Кого защищает закон?

Как уже сообщалось, Федеральным законом № 136-ФЗ от 29 июня 2013 года введена новая редакция статьи 148 Уголовного кодекса РФ (УК РФ), которая устанавливает уголовную ответственность за оскорбление религиозных чувств верующих. Мы попросили протодиакона Андрея Кураева прокомментировать новый закон.

Протодиакон Андрей Кураев: — Последние лет 15 я с постоянной настороженностью отношусь к предложениям ужесточить законодательство, регламентирующее жизнь религиозных организаций, к этим «сектоедским» законам. Есть правило: не рой другому яму, сам в нее попадешь. Вполне возможно, что если с участием Церкви, при ее лоббировании примут какой-то противосектантский закон, то рано или поздно его же и обратят против нас. Например, принимают какой-нибудь закон, направленный на защиту семьи от сектантов, а через некоторое время кому-то покажется, что наши настоятели тоже оказались тоталитарной сектой. Преследовавшие иеговистов, за то, что они причиняют вред здоровью своих прихожан, запрещая переливание крови, могут обернуться против нас под предлогом того, что «Русская Церковь запрещает ходить к экстрасенсам».

Закон об оскорблении религиозных чувств идет в разрез с практикой христианского миссионерства, религии изначально по сути своей, будь то религия Моисея или апостольская практика были чужды толерантности. Вспомните полемику Моисея, оскорбившего религиозные чувства египетских жрецов. Или же толерантность Илии зарезавшего языческих жрецов. Вспомним поведение наших мучеников, анти-языческие или анти-сектантские проповеди святых отцов.

Я прежде всего об этом беспокоюсь. Мы даем инструмент для того, что бы нам при изменении политической коньюктуры запретили праздновать «Торжество Православия» в полном его объеме, с полным историческим и богословским содержанием. Второе: я полагаю, что пресловутые инициативы, в общем-то, явились для наших политтехнологов скорее дымовой завесой. И этот Закон был принят не столько для защиты православных, сколько для защиты ныне имеющегося гражданского общества России. Я имею в виду следующее: Россия существует как единая страна до той поры, пока тюркские исламские народы, мусульмане живут в мире с православными. Для русских проблем нет, у нас нет другой родины, другой России.

Поэтому, какой бы изверг ни правил наверху, какие бы дикие решения ни принимались разными «политбюро» или еще кем-то, другой Родины у нас нет, мы остаемся здесь.

А с мусульманами иначе. Им есть куда отделяться, создавать свои халифаты, и поэтому удержать их в пространстве нашего влияния — это не простая задача.

Вот для того, чтобы мусульманские жители России ощущали бы Россию своей Родиной, очень важно, чтобы они видели, что российское государство может защищать их, в том числе их религиозные интересы.

Это означает, что у них должна быть возможность в случае, по их мнению, конфликтной, неприятной ситуации обратиться не в шариатский, а в обычный районный суд Ленинского района, в надежде на то, что этот суд поймет их и встанет на их защиту.

Но для того, чтобы Ленинский районный суд мог бы такое сделать, в тех книгах, которыми руководствуется этот вот, а не мусульманский суд, должна быть прописана определенная норма на правовом языке, изданная именно парламентом.

Норма, на основании которой можно защитить эти оскорбленные религиозные чувства. Поэтому я убежден, что с политической точки зрения принятие этого Закона проводится для того, чтобы успокоить мусульман.

Мы знаем из истории, что погром — это оружие слабых, тех людей, которые чувствуют, что у них нет других защитников, кроме них самих. Все остальные самоустранились от защиты их интересов. Вспомним суд Линча: сами защищаем себя, сами решаем свои проблемы. Это то, что мы сегодня видим у жителей Пугачева в Саратовской области.

Мусульманский мир, мусульманские общины в самых разных странах мира активно включаются в открытый мировой чемпионат демонстрации своих оскорбленных чувств. И некоторые реакции у них бывают весьма и весьма радикальные, вплоть до стрельбы из гранатометов по американским посольствам.

Если мы не хотим, чтобы такого рода экзерсисы перешли к нам в Россию, и вряд ли Кремль этого хочет, то отсюда совершенно естественные желания сказать людям: «Тихо, ребята, не выходите на улицы, не стреляйте из гранатомета, мы сами разберемся. Попросите нас, мы встанем на вашу защиту».

Кстати в конце XIX века подобные истории были в Российской империи, когда государство отменило уголовное наказание за конокрадство и так же наказание за порчу и колдовство — по русским селам прошла волна погромов. Громили цыган, сжигали и убивали женщин, обвиненных в колдовстве. То есть люди решили: раз Царь-батюшка нас больше не защищает, мы это сделаем сами.

Вот чтобы аналогичная ситуация не повторялась сегодня, государство говорит: понимаем вашу боль, вашу проблему, будем защищать. Так что в этом есть некий плюс этого Закона.

Второй его плюс состоит в том, что и в самом деле необходима защита некоторых дорогих для нас идентичностей. Есть серьезная проблема.

Если какая-то газета, предположим «Белая Раса», опубликовала статью, что все негры — козлы, могу ли я оскорбиться и подать в суд? Я, который является белым человеком и вовсе не козел. Воспримет ли суд меня в этом случае как истца или скажет: ваше имя там не упомянуто, поэтому идите отсюда, ваш иск не примем.

В современном западном мире есть такой тренд: защита людей от так называемых «преступлений ненависти». В Германии принят закон, который запрещает отрицать факт холокоста, преследования евреев в годы германского нацизма. В Швейцарии принят такой же закон и так далее. Вот теперь и мы в России принимаем подобный закон, только защищающий права не одного этноса, не одной религиозной группы, а всех. Именно это Госдума и попробовала сделать. Намерения законодателя совершенно хорошие. Другое дело, что получилось не очень уклюже.

В частности из-за того, что в этом Законе есть странное слово «чувство». Вы понимаете, что значит чувство? Вот, допустим, диакон Андрей Кураев — ведущий эксперт в мире по религиозным чувствам. Никто, кроме меня в моих чувствах не разберется. Это означает, что если я или кто-то другой, Магомед Магометов из Дагестана, подам иск в суд, то суд обречен принять этот иск. Если я считаю, что я оскорблен, есть факт моей оскорбленности и есть моя реакция на эту оскорбленность — принимайте меры. Вот в этом смысле мы можем все стать заложниками этих Магометов Магометовичей. Когда, скажем, на московское радио «Радонеж» подадут иск в Чечне, кому-то там что-то не понравилось.

И районный суд принимает решение, а федеральный суд автоматически его утверждает, и славная история радио «Радонеж» на этом закончилась. Это одна из возможных перспектив, к сожалению.

Кстати говоря, это странное слово «чувство» не с точки зрения религиозной, с небогословской звучит странно. Это известная масонская тенденция субъективизации религии: нет объективной святыни, а есть только то, что кто-то у себя в душе переживает.

Но есть еще один недостаток этого Закона, связанный уже не только с чувствами, а с тем, что у него пока нет внятных ограничителей.

Закон должен бы, вступая в силу, вместе с собой принести систему собственного торможения. То, что называется «защитой от дурака». Чтобы было ясно сказано, чего этот Закон не касается. Что он не запрещает вести межрелигиозную полемику и дискуссию. Что он не запрещает критику истории, доктрин или современной жизни религиозных организаций, что он не запрещает, в конце концов, анекдоты рассказывать на религиозную тематику.

А пока таких объяснений нет, возникает такое ощущение, что этот Закон открыт к коррупции, к коррупции пусть не финансовой, но идеологической. То есть, когда нет ни ясных толкований, ни терминов, ни области применения Закона, то все отдается на откуп отдельному судье, отдельному чиновнику. Как он захочет, так и истолкует. Если у этого чиновника есть свои симпатии или антипатии в мире религии, то они не преминут сказаться. Вот в этом вторая опасность этого закона. Поэтому я надеюсь только на одно, что некая абсурдность его нынешнего вида быстро станет очевидной и после нескольких скандальных процессов, законодатель поймет, что погорячился.