 |
| Нескучный сад | Архимандрит Ианнуарий (Ивлиев) | 01.05.2013 |
Я очень люблю службы Страстной седмицы, но мое благоговейное настроение всегда омрачается одним фактом: вместо того, чтобы сосредоточиться на страстях Христовых, мы почему-то постоянно отвлекаемся на воспоминания об Иуде, причем называем его самыми недобрыми словами: «раб и льстец, друг и диавол». Мне странно слышать, как Церковь из года в год проклинает человека, соблазнившегося на предательство. Ведь Иуда — это душа живая, такая же, как любой другой человек. Кто из нас застрахован от малодушия? За падшую душу молиться надо, а не пенять ей на ее падение. Я понимаю, что трудно, почти невозможно простому, не святому человеку молиться, например, за Гитлера или Сталина. Но на их совести страшные злодеяния. А Иуда виноват лишь в одном — через него свершился Божий замысел. Ведь избежать крестных мук Христос все равно не смог бы. Так надо ли проклинать человека, который и сам так тяжело переживал свое предательство, что даже впал в отчаяние и покончил с собой? Мария
Отвечает архимандрит ИАННУАРИЙ (Ивлиев), кандидат богословия, профессор Санкт-Петербургской духовной академии, преподаватель Санкт-Петербургского университета:
— Уважаемая Мария. В вашем письме высказано весьма ценное наблюдение: «Я очень люблю службы Страстной седмицы, но мое благоговейное настроение всегда омрачается одним фактом: вместо того, чтобы сосредоточиться на страстях Христовых, мы почему-то постоянно отвлекаемся на воспоминания об Иуде».
И в самом деле: когда мы читаем краткие евангельские повествования обо всем, что связано с искупительной смертью Спасителя, мы можем почувствовать, что первых христиан, из среды которых и происходят наши канонические Евангелия, занимали несколько иные проблемы, нежели нас сегодня, когда мы размышляем о крестной смерти Иисуса Христа. Например, нас интересуют все юридические обстоятельства, которые привели к смертному приговору. Этому вопросу посвящены бесчисленные исследования, размышления, научные и ненаучные дискуссии, многочисленные романы, а также художественные и документальные фильмы. Мы всенепременно хотим знать: кто же, в конце концов, виновен в смерти нашего Спасителя? На кого нам следует направить наш гнев? Но первые христиане интересовались другим вопросом. Они спрашивали себя: как объяснить людям, что именно Тот, Кто испытал позорную крестную смерть, является Сыном Божиим и Спасителем мира? Вопросы исторического, психологического и юридического характера их не очень-то занимали.
Вспомним хотя бы весь ряд великих посланий апостола Павла. Есть в них хотя бы одно слово об Иуде или о юридических процедурах суда над Иисусом и Его осуждения? Ни единого слова! Но что в них есть, так это мучительные и плодотворные размышления над смыслом Креста, над этим Божественным парадоксальным чудом спасения через крестную смерть, чудом, которое «для иудеев соблазн, а для эллинов безумие»! Ничего не поделаешь. Сегодня измельчавшая мысль отцеживает комаров исторических подробностей, редко обращая внимание на целые скалы и утесы смысла нашего оправдания во Христе.
Однако основной вопрос, поднятый в вашем письме, свидетельствует о том же странном сдвиге в сознании современного христианина: скорбя о том, что вам мешают «сосредоточиться на страстях Христовых», вы тратите драгоценное время на то, чтобы озаботиться якобы несправедливостью в отношении предателя Иуды, и размышляете о судьбе последнего. И это тоже удивительно. Впрочем, не вы первая поднимаете этот вопрос. Если наши Евангелия о мотивах поступка Иуды Искариота сообщают чрезвычайно кратко, то позже, особенно в последние столетия, вокруг этой фигуры нагромоздились целые монбланы всевозможных гипотез. Если, например, Евангелие от Марка о причинах поступка Иуды скромно умалчивает, просто констатируя желание Иуды выдать Иисуса первосвященникам; если Евангелисты Матфей и Иоанн намекают на то, что к предательству Иуду толкнули алчность, жадность и сребролюбие, — то позже были «домыслены» и другие причины: зависть, ревность, честолюбие, фанатический национализм. Фантазии истолкователей поведения Иуды цвели разными красками. Некоторые доходили до того, что представляли Иуду чуть ли не героем. Но, конечно, все это размышления суетные и никчемные.
Однако не менее суетно взвешивать на наших человеческих весах вину Иуды, сравнивая ее с виной всяких злодеев, которым не было числа в долгой истории человечества. Проклятия в адрес Иуды вполне объяснимы с психологической точки зрения. Эти проклятия — отражение первого нравственного импульса человека, слышащего о коварном предательстве близкого ученика и друга. И если осуждения «Иуды злочестивого» звучат в церковных песнопениях, то разве трудно понять, что они берут начало в том же естественном нравственном отвращении? И разве литургические тексты не ставят перед собою задачу педагогического, дидактического свойства осуждения всякого злодеяния? Но более трезвое и более внимательное прочтение Первоисточника, то есть Евангельского текста, дает нам и другой урок. Мы видим, что Сам Иисус Христос не проклинает и не осуждает предателя Иуду на вечную погибель! Внимательно вчитаемся в слова Господа, сказанные Им на Тайной Вечери: «..Сын Человеческий идет, как писано о Нем; но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы тому человеку не родиться» (Мк. 14: 21). Это нам напоминает другое слово Иисуса Христа: «..горе тому человеку, через которого соблазн приходит» (Мф. 18: 7). Те, кто тщательно изучают Священное Писание, знают о существенной разнице между проклятием и провозглашением «горя». Здесь не место давать уроки по библеистике. Но достаточно отметить, что через проклятие на виновного призываются гибельные последствия его вины. Длинный ряд проклятий читаем, например, в книге Второзакония: «Проклят, кто сделает изваянный или литый кумир, мерзость пред Господом. Проклят злословящий отца своего или матерь свою! ..Проклят, кто слепого сбивает с пути!» (Втор. 27: 15−26). И так далее. Что же касается провозглашений «горя» (в оригинале — «увы»), то таковые не призывают на виновного погибели, не проклинают его, но с прискорбием и сокрушением утверждают, сколь опасные последствия грозят человеку в результате его деяний или поведения. Так и в высказывании Иисуса Христа «но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается» речь идет не о проклятии, не об осуждении на вечную погибель. Этот возглас — «горе! увы!» — утверждает, что предательство Сына Человеческого имеет для Иуды роковые последствия. Какие? Это — дело праведного Суда Божия. И мы должны помнить, что «горе тому» — абсолютно серьезное предупреждение каждому из нас! Наши поступки составляют всю нашу личную историю. В ней они были и остаются, даже если они нам будут прощены по милости Божией.
Пожалуй, стоит заметить еще следующее: крестный путь Иисуса Христа был предопределен волей Его Отца («Сын Человеческий идет, как писано о Нем»). Однако для самого Иуды Искариота эта определенная Писанием неизбежность не могла быть и никогда не будет извинением. Его предательство останется его поступком, фактом его биографии и его истории, даже если сам он будет прощен по милости Божией. Но об этом мы судить не имеем права.
Вместо того чтобы увлеченно размышлять о судьбе Иуды, нам следовало бы задуматься о другом — о нас самих, о том, принимаем ли мы слова и поведение Иисуса Христа как высокий образец христианской веры и нравственности? Сказанные Спасителем слова об Иуде не содержали в себе ни проклятия, ни вечного осуждения. Это были слова, исполненные великой печали, слова сокрушения и грозного предостережения. Нам не дано предвосхищать решения Суда Божия. Поэтому, когда, например, мы читаем в великой поэме Данте об Иуде, погруженном в глубины ада, мы должны воспринимать это как поэтическую вольность, отражающую наше понятное нравственное чувство отвращения к греху предательства. Но не забудем при этом и того, о чем мы уже сказали: стремления Евангелия предостеречь, что в той или иной мере предателем Христа может стать каждый из тех, кто именует себя Его учеником и последователем! Да не случится такового!
