Долг — это долг

Негативное отношение к срочной армейской службе в нашем обществе создавалось, начиная еще с закатных советских лет. Тогда главной причиной были захлестнувшие армию дедовщина и «землячество»; позже — локальные войны, хаос в стране, всенародное неверие власти, утрата чувства Родины, массовый вывод о бессмысленности служения и жертвенности как таковых. Правда, всегда были исключения — люди, которые, несмотря ни на что, шли служить и жизней своих не щадили, если приводилось. Но их пример никого не пристыжал и не вдохновлял — общество, озабоченное выживанием, его просто не замечало.

Кроме процессов стихийных, шел и вполне программируемый процесс — неприятие армейской службы, отторжение обществом армии формировалось намеренно. Намеренно разжигалась истерика вокруг происходивших с солдатами несчастий; со страниц вполне легальных изданий звучали противозаконные, но при этом, заметьте, абсолютно безнаказанные призывы «выкинуть повестку в мусорное ведро», «послать военкомат подальше» и т. д. В военкоматах под весь этот шум пышно расцветало взяточничество. Мамы юношей успокаивали друг друга, делясь опытом: «Это совсем просто. Идешь и платишь — как в магазине». Сказать, что все это в прошлом, что военная служба вновь воспринимается как священный долг и необходимая мужчине школа — означало бы выдать желаемое за действительное. Но что-то все же меняется к лучшему. Радует, что к этому сознанию долга пред Отечеством, долга, не зависящего от того, какая в Отечестве власть, возвращается молодежь верующая, православная.

Наш собеседник — Олег Грушин — студент 4-го курса Саратовской православной духовной семинарии. Он вырос в верующей семье и в Церкви с детства. Решение поступить в семинарию было для него, как я поняла, вполне естественным. И столь же естественным — решение не искать способов уклониться от призыва. Хотя их, в общем-­то, можно было найти.

— Я получил повестку и пошел к Владыке Лонгину, — рассказывает Олег, — он одобрил мое решение и благословил меня на службу. Он ведь сам отслужил в свое время и не раз говорил, что это было для него очень хорошей школой. И у нас в семье тоже всегда так считалось: долг перед Родиной — это долг перед Родиной, и каждый мужчина должен его отдать. И отец мне так говорил, и дед. Я никогда не представлял себе такого — что я не пойду служить в армию. Хотя военных в роду не было никаких.

— Ну и как служилось? Вы ведь десантник?

— Да, 76-я Черниговская Краснознаменная десантно-штурмовая дивизия, 104-й полк. А служилось нормально. Никакой дедовщины я не наблюдал. Бытовые условия — хорошие, питание — вообще замечательное. Да еще и денежное пособие. Первые два месяца — четыреста рублей, потом две тысячи.

— А отношение?..

— У нас в полку было много контрактников, поскольку полк изначально создавался для военнослужащих контрактной службы; они были значительно старше нас, большинству за тридцать, многие прошли Чечню, участвовали в боях, видели смерть. Эти контрактники учили нас очень важным вещам. Я благодарен и им, и офицерам. Офицеры любили нас.

— Любили?..

— Конечно. Я в Омске сначала служил, в 242-м учебном центре. У меня там очень хороший командир роты был, и командир взвода. И потом, когда меня распределили в Псков, мне тоже повезло с командирами. Ротой командовал гвардии капитан Кирченко, командиром взвода был старший лейтенант Михайлов. Они не только требовали, они старались нас чему-то научить. Объясняли, как что лучше делать, чтобы живым остаться. Очень хорошо видно было, что они не просто для отчета это делают. И сейчас я с некоторыми офицерами и сержантами поддерживаю отношения.

— Но все же, что для Вас было самым трудным?

— Скорее всего — войти в армейский режим, жить по жесткому распорядку. И вообще, привыкнуть к обстановке. Когда человек православный, верующий, тем более — воспитанник семинарии, попадает в армейский коллектив, где понятия разные, ценности разные — именно к этому сложнее всего привыкнуть. Даже к обращению. Но со временем к этому привыкаешь и уже нормально на это смотришь.

— Но ведь Вы семинарист, значит, жесткий распорядок для Вас не новость.

— Конечно, семинария мне очень помогла! Даже такой эпизод был: нам на распределительном пункте форму выдали и велели подшиваться (подшивать белые подворотнички.— М.Б.), а никто этого не умел, кроме меня. И офицер, который за нами приехал, велел мне научить всех подшиваться.

— Армейская среда — не семинарская, не священническая, нравы не т. е. Ненормативная лексика наверняка присутствовала, куда же без нее. Как Вы на это реагировали?

— Главное — самому не стать таким человеком, который не может без ненормативной лексики. Наши святые, исповедники веры, мученики выживали в лагерях среди уголовников. И не становились такими, как они. Просто надо собой оставаться. И если где-то нужно строгим побыть, нужно побыть строгим. Но опускаться до этой лексики, конечно, не стоит. Если ты человеком будешь настоящим, все будет нормально.

— А в своих товарищах Вы чувствовали вот это — то, от чего мы уже стали отвыкать и что, как я вижу, живет в Вас — чувство долга перед Отечеством? Приходится слышать, что в армии сейчас — только те, у кого совсем уж никаких средств, за кого совсем некому похлопотать и т. д. Кто служил вместе с Вами?

— Разные ребята, абсолютно разные. Из полных семей, из неполных, дети священников служили. Многие сейчас охотно идут служить. Желание служить в армии — это ведь своего рода доказательство любви к Родине. Каждый по-своему эту любовь доказывает, но вот это — то, что мы все можем. Именно службой любовь свою к Родине доказать.

— Олег, миллионы Ваших ровесников совершенно не озабочены ни любовью к Родине, ни уж тем более способом ее доказать. Откуда в Вас это?

— Я уже сказал — от воспитания в семье, и потом, церковная жизнь тоже повлияла. У меня верующие родители, они еще совсем маленьким привели меня в храм. Я сначала в приходском храме, потом в Вадинском Тихвинском мужском монастыре в Пензенской области был алтарником, потом уже поступил в семинарию.

— А в том, что вернетесь в семинарию после службы — уверены были?

— Конечно, на сто процентов. И во время службы это решение вернуться только укреплялось.

— Как Ваши товарищи и командиры относились к тому, что Вы учитесь в семинарии, что Вы верующий? Кроме Вас, в полку не было семинаристов?

— Семинаристов не было, но верующие были. Даже один архиерейский иподиакон у нас служил. К этому очень положительно относились. Не было никаких насмешек. Я считаю — как бы это сказать-то? — ну, если ты человек нормальный, то насмешек никаких не будет. Мы люди взрослые все, и если ты достойно себя показываешь, не только насмешек не будет, но, наоборот, все пример с тебя будут брать.

Я там, во Пскове, с таким замечательным батюшкой познакомился — с протоиереем Олегом Теором. Пономарил у него в Александро-Невском храме, когда бывал в увольнении. Отец Олег — настоящий военный священник, прошел обе чеченские войны. Он окормлял нашу дивизию, приезжал к нам и однажды крестил — сразу человек десять. И офицеры среди них были. И ребята с моей роты. Я с ними старался заниматься, объяснять им всё.

— Это было такое неформальное общение?

— Да, ребята просто стали интересоваться, у них возникло желание побольше об этом узнать, как-то к этому приобщиться. Мы с отцом Олегом согласовали, и он — после Литургии, которую служил у нас в полку, — крестил этих ребят. Они были очень довольны. Радостно видеть, как люди стремятся к Церкви.

— Считаете ли Вы, что будущий священник должен непременно сам отслужить в армии? С моей точки зрения, весьма неудобно благословлять призывников, духовно укреплять их матерей и вообще работать с военнослужащими, если ты сам не пробовал солдатской каши.

— Я согласен, что об армии легче говорить тому, кто там побывал, кто это прошел, прожил. Но я считаю, что не служивший священник тоже вправе о службе говорить и окормлять военных. Не все попадают в армию, у кого-то и иначе жизнь складывается. А между Церковью и армией на самом деле много общего. И тут, и там себе не принадлежишь.

— А Вы сами хотели бы окормлять военнослужащих — потом, когда станете священником? Институт военного духовенства, о котором сейчас много говорят, — нужен?

— Конечно, я очень хотел бы этого, и военные священники должны быть, потому что в сложных, трудных условиях у человека обостряется духовная потребность. Он ищет не только поддержки родных, друзей, но и духовной поддержки. Я видел, как реагировали на появление священника ребята, раньше никогда не интересовавшиеся Православием, как они старались непременно попасть на службу. Людям действительно это нужно, они сразу чувствуют, что вера и Церковь могут укрепить их и духовно, и душевно, и даже физически. Многие из тех, кто крестился там, на моих глазах, раньше совершенно не предполагали, что крестятся. Просто не задумывались об этом. А когда понадобилась опора — увидели, где она.

Фото из личного архива Олега Грушина

Газета «Православная вера», № 7 (483), апрель, 2013 г.