Был ли оправдан компромисс митрополита Сергия с советской властью?

Многие считают, что Церковь должна владеть в том числе и политическими умениями. Но насколько приемлемы для христианской совести политические компромиссы с властью? Чтобы разобраться в этом вопросе, обратимся к эпохе совсем недавних, большевистских гонений на Церковь. Компромисс, на который пошел в отношениях с властями митрополит и будущий патриарх Сергий (Страгородский), стал причиной церковных разделений. Был ли этот компромисс оправдан? И в чем были правы или неправы оппоненты митрополита Сергия?

Об этом со священником Александром МАЗЫРИНЫМ, заместителем заведующего отделом новейшей истории Русской Православной Церкви ПСТГУ, автором книги «Высшие иерархи о преемстве власти в Русской Православной Церкви в 1920-х—1930-х годах», беседовала главный редактор «НС» Юлия ДАНИЛОВА.

-- Отец Александр, насколько эта тема сложна для исследователя

—Конечно, тема, касающаяся политики митрополита Сергия (Страгородского) в 1920—1930-е годы и реакции на эту политику в церковных кругах, весьма непростая. За годы, прошедшие с того времени, сложился целый ряд стереотипов, которые приходится преодолевать. Сформировалась целая традиция, которая рассматривала церковную жизнь 1920−30-х годов исключительно под углом лояльности-нелояльности советской власти: дескать, в Церкви многие не понимали важности произошедших перемен в государстве, и первым, кто смог в полной мере эту важность осознать, был митрополит (впоследствии Патриарх) Сергий. Но митрополита Сергия многие не поняли, поскольку были, во-первых, «контрреволюционерами», во-вторых, «честолюбцами». В результате произошел ряд «правых расколов».

Такой взгляд стал пересматриваться в конце восьмидесятых—начале девяностых годов, как только прекратилось давление со стороны государства. Окончательно же вопрос решился в контексте канонизации Собора новомучеников и исповедников Российских.

Надо было решить, как относиться к тем, кто пострадал за Христа, будучи в отделении от митрополита Сергия? Считать их раскольниками, или отход от митрополита Сергия—это не раскол, а нечто другое? Ведь среди не принявших декларацию митрополита Сергия были выдающиеся иерархи. Самый выдающийся—митрополит Казанский Кирилл (Смирнов)—первый кандидат в Патриаршие Местоблюстители по завещанию Патриарха Тихона, получивший подавляющее большинство голосов на тайных выборах Патриарха в 1926 году.

Сначала на уровне Синодальной комиссии по канонизации, а потом и на уровне Архиерейского Собора был утвержден общий принцип: если отделение происходило не по корыстным причинам, а по мотивам исповеднического стояния за Истину, то отделявшихся от митрополита Сергия считать раскольниками нельзя. Тем более что, отделяясь от митрополита Сергия, они не отделялись от митрополита Петра (Полянского), который, собственно, и был тогда главой Русской Церкви—Патриаршим Местоблюстителем, хотя и находился в заключении (митрополит Сергий был лишь заместителем митрополита Петра). И в результате в августе 2000 года был канонизирован целый сонм новомучеников и исповедников Российских, и среди них почти все видные представители «правой» церковной оппозиции. Раскольников же Церковь, как известно, не канонизирует.

1. Митрополит Казанский Кирилл (Смирнов). (1863−1937 гг.) 2. Митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский). (1854−1928) 3. Митрополит Крутицкий Петр (Полянский). (1862−1937) В нормальных условиях должность местоблюстителя Патриаршего престола должна была быть выборной. Согласно определению Поместного собора 1917−1918 годов, в случае освобождения Патриаршего престола Священный синод должен был избрать местоблюстителя, главной обязанностью которого было созвать в трехмесячный срок Собор для выборов нового Патриарха. Однако уже в январе 1918 года стало понятно, что, скорее всего, осуществить такие выборы не удастся. Тогда Поместный собор наделил Патриарха Тихона чрезвычайным правом самолично указать своих возможных заместителей. На Рождество 1924/25 года Патриарх Тихон составил завещание, в котором на случай своей смерти назначил трех кандидатов в местоблюстители. Первым кандидатом был указан митрополит Казанский Кирилл (Смирнов), вторым—митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский) и третьим—митрополит Крутицкий Петр (Полянский). Патриарх Тихон скончался 7 апреля 1925 года. Митрополиты Кирилл и Агафангел в это время были в ссылках. (В 1933 году митр. Кирилл был ненадолго освобожден, менее чем через год снова арестован и выслан, а в 1937 году—расстрелян. Митрополит Агафангел освободился в 1926 году, когда церковное управление уже взял на себя митр. Сергий (Страгородский).) В результате патриаршим местоблюстителем в апреле 1925 года стал митрополит Петр, но в декабре того же года он был арестован и сослан на три года сначала в Тобольский округ (село Абалак на берегу реки Иртыш), а затем на Крайний Север, в тундру, в поселок Хэ (в устье реки Оби). Затем срок ссылки не раз продлялся, условия заключения становились все суровее, и в 1937 году митр. Петр был расстрелян. Митрополит Сергий (Страгородский) был заместителем митрополита Петра и принял дела после его ареста. Идейным вдохновителем борьбы с Церковью был ЛюДю Троцкий. Его тезис: разложить Церковь изнутри, спровоцировать разделения и тогда уже по частям ее ликвидировать, — проводил в жизнь 6-й отдел ГПУ (на фото)

-- В своей книге вы скорее исследуете позицию иерархов, представлявших «правую» оппозицию, а не мотивы, которые подвигли митрополита Сергия на компромисс с властями…

—Оценивать действия митрополита Сергия гораздо сложнее, чем действия церковной оппозиции. Мотивы «правой» оппозиции понять не трудно. Эти иерархи исходили из того, что не люди, пусть даже облеченные высокими иерархическими полномочиями, спасают Церковь, а Сам Христос. Люди же для того, чтобы Христос спас Церковь, должны в первую очередь хранить Ему верность, как бы ни складывались внешние обстоятельства. Надо думать не столько о политических последствиях своих действий, а о том, насколько эти действия соответствуют Истине Христовой. То есть главное—стоять в Истине. А дальше уже—как Богу будет угодно. Если Господь примет это стояние—Он найдет пути сохранить Свою Церковь.

Понять митрополита Сергия гораздо сложнее. Это масштабная и неоднозначная фигура (я здесь называю его митрополитом, а не Патриархом не для того, чтобы как-то его принизить, а потому, что именно митрополитом в 1920−30-е годы он и был). Митрополит Сергий считал, что нужно искать пути выхода из ситуации, которая казалась тупиковой. В близком кругу он говорил: «Мое отношение к советской власти основано на маневрировании». Он считал, что в ситуации, когда власть не скрывает своей конечной цели—уничтожить всякую религию вообще,—надо искать пути организованного отступления, чтобы сохранить хотя бы какую-то жизнеспособную часть Церкви. А ради этой цели можно имитировать даже и сотрудничество с безбожной властью. Конечно, многих это ввело в соблазн.

-- А он видел какой-то предел такого маневрирования, за который нельзя переступать?

—Конечно, видел. Сложность для исследователя, однако, состоит в том, что митрополиту Сергию приходилось скрывать свою подлинную позицию не только от власти, но порой даже от людей, которые его окружали. Проще всего для историка говорить о его внешних действиях, например, о печально известной декларации 1927 года—вынести ей оценку с позиций сегодняшнего дня несложно. Но понять, что стояло за такого рода действиями митрополита Сергия, гораздо труднее. В каком-то смысле, он—самая большая загадка новейшей церковной истории.

В моей работе митрополит Сергий постоянно упоминается, почти на каждой странице, но все-таки книга не про него. Она про трех выдающихся святителей—тех, кого сам святой Патриарх Тихон рассматривал как наиболее достойных своих преемников. Он указал трех кандидатов: митрополитов Кирилла Казанского, Агафангела Ярославского и Петра Крутицкого. Им он доверял больше всех. Очень важно в полной мере восстановить их церковную позицию, собрать и проанализировать все возможные документы, которые характеризуют их действия, настроения, круг общения.

-- С точки зрения церковно-административной святые митрополиты Кирилл, Агафангел и Петр, которые не пошли на сотрудничество с властями, потерпели поражение. Так или иначе, административно современная Русская Православная Церковь наследует митрополиту Сергию. В связи с чем возникает несколько вопросов. Первый: в чем неправы непримиримые представители Зарубежной Церкви, которые считают, что Декларация митрополита Сергия—это отпадение от Христа всей возглавляемой им Церкви?

—Как это ни парадоксально, можно сказать, что крайние критики митрополита (Патриарха) Сергия неправы в том же, в чем и его крайние почитатели. А именно и те, и другие смешивают оценку его политики с вопросом о благодатности возглавляемой им Церкви. Первые резко критикуют церковно-политическую деятельность митрополита Сергия (а ее есть за что критиковать) и делают на основе этой критики вывод (ложный) о безблагодатности Московской Патриархии. Вторые—исходя из уверенности, что Русская Православная Церковь благодатна (а в этом, естественно, и у нас сомнений нет), приходят к тому, что никакой критический подход при оценке деятельности митрополита Сергия в принципе не допустим.

Надо сказать, что подобное заблуждение в истории Церкви не ново. Еще в первые века были движения, которые объявляли, что сомнительные с точки зрения христианской нравственности поступки иерархов автоматически делают безблагодатными и их священнодействия. Примерно на таких позициях в третьем веке стояли раскольники новациане, а в четвертом—донатисты.

-- Эти древние расколы были спровоцированы гонениями?

—Да, эти расколы также появились во времена гонений и также на почве обвинения епископов в том, что они себя недостойно повели—отдали гонителям священные книги, пошли на чрезмерный компромисс. За это их донатисты объявили безблагодатными. Ответ на это заблуждение Церковью был дан еще в те века: нельзя смешивать оценку действий того или иного иерарха (если он не проповедует ересь), с вопросом о благодатности священнодействий, им совершаемых. Для XX века это означает: нельзя переносить оценку декларации 1927 года—негативную, несомненно—на решение вопроса, благодатен или безблагодатен Патриарх Сергий как Первоиерарх. Это совершенно разные вопросы. В тысячелетней истории Русской Церкви наряду с великим явлением святости было немало и неприятных моментов. Всем, наверное, известна фигура архиепископа Феофана (Прокоповича)—архиерея петровского времени. Человек выдающегося ума и организаторских способностей, он, в то же время, печально прославился тем, что во времена Анны Иоанновны расправлялся со своими оппонентами в Церкви посредством политических доносов—и таким образом почти всех их извел. Нравственная оценка подобного рода действий очевидна. Однако наша русская иерархия—наследница тех, кого ставил архиепископ Феофан, и никому не приходит в голову на этом основании объявить ее безблагодатной.

Часто священников арестовывали за выполнение прямых обязанностей: служение Литургии, исповедь, крестины, отпевание, общение с прихожанами. Новомученик прот. Николай Виноградов, дед одного из корреспондентов «НС», был расстрелян в 1937 году за организацию крестного хода.

На илл.: Иван Владимиров. Революционные акварели. 1919 г.

-- Хотелось бы поговорить о сути компромисса, на который пошел митрополит Сергий. Как я понимаю, он был в том, что церковное управление, фактически, подчинялось контролю со стороны ОГПУ. Но ведь в тексте Декларации митрополита Сергия не указан порядок подчинения церковных решений предписаниям с Лубянки. Самое главное, что смущало иерархов и церковный народ—это та часть декларации, где сказано «ваши радости—это наши радости"… Но ведь эту фразу можно трактовать по-разному. Что плохого в обычной гражданской лояльности к власти?

—Конечно, ни в самой Декларации, ни в изданных вслед за ней официальных документах нигде о подчинении церковно-административной деятельности контролю ОГПУ не говорилось. Этот контроль осуществлялся негласно. Однако Декларация 1927 года была составлена в весьма двусмысленных выражениях. Можно было понимать ее просто как демонстрацию гражданской лояльности: советская власть существует уже десять лет, никаких реальных альтернатив ей нет, поэтому верующие не могут не подчиняться ее законам, если эти законы не требуют отречения от веры (а формально свободу совести в СССР никто никогда не отменял). И многие говорили (да и сейчас еще говорят): ничего нового в политике митрополита Сергия нет, еще в годы гражданской войны Патриарх Тихон призвал к гражданской лояльности советской власти, митрополит Сергий лишь следовал по его пути. Та пререкаемая фраза, которую вы привели, в оригинале звучит несколько по-другому: «Мы хотим быть православными, и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой—наши радости и успехи, а неудачи—наши неудачи». Эту фразу можно толковать как говорящую о естественном для Церкви патриотизме. И такое толкование было бы вполне приемлемым для церковного сознания. Однако дальше в декларации шли слова: «Всякий удар, направленный в Союз—будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие или просто убийство из-за угла, подобное Варшавскому, сознается нами как удар, направленный в нас». Здесь уже идут примеры тех радостей и неудач, которым предлагается сочувствовать. И в качестве одного из примеров приводится Варшавское убийство. Сейчас многим непонятно, о каком убийстве речь, и на эти слова как-то не обращают внимания—а зря. Варшавское убийство—это убийство летом 1927 года советского полпреда в Польше Войкова. Этот Войков—один из организаторов убийства царской семьи в 1918 году. Именно за это злодеяние ему и отомстил русский монархист Борис Коверда. Конечно, Церковь не может благословлять террористическую деятельность, против кого бы она ни была направлена. Однако требование оценивать акт возмездия цареубийце как удар, направленный в Церковь,—явное насилие над церковным сознанием. Здесь не остается и тени того, чему были привержены и Патриарх Тихон, и митрополит Петр, и сам митрополит Сергий в начале своего заместительства, а именно—церковной аполитичности. Да, Патриарх Тихон заявлял, что Церковь лояльна власти, «я отныне советской власти не враг"—писал он в 1923 году. Но при этом он не говорил, что он «советской власти друг». В том же году он писал: «Российская Православная Церковь аполитична и не желает отныне быть ни «белой», ни «красной»». Особенно важно последнее уточнение. Оно означало, что Церковь при всей своей лояльности не станет инструментом политической борьбы, и политические враги большевистской власти вовсе не являются автоматически врагами Церкви. Между тем из декларации митрополита Сергия именно такое отождествление и вытекало.

Клеймо с иконы «Собор новомучеников и исповедников Российских». Расстрел крестного хода в Астрахани. 1919 г. Крестные ходы в знак протеста против гонений на Церковь проводились во многих городах в 1919−1919 гг.

Власть требовала от Патриарха Тихона, например, обрушиться с прещениями на эмигрантскую «церковную контрреволюцию», то есть на Зарубежную Церковь. Патриарх Тихон шел на определенные уступки: упразднил, например, в 1922 году зарубежное Высшее церковное управление за его чрезмерное увлечение политикой (антисоветской, в данном случае). Но от Патриарха требовали большего: анафематствовать зарубежных иерархов во главе с митрополитом Антонием (Храповицким). Патриарх Тихон этого делать не стал, он не пошел даже на то, чтобы формально уволить митрополита Антония с Киевской кафедры, хотя тот давно уже в Киеве не был. Митрополит Петр, возглавивший после Патриарха Тихона Русскую Церковь, точно также не предпринял никаких реальных шагов против зарубежных иерархов. Он тоже не стал увольнять митрополита Антония, и во многом именно за это его арестовали в декабре 1925 года.

И митрополит Сергий, после того как стал Заместителем Местоблюстителя, сначала уклонялся от исполнения политических требований власти. Замечателен в этом смысле проект его декларации 1926 года. Он там пишет: «Обещая полную лояльность, обязательную для всех граждан Союза, мы, представители церковной иерархии, не может взять на себя каких-либо обязательств или доказательств нашей лояльности. Не можем взять на себя, например, наблюдение за политическим настроением наших единоверцев, хотя это наблюдение и ограничивалось бы тем, что за благонадежность одних мы ручаемся, а других будем лишать такого ручательства. Для этой цели у Советской власти есть орган более подходящий и средства более действенные. Тем паче не можем мы взять на себя функции экзекуторские и применять церковные кары для отмщения». Другими словами: боритесь со своими политическими противниками сами, при помощи своего ОГПУ, а Церковь в это не вмешивайте. Вот позиция священноначалия Русской Церкви до 1927 года. А после 1927 года эта позиция меняется. Архиереев, неугодных власти, начинают перемещать и увольнять с кафедр, и все это делается при помощи законного священноначалия.

-- Распространенный аргумент в защиту митрополита Сергия такой: он сохранил внешнюю структуру Церкви—храмы, приходы, возможность легально служить. Те же, кто ушел в катакомбы, до наших дней просто не дошли. Много раз я слышала: «Мы с тобой вообще бы не знали, что существует Церковь, если бы не компромисс митрополита Сергия».

—Как устроил бы тогда Господь судьбу Своей Церкви в России, нам знать не дано. Рассуждая по-человечески, можно сказать, что все бы все равно в катакомбы не ушли и от компромисса бы не удержались. У митрополита Сергия был выбор, по какому пути идти лично ему—по пути поиска соглашения с властью, или по тому пути, по которому пошел его предшественник митрополит Петр. Этот путь, несомненно, привел бы его туда же, куда и митрополита Петра: ссылки, одиночные камеры, и, в конце концов, расстрел. Но это был личный выбор митрополита Сергия. С точки же зрения того, по какому пути пошло бы оставшееся в итоге в наличии руководство Русской Церкви, особых альтернатив в 1927 году не было.

Если бы митрополит Сергий выбрал путь бескомпромиссный, власть нашла бы другого иерарха, который бы принял ее условия. ОГПУ усиленно искало такого иерарха, вело переговоры сначала с одним, потом с другим, с третьим—в том числе и с митрополитом Кириллом, и с митрополитом Агафангелом. Им всем предлагались эти условия: подчинение внутренней церковной жизни тайному контролю со стороны безбожной власти в обмен на легализацию церковного управления. Был, например, тогда такой архиерей, как митрополит Тверской Серафим (Александров). Он как минимум с 1922 года был секретным агентом ГПУ—сейчас уже опубликованы его донесения. В конце концов, дошла бы очередь и до него, он бы согласился.

-- Зачем же были нужны такие переговоры? Получается, власть не осмеливалась просто ликвидировать Церковь?

—Не то чтобы не осмеливалась—не могла. Дело в том, что в 1927 году Русская Церковь была еще достаточна сильна. Десятки тысяч приходов, священников, около двухсот епископов. Малоизвестный, но удивительный факт: в те годы церковные праздники еще признавались советской властью. Двунадесятые праздники были выходными! Это показатель неспособности богоборческой власти одолеть Церковь, невозможности для нее взять и, как вы сказали, просто ликвидировать Церковь.

Задача власти была в том, чтобы ослабить Церковь, разложить ее изнутри, спровоцировать в ней разделения, внутренние конфликты—и тогда уже по частям ее ликвидировать. Этот план был предложен еще в начале 1920-х годов Троцким. К 1927 году Троцкого уже не было в руководстве СССР, а идеи его были живы. Как могла власть спровоцировать нестроения внутри Церкви? Навязать священноначалию такую политику, которая вызовет отторжение широких масс.

-- Если вернуться к фигурам епископов-оппонентов митр. Сергия, святых новомучеников Кирилла и Петра, священноисповедника Агафангела—получается, что с практической точки зрения святость проигрывает? Что может сказать по этому поводу историческая наука?

—Проигрывает с точки зрения материалистической, бездуховной. Действительно, в годы гонений в первую очередь жертвами становятся те, кто готов до конца идти за Христом, не оглядываясь на возможность договориться с гонителями. Но это не значит, что они проигрывают. Еще Тертуллиан, христианский апологет второго-третьего веков, сказал: кровь мучеников—семя христианства. Именно мученики в конечном итоге оказываются победителями.

Клеймо иконы «Собор новомучеников и исповедников Российских». Мученическая кончина Андроника, архиеп. Пермского и Соликамского, и Гермогена, еп. Тобольского и Сибирского. Свщмч. Гермоген 16 июня 1918 г. был утоплен большевиками в реке Тобол, свщмч. Андроник 20 июня закопан живым в землю

Если попытаться выдать за историческую науку позитивистское учение, отвергающее Промысел Божий, тогда, конечно, говорить о победе мучеников не приходится: их убили, остались более «гибкие». Но с точки зрения церковной исторической науки, признающей действие Промысла, это не так. Да, в 1937−38 годах большевистская власть уничтожила большую часть преданных Церкви людей, практически всех священнослужителей за редкими исключениями. И казалось бы, программа воцарения безбожия в стране близка к завершению. Но что происходит дальше? Начинается Вторая мировая война, и уже по политическим причинам большевистское руководство во главе со Сталиным вынуждено пересмотреть свою церковную политику. Как это можно оценить? В ответ на великий подвиг мучеников, эту жертву, принесенную Русской Церковью в годы «Большого террора», Господь так направил ход истории, что гонения стихли и Церковь в России не исчезла.

http://www.nsad.ru/articles/byl-li-opravdan-kompromiss-mitropolita-sergiya-s-sovetskoj-vlastyu