Амперметр для силы веры

«Француз, забравшийся в глубину», — полушутя говорит о себе архимандрит Василий (Паскье), наместник Свято-Троицкого монастыря города Чебоксары. «Глубиной» он по ошибке называет российскую глубинку, но поправлять его несовершенный русский не хочется. Поскольку и в этих словах есть правда: именно поиски глубины привели монашествующего греко­-католика Базиля туда, где он живет сейчас, и помогли обрести православную веру.

О сельском священнике­-французе, будто бы с Луны свалившемся в маленький провинциальный городок Алатырь, наперебой рассказывали когда-то местные газеты и телепрограммы — но в этом нередко звучала лишь некая тяга к экзотике. Всем хотелось историй — веселых и абсурдных — о «невероятных приключениях» иностранца в чувашской бездорожной «глубине». Верующая же душа обязательно увидит за этим и иное, главное — человека, пережившего явление Господа и решившегося пойти за Ним по воде. И узнавшего внутренним опытом, как постепенно становится эта вода все более и более твердой поверхностью. И потому наш разговор сегодня — прежде всего о силе веры.

— Отец Василий, я много слышала от знакомых о вашей алатырской приходской общине, куда и за сто, и за двести километров приезжали порой люди, потому что находили там то, чего душа искала. И здесь, в монастыре, тоже устроено все как-то тепло, по-отечески, и это притягивает к себе. Хочется спросить: у Вас, наверное, был какой-то опыт созидания этих общинных отношений до прихода в Православие? Или все начиналось для Вас с нуля?

— Я был седьмым ребенком из девяти детей в верующей католической семье. Поэтому естественно, что моя первая община была дома — и она была очень многочисленна, если прибавить еще двоюродных братьев и сестер. Можно сказать, что я с рождения всегда был в общине. И в кругу друзей — поскольку у меня были действительно близкие друзья и товарищи; и в школе — поскольку в ней мы тоже живем с людьми. Потом в 17 лет отправился в путь: начались искания, я собрал рюкзак и уехал в другой район страны. И там тоже попал в общину — это была семья, которая меня приняла, и я работал и жил у них.

— Из дома ушли по рациональным причинам или ради романтики?

— Это было во Франции в те времена, когда молодежь была охвачена идеями протестов 1968 года. Многие тогда поняли, что можно жить по-другому, что мы пропускаем массу интересного. Люди покидали города, уезжали жить на Юг, покупали фермы, жили такими небольшими автономиями. Вот на такой ферме я и работал, мы были последователями Махатмы Ганди — не использовать насилие, проповедовать Евангелие. Можно сказать, что там я обновил свою веру и увидел, что Евангелие — не только слово, но и сила. Мы обращались к правде, обращались к любви, мы добивались того, что считали тогда важным. И моя вера стала углубляться.

— Вера в правду и любовь или вера именно католическая?

— Конечно, по традиции я католик и, более того, вырос в Вандее, где много людей пострадало во время Великой французской революции; там было сопротивление, и сопротивление именно за веру. И среди моих предков есть те, кто пострадал в те времена. Но не могу сказать, что я был именно убежденным католиком, мои христианские убеждения были скорее кафолическими — в том смысле, в каком мы называем кафолической Православную Церковь. Она обнимает всё. И когда меня спрашивают, почему я принял Православие, говорю: потому что я всегда хотел стать кафолическим человеком. Войти в веру наших отцов. Но основу я получил еще в своей семье, потому что когда мы изучаем Евангелие — это и есть основа, по нему мы живем во Христе и на основании Христа. И моя мама была примером такой жизни. Несмотря на то что она ушла из нашего земного мира, когда мне было лишь девять лет, это основание я получил от нее. И от отца, который заставлял нас, девятерых детей, постоянно трудиться, причем мы многое делали для других совершенно бесплатно. Эта бесплатность, безвозмездность была очень важным моментом для него, и это тоже был момент евангельский.

— Монашеский постриг Вы тоже приняли в Католической Церкви, и дальнейший путь складывался, по мирским меркам, удачно — диаконство, десять лет послушания на Святой Земле. Откуда это решение — оставить все, уехать почему-то в Россию? Православным, в конце концов, и во Франции можно быть.

— Я не собирался ехать в Россию, у меня не было таких планов. Я обращался к Господу в том положении, в котором тогда находился в связи с тем, что хотел прийти в Православную Церковь. И Господь мне указал: иди туда. Образ Христа всегда передо мной, всегда со мной. В молодости я немного рисовал, занимался миниатюрами. Однажды я, задумавшись, делал набросок — фигуру Христа, пытался изобразить Его — и в это время Господь явился мне. Не на бумаге, конечно, но Он показался. Это невозможно объяснить. Господь показал мне, что Он здесь, рядом. И самое главное — что Он будет рядом. Мне вдруг стало ясно — к Кому идти и как идти.

А дальше все происходило через обстоятельства, через людей, через мои встречи. После 1990 года я встречал на Святой Земле множество русских — кто приезжал совсем, кто просто как паломник. Это было большое изменение в нашей обыденности, мы столкнулись с интересным миром, неожиданным для нас. Я собирался ехать на Афон и там принять Православие, но Господь мне показал: не так. И я купил теплые сапоги и билет в Москву.

— Вы хоть как-то представляли, что здесь будете делать? На дворе был 1994 год, когда в нашей стране вообще непонятно что творилось.

— Нет, абсолютно — как и что будет, я не знал. Не было документов, негде было жить, везде закрывались двери, и все говорили, что я человек ложный. Я видел, что люди просто боятся принять иностранца, — это был еще советский такой страх. В Патриархии, куда я обратился, тоже не знали, что со мной делать, и отправили в Псково-Печерский монастырь, к отцу Иоанну (Крестьянкину). Как-то туда добрался, это был праздник Сретения. Он принял меня в келье, мы просидели с ним часа два — и не чувствовали времени. Я все понимал, что он говорит, хотя русский знал очень плохо. Отец Иоанн несколько раз повторил, что моя судьба теперь в руках Святейшего Патриарха Алексия II. И велел ехать к нему на именины: «Пусть скажут, что это мой подарок». Благодаря этому я смог встретиться со Святейшим и вскоре был присоединен к Русской Православной Церкви. Причем служба специально проходила на французском языке, чтобы я участвовал в ней полностью сознательно. А потом сбылось одно обещание, которое только Промыслом Божиим могло сбыться. Я знал в Иерусалиме русского иеромонаха, отца Иеронима — не просто знал, а мы дружили. Объяснялись в основном руками — но это была дружба. Когда он узнал, что я покидаю католический монастырь, то сказал: «Мы еще будем с тобой жить вместе». Я сохранил в сердце его слова, хотя не понимал, как это может сбыться. И вот в Москве, когда у меня уже были бумаги, подтверждающие, что я православный, мы нечаянно встретились с отцом Иеронимом. Его молитвами Господь все устроил, и мы вместе были направлены в Чувашскую епархию. Так я оказался в распоряжении Митрополита Чебоксарского и Чувашского Варнавы, с которым тоже познакомился еще на Святой Земле.

— Как известно, Вы начинали свое служение с обычной российской деревни. И столкнулись со всеми присущими ей «атрибутами» — бедностью, привычкой местных жителей к алкоголю, настороженным, а порой и прямо недоброжелательным отношением к приезжему священнику. Читала в одном из интервью, что даже спать Вам приходилось, положив рядом увесистую палку. Как Вы начинали в этих условиях приходскую жизнь?

— Улыбаясь. Я помню, как моя мама всегда сияла улыбкой — в любой ситуации. Даже если она кого-то ругает, потом все равно улыбнется. И это у меня осталось, эту улыбку она передала мне. Когда мы улыбаемся, я думаю, мы что-то другое открываем в человеке. Открываются глаза, а через глаза — душа.

— Но нужно ведь еще как-то организовать службу, нужны певчие. да всё нужно. Как Вы справлялись с этим? Депрессия не накатывала?

— Помню, я приехал в деревню в холодную погоду, шли дожди, меня привезли и кинули в какой-то сторожке, там было грязно, шумели крысы. Ночью шел этот дождь, крыша текла, постель была влажная. И я в ту ночь действительно очень плакал: «Господи, да чего же Ты от меня хочешь? Зачем мне сюда? Как хорошо было в Иерусалиме..». Но я знал, что через это надо проходить, потому что человеку, как железу, надо и огня, и холодной воды — иначе не будет твердости. Ну что, потерпел, поплакал, а день новый наступил — и началась новая жизнь. Открылась дверь, пришла русская бабушка, накрыла на стол, стала угощать завтраком, чаем. Это была бабушка Дуся, Евдокия Андреевна, которую я называю «моя русская бабушка», потому что эта женщина меня в те времена спасла своим отношением. Другие бабушки пришли сначала «посмотреть» — как в зоопарк. Но потом, посмотрев, стали приглашать в гости.

— И в дальнейшем руки уже не опускались?

— Да нет, почему. Бывали и бывают дни, когда ничего не идет, когда наступают болезни, когда не нравится ситуация вообще и чувствуешь себя без сил. Кто как, а я тогда начинаю петь. Вот это, особенно: «Христос моя сила, Бог и Господь, честная Церковь боголепно поет..». И всё. Христос — моя сила. Это не мои силы, это Господь сейчас будет со мной что-то делать. И всегда кто-то придет помогать.

— Бывает так, что как никогда ждешь помощи, а видишь — чью-то стремительно удаляющуюся спину. И такая растерянность наступает. Не доводилось с этим сталкиваться?

— Помню один день, это было на Крещение. Было несколько служб подряд, практически без перерыва, и потом еще великое освящение воды. Наконец, возвращаюсь домой — а перед домом комиссия из «Энергосбыта», хотят проверять, какие у меня нарушения. Представляете, на Крещение, когда самый холод, — вот враги настоящие! В комнате у меня было электрическое отопление, которое используется в коровнике или для поросят, — какое-то бетонное, провода внутри, подключено, конечно, напрямую, мимо счетчика. В результате, несмотря ни на какие просьбы, они его отрезали, и я остался, как вы говорите, в растерянности. Померз немного, куда деваться? Ну что — вот есть печка, давай как-нибудь топить. Нашел березовые дрова. Потом прихожанка пришла, говорит: «Батюшка, подождите, сейчас я покажу, как это делается». Показала, и с тех пор я научился топить печку.

— Неужели не было мысли уехать куда-нибудь поближе к цивилизации? Уж Вам бы, думается, в этом пошли навстречу.

— Вот скажите: а почему Христос родился в Вифлееме, а не в Риме? Тогда найдете ответ. И знаете, мои представления о России, о русских святых — это изначально было что? Это было житие Серафима Саровского, который жил в лесу и всегда был в бедности. Это были книги об Оптинских старцах, которые тоже жили с народом, не в городе. Это образ Силуана Афонского, который тоже был человеком деревенским, простым. Это Нил Сорский и его сподвижники. Поэтому хорошо жить подальше, где можно проводить жизнь немножко тайную.

— Я не случайно обо всем этом спрашиваю. Молодые священники нередко воспринимают назначение в деревню как тяжкое наказание, всеми силами стремятся в город, унывают, «выгорают», не находя понимания и нормальных социальных условий. Тем более чудно слышать от человека, у которого шансов прижиться в российской действительности не было практически никаких, что подальше — не означает хуже.

— Знаете, я очень раньше удивлялся. Приезжали ко мне из деревень, то один человек, то другой, то третий: «Отец Василий, поедемте, надо срочно причастить, соборовать». «Как так, у вас же свой батюшка есть?..» А оказывалось, батюшки приезжают только на субботу и воскресенье и сразу, отслужив Литургию, уезжают. И мне приходилось всю неделю исполнять их обязанности. Когда священник не разделяет быта, жизни своих прихожан и живет в городе, что от этого будет? Конечно, может оказаться, что и вера у него сгорела, и всё у него сгорело. Потому что это не по примеру Христа. Христос ведь не создал общину, которая Его обслуживала, — Он Сам ее постоянно обслуживал, был в ней, учил и исцелял.

— Иногда «сгорают» и теряют интерес к церковной жизни как раз очень ответственные священники и миряне. Слишком много дел на себя взваливают, всех пытаются заменить — и просто выбиваются из сил.

— Это происходит потому, что такой человек привыкает смотреть — вперед, а надо смотреть — на Образ. Мы почему-то мало верим в то, что будем не только отдавать, но и принимать взамен. Если человек в это верит, он получает. Вдова дала только две лепты, но это было все, что она имела, все ее пропитание (см.: Мк. 12, 44), и Бог это увидел. Мы должны отдавать все, что мы имеем, до последнего дыхания, как она. И Господь вернет нам это сторицей. Или просто когда хочется отдохнуть, но Господь зовет, и ты идешь — и тогда Он может через тебя сотворить чудо, которое ты увидишь своими глазами.

— А из своей собственной жизни можете что-то подобное вспомнить?

— У нас был такой случай. Помимо приходского храма я ходил причащать людей в женскую колонию. И однажды узнал, что администрация там решила освобождать женщину — не потому, что закончился срок, а потому, что она умирала, и были бы лишние хлопоты. Меня стали просить: «Парализованная, есть уже не может, неделю-две проживет, возьмите куда-нибудь!». У нас был приходской дом, где когда-то размещалась психиатрическая больница, и тоже много страдали люди. И мы привезли туда эту женщину, ее звали Валентина, — окрестили, причастили, соборовали. Наши прихожанки ухаживали за ней, ночевали у ее кровати. Она умерла перед дверями больницы, на глазах у врача, когда мы просили о помощи и пытались ее донести 50 метров до отделения. И мы увидели вдруг ее светлое, необыкновенное лицо, оно всё улыбалось. Я был тогда потрясен: думали, что это преступница. А вот, смотрите — это ангел. После этого что-то изменилось в нашем приходе, мы стали меньше чувствовать усталости, проблем. Вот так, мы помогли ей, а она, представ перед Господом, помогла нам.

— У людей с сильной верой мне всегда хочется спросить: а как эта сила ощущается внутри? Есть ли, условно говоря, какой-то датчик, который ее измеряет: смогу ли я вот это ради Христа совершить или моей веры в данный момент не хватит?

— Я думаю, что такого измерения веры нет. Она является настолько, насколько она человеку нужна, и именно во время поступка. Зачем искать сложных измерений — вера есть шаг. Помните Авраама? Сказал ему Бог: пойди от земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего в землю, которую я укажу тебе (Быт. 12, 1) — выйти из земли своей. И он пошел…

Журнал «Православие и современность» № 25 (41)

http://www.eparhia-saratov.ru/pages/2013−06−25−00−03−28-ampermetr