Возле свечи

Беседы с «неучёным священником»

Не припомню, чтобы в моей журналистской практике случалось такое совпадение. Приехав в Вятку и переделав разные дела, я заехал в епархиальное управление. Попросил там адрес и телефон настоятеля храма из посёлка Свеча — отца Владимира Неганова, с которым мне порекомендовали записать интервью. Взял я у секретаря епархии координаты отца Владимира, тут же, в приёмной архиерея, укладываю блокнот в портфель, вдруг входит священник, по которому можно безошибочно определить, что он — из глубинки. Вообще, сельский священник в епархиальном управлении — это классическая картина: держится насторожённо, но в то же время доброжелательно, разговаривает корректно-уважительно, от городских чуть отстранён, этакий простачок: свой интерес знает и достоинства не уронит.

Так вот, подходит средних лет священник к секретарю, подносит вместо шоколадки бумажку — прошение архиерею — и начинает растолковывать что-то деревенским говорком. Секретарь слушает вполуха: «Оставьте вашу бумагу», — а тот продолжает пояснять, что в ней. «Всё понятно, отец Владимир, резолюцию архиерея вы получите..»

И тут вдруг я понимаю: это он и есть — протоиерей Владимир Неганов. Именно таким я его и представлял! Подхожу, здороваюсь. Точно! Бывает же такое.

Договариваемся, что, после того как батюшка переделает в областном центре свои дела, мы встретимся и вместе поедем в Свечу, километров за двести от города.

* * *

Усевшись в машину, отец Владимир молится. Я жду, не трогаюсь. Он кивает: поехали!

Помолившись, вспоминает:

— Недавно ехали мы с женщинами в паломническую поездку. Читали акафисты, всё как положено. Вдруг — аварийная ситуация: можем улететь в кювет, и кто там останется в живых… Всё происходит стремительно, а как действовать — я не знаю. И тут с перепугу как закричу: «Господи, помилуй!» Вот молитва настоящая! И случилось явное Божье вмешательство. Ангел-хранитель просто не дал нам слететь в канаву — машина чудесным образом, как от невидимой подушки безопасности, отскочила от обочины.

Пртоиерей Владимир Неганов возле стенда приходского воинского музея

— Но всё же главное, — помолчав, добавил батюшка, — надо милостыню творить. Я не раз замечал: собираешься куда-то, а тут Господь посылает какого-нибудь пьяного, инвалида. И ты понимаешь, что это грехи твои пришли, на тебя смотрят вопрошающе. И если ты сейчас откажешь, то в глазах Божьих станешь таким же бомжем. А сотворишь милость, и Господь с тобой милость сотворит. Когда очередного накормишь-напоишь, в поезд соберёшь и денег в дорогу дашь, сам тогда выезжаешь уже с лёгкой душой.

Пока батюшка рассказывает, я, вырулив на полноводную вятскую улицу Ленина, понимаю, что лёгкого разговора о том о сём не получится: ни больных вопросов русской жизни, ни проклятых вопросов бытия сегодня не миновать. На светофоре перед машиной дорогу переходит толпа гастарбайтеров.

— Я тоже всегда удивлялся, — отвечаю, — что сколь ни отличается мусульманство от православия, но этот опыт спасения, через милостыню, — он универсален. Причём для всех мировых религий. Получается, что главная наша задача от Бога — быть милостивыми?

— Часто приходится слышать, что мы — православные — хорошие, а остальные все погибнут — мусульмане, иудеи… - отец Владимир провожает взглядом инородцев. — Но посмотрите Священное Писание: верующему воздаётся по делам веры, а неверующему — по совести. Когда мы строили наш храм, то русские, православные по крещению, отказались помогать, а татары помогли, притом не взяли никакой платы.

— Это почтение к духовенству в мусульманской среде удивительно. И ведь не скажешь, что понимают особое Божье попечение о носителях сана — мусульманское большинство в делах веры гораздо безграмотнее православных. Каким бы ни был националистом восточный человек, а страх Божий в нём присутствует…

— Вот захожу в Израиле в магазин, думаю, прикуплю что-то национальное, интересное. Центр Иерусалима, еврейский квартал. Стоит пожилой продавец-иудей. Увидел, что зашёл не правоверный, да ещё священник, демонстративно отвернулся и вышел — даже деньги не нужны. И он по-своему прав. Для него я — неверный, поэтому он отказался от прибыли. Это один образ. А вот другой. Идёт иудей с пейсами — отец с сыном на руках. Видно, что сына любит, и эта доброта к ребёнку побеждает всё. Наши взгляды пересеклись, и мы улыбнулись друг другу… Один еврей увидел во мне, христианском священнике, врага, а другой — такого же, как и он, отца, который за него с сыном радуется. Вот две крайности: в одном случае ненависть побеждает, а в другом — любовь.

— Получается, что хоть у правоверного иудея своя правда, записанная в священных для него книгах, но любовь всё же выше этой правды?

— Любовь, всё только через любовь, а остальное приложится. Мы, люди разной веры, порой считаем миссионерским подвигом плюнуть друг на друга. Но чтобы увидеть в человеке больше чем просто носителя веры, нужен труд души. Концертик православный показать немного требует сил. А попробуйте литургию совершить, рассказать о Боге людям так, чтоб они выслушали и захотели креститься! Это ж без уважения к человеку невозможно, а чтоб уважать — любовь надо иметь!

.."Жигули" проскакивают заводские окраинные кварталы и въезжают на мост над Вяткой. Разговор ненадолго прерывается — мы смотрим по сторонам и наслаждаемся красотой вятских просторов.

* * *

Едем за двести километров в Свечу, небольшой райцентр-станцию на железной дороге Москва — Киров. Несмотря на красивое название, посёлок возник всего сто лет назад, как раз в связи со строительством железной дороги. Храма здесь не было, а у истоков всего православного, что существует в Свече и возле Свечи теперь, так или иначе, стоит отец Владимир.

Отправиться к нему меня надоумили сначала вятские священники, описавшие его как деятельного пастыря; затем — педагоги, рассказавшие мне о его формах работы с детьми. Наконец, услышал я о батюшке и от самих детей, живших под его началом в лагерях. Ребят этих можно встретить не только на Вятской земле, но и в соседних регионах, в том числе и в Коми. О том, как отец Владимир работает с детьми, мы ещё поговорим, а для начала немного о нём самом.

Родом батюшка из соседнего со Свечой города Котельнича, известного тем, что выгорел дотла в 1926 году. Биография начиналась просто, по-советски: школа, погранвойска, стройка.

— Я из простых людей, — охотно подтвердил отец Владимир. — Жить было негде, а раньше как: поступил на завод — там квартиру дают через 15 лет, а на стройке — через шесть обещали. Эта самая стройка меня и подвела. Работая, я поступал на заочное отделение исторического факультета пединститута. Сдал экзамены хорошо, по оценкам был вторым, но в институт меня не взяли, мотивируя тем, что работаю не по специальности. Сказали: вот если бы был лаборантом в школе или хотя бы уборщиком… Ну, не получилось, и ладно. Продолжил самообразование. А тут уже начали и духовные книги выходить, их стал читать, приближаясь к вере, к Церкви.

Случается с каждым человеком такое: вдруг он понимает, что надо что-то в жизни менять. И отправился я как раз в это время в Великорецкий ход. Он коренным образом изменил мою жизнь. Состоялось знакомство со священниками, с учащимися Вятского духовного училища, о существовании которого я даже не подозревал. Это подтолкнуло совершить пешее семейное паломничество в Дивеево, с годовалым ребёнком. По дороге нас, конечно, иногда подвозили.

Я вспомнил своё первое паломничество в Дивеево в конце 80-х: солнце, всё цветёт, и было ощущение такой камерности, уюта, которого потом, когда монастырь разросся, никогда больше не было.

— Воспринял Дивеево я как матушку, любящую и добрую, — словно услышав меня, продолжил батюшка. — Если Троице-Сергиева лавра всегда ощущалась таким аскетически строгим отцом, то в Дивеево меня подпитывала материнская Богородичная благодать.

— Да, именно так, — отец Владимир подводит итог воспоминаниям: — Лавра воспитывала, а Дивеево питало.

— Значит, благодаря самообразованию вы и стали священником, миссионером?

— Да что вы, я же неуч! — огорошивает батюшка признанием. — Да-да, я так и сказал владыке, когда он мне предлагал учиться дальше: «Владыка, простите, я неуч, нет у меня никакого образования». — «Как неуч?» — «Ну, есть у меня документ о том, что я закончил Вятское духовное училище. Но я там не учился на самом деле, только диплом получил. 18 лет назад, когда Церковь только возрождалась, я был единственным семейным священником на курсе и в возрасте — 39 лет мне было тогда. Я и проучился-то два месяца, а остальное всё — из жизненного опыта». «Неужели вы не хотите учиться?» — всё ещё удивлялся владыка. «Простите, — говорю, — куда мне, я весь больной». — «А что болит-то?» — «Тяжести нельзя поднимать, хондрозы разные, брюхо не варит, спина и шея ноют, одно полушарие мозга работает только на 40 процентов. У меня и справки из больницы есть..»

Вот так приходится немного блажить, чтобы объяснить свою необходимость сидеть на месте: с выводком куда попрёшься?

— У вас большая семья?

— Восемь детей.

— Ух ты! — уважительно говорю я. Хотя именно применительно к духовенству многочадию я уже давно не удивляюсь. — Наверно, видите их в будущем священниками, а дочерей — матушками? Или есть дети, которым другое что-то Бог положил?

— Почему должны быть все священниками? У каждого своё дарование. Вспомните ветхозаветную историю: 12 колен, и лишь одно колено служит Богу. Это нормально. Апостол Пётр, обращаясь к каждому христианину, говорит: «Вы — царственное священство». Каждый христианин — царь над своими страстями и похотями. Как царь, он имеет радость, силу, утешение. Но апостол не говорит, что мы цари, он называет нас «царственным священством». То есть каждый христианин — священник по благодати, царственность всё-таки вторична.

Вот Мария Египетская достигла степени царственного священства. Не священник, не мужчина и даже не монахиня, а отшельница, бывшая блудница благословляет авву Зосиму, достигшего высоких степеней духовности, если по-современному — архимандрита. Сейчас бы архимандрит стерпел ли: да у меня ряса, вон какой посох, а тут какая-то баба, да ей в грехах каяться!.. Но дело в том, что священство не спасает человека. Ведь не место красит человека, а человек место. Священники причащаются каждую литургию, а сколько великих святых из духовенства? Единицы.

Думая о будущем детей, я понимаю, что хороший художник лучше использует дар Божий и принесёт больше пользы людям, чем плохой священник. Один будет иконописцем, а другой может стать музыкантом, красиво петь или играть будет. Кто-то простец, кто-то мудрец. Поэтому дети — как Богу угодно, главное, чтоб они были чадами Божьими.

— Все мы, православные, когда-то были помазаны миром — значит, дары Духа Святого нам всем даны. Но порой трудно рассмотреть, какой именно дар тебе от Бога дарован. Хотя иногда задумываюсь: вот, например, хороший лесоруб. В любой ли профессии дар Свыше нужен?

— Взять историю снова. Как смиряли просфорников печерских Спиридона и Никодима? Тогда ведь такого не было: сунул хлеб в печь — и готово. Сначала дрова заготовь, печку истопи, тесто вручную замеси — это тяжеленная физическая работа. И кто мог подумать, что они — святые? Они смирились и молились, жили в Боге и свою работу делали с молитвой. Делать тяжёлую работу, постоянно помня о Боге, — это тоже дар. Ошибка думать, что монашество или священство само по себе ведёт к Богу. Нет, человек ведёт жизнь с Богом где угодно. Поэтому в детстве главное, чтоб ребёнок вырос добрым. От худого надо отучать.

— Есть такой страстный период в детстве — называется «переходным возрастом». В семье священника как он проходит? Всё-таки у вас авторитет не только личный, отцовский, но и священнический…

— Священник такой же человек, поэтому страсти все те же самые. Действуешь где кнутом, где пряником. Главное — молитва, пусть коротенькая, простенькая, но от души. Чтоб Господь помог во всём и чтоб от порока отвратить. В многодетных семьях одного-двоих научи, а потом старшие научат младших. Строгость необходима. Я жил в деревне и хорошо помню, как по-дикарски ведут себя жеребята. Но профессионалы их объезживают, характер у них становится спокойным. И тогда они пользу приносят людям. А если необъезженный — куда его? На колбасу? Так и с ребёнком: если отец и мать не «объездят» — шпоры в бока, — жизнь будет учить куда более жёстко, и он образумится. А может ведь и сломаться.

— И всё же, каковы планы на будущее? Старшие у вас, наверно, уже окончили школу.

— Дочь окончила 9 классов и хотела в институт поступить на бесплатное обу­чение с направлением от района — на педагога русской литературы.

— Не поступила?

— Бог отвёл. Чудо, что сдала не тот ЕГЭ по ошибке, и некуда было деваться. Посоветовалась с духовником в Лавре отцом Геннадием и поступила в Духовное училище. А я рад, но ей не стал говорить. Ты получи среднее образование и учись дальше заочно в любом университете мира. Но главное — создать семью, стать хорошей попадьёй (тут я невольно улыбаюсь: как я и думал, за пределами духовного сословия батюшка своих чад не мыслит). А это целый житейский университет: надо быть немного экономистом, немножко учителем, немножко музыкантом, быть мамой хорошей и рукоделия осваивать. А потом можно будет и преподавать в школе.

Дорога ведёт на запад. Вечереет. На некотором отдалении, а то и прямо по сторонам дороги мелькают деревни. Из многих окон, как из операционных, льётся холодный бело-синий свет. Это мерцают телевизоры. Практически на каждом жилом доме стоит космическая тарелка. Мысли и образы из космоса и мировых столиц перетекают в бревенчатые избы, обогащая сельчан самой передовой информацией.

Спрашиваю у отца Владимира:

— Как вы полагаете, чем ваши дети сейчас, в ваше отсутствие, занимаются?

Он усмехается: картинка-то за стёклами машины одна на двоих.

— Нет, они привыкли без телевизора. Не то чтобы его нет. Стоит, но работает в режиме монитора, без антенны. Хочется посмотреть православный фильм — включаю. Дети больные сейчас все. В идеале надо их успокаивать, чтоб не были нервными: убирать внешние источники раздражения. А что взамен? Мы должны научить детей видеть, как прекрасен живой мир. Вон сейчас туман разливается над лугами. Остановись, насладись красотой и перестань смотреть в экран! Вот идёт человек, тянет за собой тележку. Мама гуляет с ребёнком. Поговори с ними. Ведь это живые люди, а не артисты из телевизора, которые без конца повторяют глупости.

Вредную информацию мы можем и из газет почерпнуть. Но телевизор — это ещё и определённый образ мышления. Бесконечной сменой картинок он убивает способность к длительному размышлению, к созерцанию. Должно быть как? — мысль о чём-то уже в твоём сознании складывается в картинки, образы. А тут тебе не только сказали, а и вообразили за тебя, подсунули готовую картинку. Это убивает фантазию, а затем и всякую творческую мысль.

Например, если я телевизионной грязью набился, то не могу молиться — образы в голове крутятся. Я сам снимаю фильмы, поэтому другие смотрю за редчайшим исключением. Чем сильнее выражен образ, тем больше захватывает. Даже хорошие фильмы часто наполнены ерундой.

Современный человек — зомбированное существо. Я не воюю с телевизором, но иногда напоминаю на проповеди про «рогатого друга», которому трудно противиться. Люди не могут сразу оторваться от него.

— Чего-то, видимо, не хватает. Без конца смотрят сериалы, стрелялки, скандальные шоу. Словно что-то восполняют в себе.

— Разучились жить настоящей жизнью. Я своим прихожанам говорю: если вы на самом деле хотите Бога услышать, то вы не должны быть курицами, сидящими на шесте, а должны быть орлами парящими. Ищите источник информации выше, не в том, чем вас телевидение кормит, а добывайте свою пищу в небе — надо постараться вживую почувствовать Бога. И у каждого тут опыт свой. Тогда действительно будет происходить с человеком самое главное в жизни: сретение — встреча с Богом, которая должна повторяться периодически. Ведь только такие встречи дают нам почувствовать, что жизнь не ограничена ни пространством, ни временем и что мы живём в вечности.

..Мне вспомнилась моя первая встреча с Богом. Ранняя молодость, я тогда ничего не знал о Нём. Но проснулся посреди ночи в тесной съёмной комнатке, схватил ручку и судорожно записал на клочке бумаги слова, которые увидел или услышал во сне, — они потрясли меня. Наверно, потому, что это были не просто слова, но за ними стояла какая-то необыкновенная сила. Потом я несколько дней ходил под впечатлением произошедшего и всё повторял их про себя на разные лады. Только много времени спустя узнал, что фраза эта — почти дословно — из Священного Писания.

Потом были ещё встречи, куда более значительные, иногда Господь явно спасал от смерти. Но та, первая, встреча осталась навсегда, и как девиз всей жизни — та самая, услышанная во сне, фраза.

— Как жаль, что встреча с Ним происходит не у всех.

— Это зависит от воли Божьей — без всяких объяснений. Почему гонитель Христа стал первоверховным апостолом и, наоборот, самый доверенный апостол Иуда Искариотский — христопродавцем, висельником? Господь так судил. И ещё момент важный: внезапность Божьего посещения. Пример — Игнатий Брянчанинов. Я не особо его читаю — печать одиночества лежит на его творчестве. Бог является ему как есть.

..Вернувшись из командировки, когда осень уже полностью вступила в свои права, я нашёл удивительно совпавшую с настроением миниатюру преп. Игнатия «Сад во время зимы»:

«В 1829 году проводил я зиму в Площанской пустыни, — писал он. — В тихую погоду, в солнечные ясные дни, выходил я на крыльцо, садился на скамейку, смотрел на обширный сад. Нагота его покрывалась снежным покрывалом; кругом всё — тихо, какой-то мёртвый и величественный покой. Это зрелище начало мне нравиться: задумчивые взоры невольно устремлялись, приковывались к нему, как бы высматривая в нём тайну. Однажды сидел я и глядел пристально на сад. Внезапно упала завеса с очей души моей: пред ними открылась книга природы, содержащая в себе слова Духа, подобно Божественному Писанию. Какое же учение прочитал я в саду? — Учение о воскресении мёртвых… Если б мы не привыкли видеть оживление природы весною, то оно показалось бы нам невероятным. Не удивляемся от привычки; видя чудо, уже как бы не видим его! Гляжу на обнажённые сучья дерев, и они с убедительностью говорят мне своим таинственным языком: „мы оживём, покроемся листьями, заблагоухаем, украсимся цветами и плодами: неужели же не оживут сухие кости человеческие во время весны своей?“».

— ..Но и Игнатий пришёл к Богу всё же через отца Леонида, будущего Оптинского старца. Духовник, который имеет непосредственную духовную связь с Богом, этот дар может передать от сердца к сердцу тому, кто воспримет.

— Мы возвращаемся в ситуацию, которая была до революции: соблюдение внешних форм, но потеря внутреннего содержания. И тогда были храмы, монастыри, а духовничество-то где? На всю Россию духовники Оптиной и Иоанн Кронштадтский. Были менее известные, например о. Алексей Мечёв. Ведь не стоит город без святого, а село без праведника. А народ был помрачён новым веянием заграничным — духом либерализма. Вот сейчас как Восток трясёт — Ливию, Египет, но переворот же организован извне, людей обманули. Мы потеряли духовность, и нас стало возможно победить. Когда пропагандируется золотой телец, который погубил в своё время евреев и столько государств, начиная с Римской империи, крах близок. И здесь как раз дело церковных руководителей — Церковь должна с любовью, со смирением возвысить голос против такого курса.

— Возвысите — и сразу по голове. Пройдёт команда по властной вертикали, дойдёт до Свечи, и в результате все социальные возможности для вашего прихода будут перекрыты.

— Не нужно идти войной, потому что нет власти не от Бога. Нужно находить точки соприкосновения, не отступая от своих традиций, от истины. Ни к чему зарываться в землю в ожидании конца света. Одна крайность — попытка всё реформировать с маху, а другая — плыть по течению. Надо как-то разумно. В России прервалась традиция, преемственности нет; три поколения в атеизме росли, и всё с нуля восстанавливать не просто. Мы сейчас младенцы духовные, а надо в возраст совершенный войти.

* * *

Уже совсем стемнело, время от времени фары освещают придорожные указатели с названиями деревень. Как всё-таки приятно и уютно ехать средь русских селений! Весниничи, Осинки, Куликовщина, Юрьево. Правда, проскочили по дороге Халтурины. Да, именно тут родился русский террорист номер один — Степан Халтурин. В честь него в советское время близлежащий городок с чудесным названием Орлов переименовали в Халтурин. Слава Богу, на волне перестройки нашлись люди, которые озаботились возвращением имени городу. Но об этом как-нибудь в следующий раз. Свет фар выдёргивает из темноты: «Болванцы». Сразу приходит мысль о том, что не так давно ещё здесь были языческие капища, а ещё — о том, насколько всё-таки полна наша история высот и обвалов.

— Возле Свечи стоит село Юма, бывший центр волости, — рассказывает отец Владимир. — В старину кругом были непролазные леса, а среди них марийское сельцо, в центре которого — деревянный идол Юм. Отсюда и пошло название. И вот что интересно: село Юма в уезде было первым, где приняли революцию. Хотя там три священника служили! Здесь возникла первая коммуна и храмы пострадали одними из первых. И они остаются разрушенными до сих пор.

— Когда едешь по дороге, видишь указатель дорожный: на одном столбе направо Свеча, а налево — Огрызки. Как это случилось, что Огрызки (огрызки свечи — огарки получаются?) оказались рядом со Свечой?

— Ну, это названия деревень исторические. Тут есть ещё два Содома рядом. — батюшка вновь возвращается к мысли, которая, по-видимому, давно гложет его. — Мы должны ветхого человека изжить с Божьей помощью и нового человека в себе взращивать. А у нас есть священники, которые до сих пор никак не поймут, что Церковь — это не храм, а люди. Ты пойди к неверующему человеку, стань ему другом, сделай добро. Пусть он к вере не придёт, так, по крайней мере, хулителем Церкви не будет. Кончилось время, когда каждый священник был на счету, нарастает агрессия по отношению к Церкви…

— Вы чувствуете это здесь?

— Отношение народа стало значительно хуже, чем ещё семь-десять лет назад.

— А в чём причина?

— С одной стороны, выросло число епархий и количество храмов, и это радует. С другой — народ перестал видеть идеал жизни в священнике. Он видит его машину, одежду, дом, слышит, что священник говорит красиво, а поступает по-другому. Дыма ведь без огня не бывает. Церковь стала чем-то вроде коммерческого предприятия, не забывающего украшать себя.

А она, в первую очередь, должна жить молитвой. Во вторую — помощью ближнему. Тогда другое к священнику будет отношение. И только в последнюю очередь — храмостроительство. Знакомый обес­печенный человек мне как-то говорил:

— Давайте в Свече построим вторую церковь!

А я ответил:

— Лучше больницу постройте в Свече. Сделаете то же доброе дело, но это более важно здесь.

— Но не построит же! Нет у нас такой традиции.

— А ведь была. Это сейчас всё переложено на плечи государства, а прежде строили и богадельни, и приюты, и больницы. И купечество их содержало, и Церковь. Вспомните, как отец Иоанн Кронштадтский строил Дома трудолюбия. Вот по его примеру ты и создай дом, где человек сможет жить, зарабатывать кусок хлеба своими руками, да при этом молитовку привей. Тем и послужишь Богу и ближнему.

…За разговором я едва не проскакиваю отворотку на Свечу. Притормаживаю, и по разбитому просёлку мы медленно въезжаем в посёлок.

Игорь ИВАНОВ

Фото Евгения Суворова

(Окончание следует)

http://www.rusvera.mrezha.ru/689/4.htm