Ужесточение большевистских гонений на религию во второй половине 1920-х гг. Основные черты явления

Доклад на научно-политической конференции в Государственной Думе «Роль большевиков и их лидеров в разрушении национального единства в России» 26 июня 2013 г.

Для понимания ситуации следует заметить, что после известных гонений в ходе и сразу по окончанию Гражданской войны, с 1923 г. в стране установилась довольно противоречивая, но в целом более мягкая в отношении религии политика, определяемая в литературе как своего рода «религиозный НЭП». Однако во второй половине 1920-х он оказался свёрнут, и гонения на религию резко ужесточились.

Сравнивая волны масштабных гонений 1922−23 и 1929−30 гг., можно убедиться в некоторых их существенных различиях. Если главным объектом антицерковной кампании 1922 г. была Русская Православная Церковь, как социальный институт, наиболее тесно в общественном сознании связанный со старым строем, — а беспощадную борьбу с его наследием большевики сделали приоритетной целью своей политики, — то в 1929−30 гг. под общий пресс власти попали все конфессии и церкви страны. Шло общее наступление на религию, как на альтернативное официально внедряемому вульгарному марксизму мировоззрение, и православная Церковь в этом общем подлежащим гонениям и репрессиям потоке уже не обособлялась. Под общий жестокий удар попали и прежде лояльные власти мусульмане и «сектанты», политика по отношению к которым и в годы гражданской войны и «военного коммунизма», и в годы нэпа, отличалась значительно большей терпимостью, чем к православным. В конце 1920-х гг. ужесточаются идеологические установки в выступлениях Сталина и других лидеров; речь прямо идёт о том, чтобы покончить с религией.

Если в 1922−23 гг. можно видеть первый опыт отлаженного взаимодействия между партийными и чекистскими структурами в антирелигиозном наступлении (под предлогом изъятия церковных ценностей для помощи голодающим), то в конце 1920-х гг. руководством страны, при использовании опыта этого взаимодействия, уже был проведён успешный опыт наступления более широким фронтом, с задействованием всех партийных и советских учреждений, всех социальных институтов страны. Если в кампании 1922−23 гг. главным инициатором антицерковных операций являлось непосредственно Политбюро ЦК, то в середине и конце 1920-х гг. роль Политбюро становится скорее координирующей, чем контрольной; она сводится к утверждению наиболее важных антирелигиозных документов и приоритетов антирелигиозной политики. Роль непосредственного разработчика и исполнителя антирелигиозных директив отводится контролируемой лично Сталиным Антирелигиозной комиссии ЦК ВКП (б), которая после выполнения ряда ответственных мероприятий по свёртыванию в стране «религиозного нэпа» и организации фронтального наступления на религию была ликвидирована. Были интенсифицирована в том же направлении и деятельность иных партийных органов: Секретариата ЦК, Оргбюро ЦК, Агитпропа ЦК. Был резко усилен и централизован Союз безбожников, ставший с 1929 г. «Союзом воинствующих безбожников», как боеспособная и негласно патронируемая властями антирелигиозная сила. Была развязана травля религии, Церкви, религиозных организаций и священно-церковно-служителей в печати, мобилизованы комсомольские организации. В стране становятся массовыми явлениями закрытие, разрушение и разграбление церквей и молитвенных домов, разыгрывание кощунственных вакханалий, сожжение икон и уничтожение богослужебных книг и иного культового имущества.

Происходит организованное и последовательное резкое сужение легальной деятельности религиозных организаций во второй половине 1920-х гг. Инструментом этого было то, что можно назвать подлым нормотворчеством. Властью издаётся целая серия законодательных и нормативных запретительных актов, прямо направленных на то, чтобы запереть все конфессии исключительно в рамках их богослужений, храмов и молелен, сделать невозможной любую их культурно-просветительскую, благотворительную и миссионерскую деятельность. Так достигалась цель лишить религию обратной связи с обществом. Такое искусственное сужение границ легальности закономерно вело к росту религиозного подполья, а его наличие, созданное самой же политикой большевиков, становилось для власти ещё одним предлогом для новых массовых репрессий. Карательные органы были мобилизованы с помощью специальных указаний как на фабрикацию многих новых «дел» на активных священно-церковно-служителей и мирян (с конца 1920-х гг. резко возрастает количество таких сфальсифицированных ОГПУ индивидуальных и групповых дел), так и на разложение духовной среды с помощью насыщения её осведомителями. В ходе начавшейся затем коллективизации и прямо связанной с ней кампании по «раскулачиванию» представители духовенства всех конфессий с 1930 г. подверглись массовым репрессиям.

Во второй половине 1920-х гг. резко усилилась социальная дискриминация так называемых «бывших людей», «лишенцев», в числе которых был значителен процент священно-церковно-служителей и членов их семей. Они не только лишались по советской конституции активного и пассивного избирательного права. Представители духовной среды систематически разорялись непомерными налогами, у них под разными предлогами отбирали дома, земельные участки и другое имущество, то есть их прямо грабило государство. Священников побуждали к отказу от сана, а их детей, — к отречению от духовной среды и своих родителей. Детей духовенства не допускали в школы и, по обнаружении, выгоняли из школ. Существовавшее прежде безрелигиозное воспитание в советской школе в конце 1920-х годов было официально заменено антирелигиозным.

Можно констатировать, что в 1926—1930 гг. руководство страны последовательно и целенаправленно провело масштабную операцию по полному свёртыванию «религиозного нэпа» и перехода от политики сравнительной терпимости к религии к эпохе масштабных гонений и репрессий. Указанный поворот был вызван главным образом двумя причинами, которые обусловили и его жестокость, и тяжесть трагических последствий. Первая из этих причин — общий поворот победившей в борьбе за власть с разными оппозициями сталинской клики к политике «большого скачка» в экономике, идеологии и культуре. Грубый насильственный слом вековых традиций крестьянского хозяйствования и массовой загон крестьян в сталинские колхозы были невозможны без подрыва духовной основы самого бытия крестьянина на селе — без массированного удара по религии и Церкви. Этот удар иногда проводимые Сталиным и его группой тактические отступления (вроде циркуляра за подписью Молотова 1929 г. против массового административного закрытия церквей) могли только временно смягчить, но не отменить.

Важным делом в проведении коллективизации и «раскулачивания» было умелое разжигание режимом низменных инстинктов в народе, чтобы обеспечить массовость поддержки своим «большим планам». Власти подстрекали значительные массы людей к жестоким насилиям в отношении своих же сограждан, играя на таких неизменных мотивах, как честолюбие, корысть, месть и зависть к чужому успеху. Для того чтобы задействовать людей в этих направлениях, требовалось тоже серьёзно ослабить влияние на их сознание традиционных религий и церквей, с их нравственными «табу», удерживающими от тех преступлений, к которым активно толкала народ сталинская власть. Также важный побудительный момент в наступлении власти на религию был связан с тем, что «религиозники» разных конфессий нередко действительно выступали в составе различных протестных движений, сопротивляющихся различным аспектам политики власти, направленной на усиление грабежа деревни городом, а также на репрессии и притеснения духовенства и на закрытие и ограбление церквей.

Происходившее в связи с отменой нэпа тотальное огосударствление всех общественных организаций в стране с неумолимой логикой вело к максимальному подавлению государством религиозных общин, искусственное доведение их до наиболее беспомощного, слабосильного, реликтового и беззащитного от любого произвола властей состояния.

Вторая причина свёртывания «религиозного нэпа» лежит в самих идеологических постулатах большевизма, не отводящих в будущем проектируемом «счастливом» человечестве никакого места для религии. Период свёртывания нэпа (и в том числе «религиозного нэпа») создавал у многих партийных функционеров ту иллюзию, что отмирание религии можно максимально приблизить собственными усилиями. Догматически усвоенный марксизм не позволял вождям партии, пусть даже подчас стоящим на «умеренных» позициях, смотреть на религии и церкви иначе чем, как на пережитки прежнего «эксплуататорского строя», рано или поздно подлежащие упразднению. Далёкий от каких-либо устойчивых идеологических привязанностей, циничный прагматик Сталин использовал и эти настроения марксистских догматиков-антирелигиозников в своих интересах. В религиозных организациях Сталин видел, по моему убеждению, именно конкурентов в борьбе за идеологическое и духовное господство своей властной клики над населением, — поэтому он и старался так ожесточённо и последовательно их подавлять, как с помощью прямых репрессий, так и путём массированной пропаганды, экономических рычагов и подлых законов.

Выполнить большевистскую «программу-максимум» в религиозном вопросе и в период «великого перелома» властям не удалось. Религиозная вера оставалась жить в сознании многих миллионов людей. Но своеобразная «программа-минимум» сталинской командой была выполнена. Роль религиозных организаций в советском обществе была серьёзно ослаблена; они были массово маргинализированы и частично криминализированы, а их деятельность вытеснена на периферию общественного сознания.