«Я — чадо Церкви и России»

Стихи о России иеромонаха Романа (Матюшина)

Настоящая поэзия с трудом поддается рационалистическому анализу. Порой критика может только повредить, помешать сердечному проникновению в суть стихов. Эта краткая заметка вызвана не желанием «порассуждать на тему», а созревшей необходимостью осознать масштаб поэтического дара нашего современника — иеромонаха Романа (Матюшина).
К сожалению, творчество отца Романа большинством его почитателей (мы уже не говорим о недоброжелателях) воспринимается только как «внутрицерковное явление» или только как «певческое искусство». О том же, что это настоящая поэзия, которая стоит в одном ряду с русской классикой, не пишут и почти не говорят. Мы попробуем сказать об этом, выбрав одну только тему в творчестве отца Романа, главную, как и у всякого большого поэта — тему России.
И без строгого статистического подсчета видно: стихи о России преобладают у отца Романа. Это — сквозная тема-боль от первых ранних стихов и до последних, написанных совсем недавно. Четыре стихотворения из последнего цикла, напечатанные в нашем журнале, дают почувствовать то проповеднически-пророческое звучание, которое обрела поэзия иеромонаха Романа за последние три года. Мы неслучайно поместили баллады из последнего цикла в рубрику «Слово пастыря», потому что, на наш взгляд, к сказанному в них, нужно относиться как к пастырскому слову. Слову, помазанному от Духа Святого, слову, которое «судит помышления сердечные» и касается сердца как «меч обоюдоострый». Недаром поэт прославил русский язык, как язык божественный:

Родная речь — Отечеству основа.
Не замути Божественный родник,
Храни себя: душа рождает слово —
Великий Святорусский наш язык!
4 марта 2001 г., скит Ветрово

* * *

Можно выделить основные неизменные составляющие того образа Руси, который возникает со страниц книг поэта-монаха. Это всегда антиномия: Русь — поруганная, оскверненная обманом и Русь Святая, не уничтожимая никем и ничем.
Атрибуты первого облика выражены нарочито разговорным, современным языком. Тут нередки такие слова как «прете», «выперла», «блевотина», «похабить», «турнуть» и прочие. Это Русь пьяная, лживая, продажная. Страна лицедеев, «звездопоклонников», сытых христоборцев. В ней «вся тварь стенает и мучается доныне».
Святая Русь — это белые церкви и родники, поля, дороги, соловьиные хоры, святая тварь и тишина пустынных мест. Это страна подвижников, пророков и исповедников, мучеников наших дней — воинов Христовых, — униженного, но не потерявшего душу живую народа.
Соединяет этот звериный облик, или личину, и лик ангельский образ Руси-Голгофы, Руси распятой.

Еще не все объезжены места,
Не до последней выплаканы строфы.
И всюду — Лик Распятого Христа,
И всюду — продолжение Голгофы.
7 января 1993 г.

…Я назвал бы Россию Голгофой,
Но Голгофа одна на Земле.
29 декабря 1992 г.

Прозрение в русской Голгофе, среди обмана и лжи лика Святой Руси доступно немногим — это путь подвига. И можем с благодарностью и благоговением сказать — этот подвиг из года в год совершает иеромонах Роман. В стихах своих он облечен в рубище юродивого или зека, странника, нищего и гонимого пророка — таков, как в литературоведении принято называть, его лирический герой. Поэт-пророк, не предсказатель, не глашатай, а прежде всего обличитель народной неправды — устойчивый образ в русской поэзии. Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Блок ощущали себя такими вестниками Божиими, гонимыми людьми. Но у настоящих поэтов это не только литературный образ, это судьба, жизненное делание. У отца Романа — это жизненное делание по преимуществу. Он берет на себя боль народную, он идет на жертву, он не бежит от ужаса действительности, он всматривается в самое тяжкое, что происходит в наши дни, и он молит Бога о спасении посреди этого ада на земле. Из этого великого сострадания родился у отца Романа настоящий поэтический шедевр, который, может быть, уже больше, чем поэзия:

Деревья. Листьев увяданье.
Стена приюта. За стеной
Сидит в казенном одеяньи
Не нужный никому больной.

Его забыли все на свете —
У каждого свои дела.
Он в тягость и жене, и детям.
Жила бы мать, она б пришла.

И только нянечка присядет
(Хлебнула горюшка сама),
Седую голову погладит
И молвит: «Худо без ума».

Он согласится оживленно
И скажет косным языком:
«На что мне ум не обновленный?
Уж лучше буду дураком.

Все проходящее пустое,
Чертог почти уже сложил…
Его безумие святое
Я перед всеми ублажил!"
7 апреля 2001 г.
Благовещение Пресвятой Богородицы.
Скит Ветрово

Последние стихи отца Романа — это предстательство пред Творцом за народ. «Русь моя! — постоянно восклицает поэт, — Ты на самом краю!». Но и описывая все подробности падения нашего, он заключает: «Это мой народ». Многие стихи, особенно те, которые рождены сонными видениями, предупреждают нас о Конце, в них все, происходящее с нами, обретает апокалиптическое звучание.
В этих стихах, в самом строении еще не опубликованного сборника «Русский куколь», появляется и евангельское измерение судьбы России — за Голгофой будет Воскресение. Более того, путь страдания «даже до смерти» принимается поэтом как добровольное избрание, которое и делает Русь «богоизбранным народом», дает ей имя Святой Руси.
В родной земле прозревается рай Божий, вся природа ее пронизана благодатью, вся она — молитвенно обращена к Господу.

Ну вот и дождались тепла.
И на душе повеселело.
Трава на Божий свет пошла,
Чуток — Земля зазеленела.

А дерева. Что дерева?
Они повременят немножко,
Покуда выстелит трава
Свои зеленые дорожки.

Но и потом не побредут
Топтать живое пред собою,
А все живое соберут
Глядеть на Небо голубое.

На всякий случай, от невзгод,
Им хорошо держаться вместе.
И травка тоже достает
До облаков и до созвездий.
24 апреля 2001 г., скит Ветрово

Иеромонах Роман вот уже три десятилетия, сначала своим пением с полулегальных кассет, а теперь печатным словом, будит нас от духовной спячки. Он мешает нам успокоиться на роли «неподкупных и честных патриотов», на роли «хранителей веры Православной», на роли «ревнителей спасения» и всяческих других ролях. Потому что срывает все личины и маски. В стихах он «судит внутренняя», а не внешнее наше обличье. И… получает сполна — и слева, и справа, и от своих, и от чужих.
Нам, русским людям, надо бы благодарить Бога за то, что в наше время Он воздвиг небывалое: соединил в одном человеке большой поэтический дар и иноческое подвижничество. Многие стихи иеромонаха Романа — это молитвы. Именно через молитву в Руси поруганной раскрывается лик Руси Святой. Через молитву совершается движение от «я» к «мы» — от одинокой печали «о погибели русской земли» ранней лирики до сопереживания общей судьбе народной.
Характерны такие обращения в поздних стихах «дорогие мои», «брат», «друг», «люди!» и постоянные прямые обращения к слушателю. Вернее, к собеседнику — потому что стихи о России у отца Романа, по преимуществу, не монологические, это — диалог. В них звучит соборный голос народа, объединенного родственным чувством.
Поздние стихи иеромонаха Романа поражают разнообразием: это и исторические баллады, и притчи, и психологические картины-зарисовки с натуры, и философские раздумья, облеченные в рифму, и гневная гражданская лирика, и символические обобщения, и очень личностные воспоминания-размышления. Зачастую поэт нарочито ставит рядом стихи, казалось бы, взаимоисключающие друг друга. Стихи, в которых он говорит об исключительной «национальной гордости великоросса» и стихи, в которых он говорит о «всемирной отзывчивости» русской души, для которой никакой народ не чужой. Так же соседствуют стихи, в которых поэт откровенно ерничает, юродствует, и стихи «высокого стиля», дышащие старинным благородством. Рядом стоят почти частушка и молитва. И во всех этих разных ракурсах предстает нам вновь и вновь лик земли родной — России. Это Родина-мать (у отца Романа особое обостренное чувство значения материнства — такое оно и по отношению к его собственной матери, и по отношению ко всем матерям вообще), а мы все — ее дети. И мы ответственны за то, что с ней происходит, вернее, за то, что с ней творят.
За последние три года у иеромонаха Романа, в его словесном служении, появилось новое направление — стихи, напоминающие листовки, вернее, церковные воззвания к народу во дни национального бедствия. Особенность этих стихов в том, что с одной стороны они посвящены конкретным проблемам (они — на злобу дня), с другой стороны — это призыв к Вечной России. Ибо, по убеждению поэта-монаха: «Россия уже спаслась, а наша задача — соединиться с этой небесной Россией». А если кому-то эти новые стихи кажутся слишком злыми, то пусть знает, родила их не злоба, а боль:

Святая Боль не судит, и не бьет,
Страдая, на больное указует.

Среди всего, написанного иеромонахом Романом о России, хочется особо выделить стихотворение, которое можно назвать хрестоматийным эпическим полотном «истории России в ХХ веке». В немногих поэтических строках здесь сказано то, чего не выразить и многими прозаическими страницами.
И в этом стихотворении, как и во многих других, слит воедино звериный и ангельский облик России:

Как мы жили? Себя похабили,
Не искали другого метода.
Воровали, блудили, грабили —
Хлебанули мы, больше некуда.
Лагеря не считали карою,
На этапах по-разному тешились:
Кто картишками, кто гитарою,
Шумно дрались и тихо вешались.

Жен своих (если были) отвадили
И дома позабыли отчие,
Стаю волчью винили и хаяли
В том, что сами выли по-волчьему.
Волю вольную спьяну отдали,
Измеряли в карцерах метрами.
Согласились и стали уродами,
Несогласные стали жертвами.

Э, да что теперь. Жизнь протопали,
И винить-то особенно некого,
Но, однако ж, крылами не хлопали,
Если сверху нам кукарекали.
И когда поколеньям выпало
Умиляться серпом и молотом,
Кривда в наши края и не рыпалась,
Не терпя голодухи с холодом.

И пускай лизоблюды безродные
Распинателей Родины славили,
И в неволе мы были свободнее,
Потому как мы — не лукавили!
Бог лукавых не терпит — слышали?
Кто продался — уже не выстоял.
Ну, а мы неслучайно выжили,
Веру в Высшую Правду выстрадав!
30 декабря 1994 г.

В скиту Ветрово, упрятанном от шумных городов, поднялась ныне бревенчатая церковь в честь иконы Божией Матери «Взыскание погибших». Здесь молится отец Роман перед написанной им самим иконой Заступницы Усердной о нашей многострадальной Родине. Здесь, в тишине и безмолвии, которые по воле Божией, стали для батюшки полными, непроницаемыми, из молитв рождаются стихи, которые, верим, должны рождать ответные молитвы у всех, кто их читает, потому что Бог дал отцу Роману его поэзию как образ служения людям, России.
На смиренное же обращение батюшки, которое звучит в его стихах, «помянуть его пред Богом», мы ответим соборным молением:

О здравии и спасении иеромонаха Романа и сохранении его на многая и благая лета.