Метафизика апостасии

О духовно-метафизических истоках кризиса современной цивилизации
(Тезисы доклада)

Настоящие тезисы подготовлены в рамках цикла религиозно-социальных семинаров ИРСИ как своего рода установочный доклад для одного из семинаров. Поэтому самый жанр данного текста предполагает интеллектуальную провокацию, в большей степени постановку вопросов, нежели окончательные ответы. Его цель — спровоцировать работу мысли исследователей (богословов, философов, историков, культурологов) — участников семинара в заданном направлении. В этой связи автор вполне отдает себе отчет в том, что присутствие сего доклада в данном сборнике с точки зрения логики жанра является известной натяжкой, ибо жанр научной конференции, хотя и допускает дискуссию, предполагает все же в большей степени завершенность и отработанность собственной концепции. Вместе с тем практически стопроцентное соответствие тематике конференции и очевидность того, что данная проблематика для нынешней культурно-исторической ситуации более чем актуальна, побудили нас предложить эти тезисы для выступления и публикации.

1) Христианская история (история христианского мира) как богочеловеческий процесс. Творческое единство (соработничество) Бога и человека — основа христианской истории.
2) Узловые моменты истории. (В настоящей работе, говоря об истории, мы в принципе имеем в виду историю христианского мира. Это обусловлено тем, что кризис современной цивилизации в мировом масштабе напрямую связан с тем, что апостасийная западная цивилизация (постхристианская в своей основе, генетически связанная с христианством) в настоящее время распространяет свои метастазы по всему миру, претендует на роль единственного универсального мирового проекта. Стало быть, в ней, в ее истории, следует искать и истоки кризиса).
Главный узловой момент истории — боговоплощение. Здесь соединяются две истории — Священная и реальная, Небо и земля, Бог и человек. Боговоплощение — промыслительное событие. Это означает, что оно (как и другие события подобного рода) является продуктом синэргии (соработничества двух воль — Божественной и человеческой). Боговоплощение было бы невозможно без желания Бога принести Своего Сына в жертву (поскольку в момент Боговоплощения Он, как Всеведущий, предвидел дальнейшие события), но и без ответного движения свободной воли Марии. Без согласия Марии («Се, Раба Господня. Да будет Мне по Слову Твоему») пришествие Бога в мир не могло бы состояться. Таким образом, узловые моменты истории — это такие моменты, в которые доминирует свободная воля людей, а не детерминация, не закономерности исторического процесса.
Боговоплощение — уникальное событие. Здесь все зависело от свободной воли Одной, являющейся высшим плодом богоизбранного народа. В остальных случаях следует, видимо, говорить о свободном выборе коллективной воли людей (народа, нации, культуры, цивилизации), которая складывается, разумеется, как совокупность индивидуальных воль, но существует, тем не менее, как самостоятельный субъект истории.
В узловые моменты истории закладываются те закономерности, которые действуют в последующие периоды. Когда свободный выбор совершен, наступает более или менее длительный период доминирования детерминации. Все это, разумеется, схема, которая, как и всякая схема, проще реальности, но она, тем не менее, с определенной степенью абстракции отражает реальность.
3) В истории христианства свободная воля всегда имела значение. Например: если бы победили ариане или монофизиты, мир был бы другим. То же самое можно сказать и о ситуации, когда стоял вопрос о принятии или непринятии Флорентийской унии русской Церковью при митрополите Исидоре и Великом Князе Василии Темном. Однако древние ереси были побеждены Церковью, и отпадение от Бога не совершилось. Вообще, главное содержание свободного выбора всегда: быть человеку с Богом или против Бога, то есть быть ли Богочеловечеству как основному принципу и содержанию жизни и истории или не быть.
Значение ересей. Ереси — это всегда очередная попытка злой воли людей отпасть от Бога, отказаться от синэргии как основного принципа и содержания жизни. Крайне ошибочным и примитивным было бы такое понимание, что ересь — это чисто теоретическая ошибка, заблуждение отдельных людей. Ересь — это всегда оформление разумом ложного устремления коллективной воли, продукт духовных процессов, идущих в ее недрах. Воля (определяющая вектор духовной жизни) здесь первична, разум и вероучение — вторичны. Путь ереси — путь апостасии. Ересь знаменует отпадение коллективной воли от соработничества с Богом. Плод ереси — разрушение Богочеловечества, нарушение правильной связи Бога и человека. Победа или поражение той или иной ереси всегда имеет глубочайшие последствия не только чисто религиозного, но и общекультурного плана, она надолго определяет облик культуры. Исходный смысловой принцип той или иной культуры, как представляется — то или иное понимание Абсолюта и соотношение с Ним мира и человека. При всем этом хотелось бы особо отметить, что критерием ереси и православного учения в христианской традиции является, естественно, учение Семи Вселенских Соборов. Все новые ереси так или иначе (на более или менее глубоком уровне анализа) сводимы к каким-либо старым, уже известным ересям или к тому или иному сочетанию их.
4) Расхождение западного и восточного христианства как начало конфликта цивилизации апостасийной (подготавливающей приход Антихриста) и цивилизации «удерживающей» (препятствующей ему). Обе в конечном счете устремлены ко второму пришествию, только в первом случае это «пришествие» будет высшей точкой богоотступничества.
Когда началось расхождение западной и восточной христианской традиции, поначалу, в силу сложности реальных исторических процессов, не осмысленное как имеющее глубинное и принципиальнейшее значение, но ныне уже прямо приводящее западный мир к богоотступничеству? 1 гипотеза: с Блаженного Августина. Обоснование: использование методов неоплатонической философии (то есть язычества). Это вряд ли можно признать верным, поскольку неоплатонические методы вообще довольно широко используются у св. отцов (например, у св. Григория Нисского). Категории греческой философии были здесь переосмыслены и наполнены новым содержанием. Это общая черта как восточной, так и западной патристики. Вышеупомянутых отцов никто не считает еретиками. 2 гипотеза: с достаточно длительного периода схоластики и паламитско-варлаамитских споров Х1У века, получивших вполне определенное отражение на Западе. Это, на наш взгляд, ближе к истине. 3 гипотеза: с Реформации. Это также представляется нам неверным. Реформация, на наш взгляд, знаменует собой уже достаточно поздний этап апостасии. Данный взгляд, по-видимому, необходим его сторонникам, чтобы вывести из-под удара Ренессанс со всей его гуманистической традицией, с фатальной и неуклонной секуляризацией. Между тем точные исторические исследования (например: А.Ф.Лосев «Эстетика Возрождения» и др.) неопровержимо демонстрируют, что ренессансный гуманизм как раз и содержал в себе исток вышеозначенных апостасийных процессов.
Мы, вслед за А.Ф.Лосевым, считаем, что в истории западной Церкви роковую роль сыграли две не преодоленные ею ереси: Filioque и варлаамитское учение о тварности божественных энергий, которое, будучи осуждено на Востоке, никогда не получило такового осуждения на Западе.

А) Filioque. Данное учение об исхождении Святого Духа от Отца и Сына вносит субординацию внутрь Пресвятой Троицы и принижает третью ипостась по сравнению с первыми двумя.1 Это приводит к тому, что Св. Дух, как бы заведующий духовной жизнью человека, непозволительно сближается с чувственным (эмпирическим), тварным миром и, таким образом, чувственный элемент вносится в духовную жизнь, в молитвенную практику. В этом состоит сущность католической мистики, которая, с точки зрения строгого Православия, есть прелесть, то есть духовное искажение, помрачение. Об этом подробно писал, в частности, святитель Игнатий Брянчанинов.2 В понятиях исихастов это есть сведение ума в нижнюю часть сердца, близкую к утробе и к половым органам. (Правильная православная умная молитва основана на сведении ума в верхнюю часть сердца). Данная ересь порождает многие особенности романско-католической культуры с ее специфической чувственно-мистической взвинченностью, истеричностью и прямой эротоманией (ср., напр., видения блаж. Анжелы, св. Терезы Авильской и др.).3
На наш взгляд, представляет весьма значительный интерес для исследователей проблема связи ересей и всех «ренессансов» вообще и, в частности, Filioque и так называемого «каролингского ренессанса». Ведь основное содержание всех «ренессансов» составляет очередная попытка «эмансипации» человека от Бога, предпринимаемая с большей или меньшей степенью интенсивности! Характерно, что «каролингский ренессанс» имел место во времена династии Каролингов, свергших законную династию Меровингов и являющихся поэтому прямыми узурпаторами. Кстати, и Filioque было принято папой под давлением главного из них — Пипина Короткого. 4 Возьмем, с другой стороны, так называемый «Палеологовский ренессанс». Разве не Палеологи, при всех бесспорных заслугах отдельных представителей этой династии, в конечном счете внесли весьма значительный, если не решающий вклад (а чей вклад мог быть более решающим, чем вклад императоров, в такой державе, как Византия?) в акт прямого вероотступничества, совершенный в двух униях — Лионской 1274 г. и Ферраро-Флорентийской 1439 г.

Б) Но еще более серьезные последствия имела ересь варлаамитов. Суть проблемы в принципе общеизвестна. Согласно учению паламитов (учеников святителя Григория Паламы), являющемуся итогом тысячелетней патристики Востока, Бог предстает в аспекте Своей внутренней сокровенной Сущности, абсолютно непознаваемой и трансцендентной для человека, и в аспекте Своих энергий, сообщаемых человеку и познаваемых им в духовном опыте. Энергии — это тот же самый Бог, та же самая нетварная божественная субстанция, но данная в аспекте своего действия, своей проявленности. (Сущность и явление. Сущность является. Бог не есть «вещь-в-себе», но является человеку в Своих энергиях). При этом важно, что Богочеловек Иисус Христос «неслиянно и нераздельно» соединяет две абсолютно различные и несовместимые природы (сущности) именно как сущности; здесь обожение «человечества» происходит в сущностно-природном виде. Для человека, как тварного существа, такое уникальное соединение невозможно. Человек может соединиться с Богом лишь энергийно, лишь, как говорят св. отцы, «по благодати». Но это соединение, тем не менее, вполне реально. Нетварный Бог вполне реально сообщается тварному человеку через духовно-энергийное соединение. Практически обожение достигается в духовной жизни, в особой аскетической практике, называемой умной молитвой. Здесь, в умной молитве, Бог, взятый в аспекте Своих нетварных энергий (благодать Божия), становится как бы «достоянием» земли, тварного мира, а тварный, в полной мере остающийся тварью человек -как бы достоянием горнего мира, Неба. Чем в большей степени человек осознает онтологическую пропасть между собой и Богом, тем в большей степени он соединяется с Ним по благодати. Вступление в область «божественного мрака» означает для подвижника не безличное слияние с этой областью, но, напротив, тем большее осознание своей инаковости, чем дальше он в нее вступает. Таким образом, дихотомия в онтологии (разделение мира и бытия на тварное и нетварное) означает как раз утверждение уникальности и неповторимости как личного Абсолюта, так и самого творения и, прежде всего, человека как личности. На этом, собственно, и основано само христианское учение о Богочеловечестве и об обожении (то есть энергийном, а не сущностном соединении человека с Богом).
По учению же варлаамитов, энергии Бога тварны, и, таким образом, фактически здесь речь идет о том, что при обожении тварь соединяется с тварью и, следовательно, реальное обожение, реальное соединение человека с Богом невозможно. У варлаамитов человек познает Бога не в опыте духовного восхождения к Нему, а лишь дискурсивно, путем умозаключений по аналогии. Варлаамиты, не имея соответствующего духовного опыта, не могли понять святоотеческой диалектики соединения (не слияния!) тварной и нетварной энергии в обожении, диалектики, описывающей вполне конкретный духовный опыт исихастов. Существует мнение (на наш взгляд, вполне обоснованное) о влиянии на Варлаама Калабрийского западной схоластики. (Не говоря уже о том, что и сам он вышел из Калабрии — одной из областей Италии, то есть все с того же Запада). А впоследствии (о чем мы скажем ниже) уже сам Варлаам (то есть восточный гуманист) становится учителем крупнейших западных гуманистов. По нашему же мнению, самое главное заключается не в тех или иных взаимовлияниях, а в том, что византийская ересь (решительно отвергнутая и изжитая восточной Церковью) выразила западный дух начинавшейся апостасии.
Фигура Варлаама вообще очень интересна с точки зрения последующего развития. Если не брать эпоху древних ересей, где данные определения вообще неприменимы, то нужно будет сказать, что Варлаам — это один из первых либералов и экуменистов в истории Церкви, родоначальник того направления, которое ныне многие называют «либеральным христианством». С этого момента (то есть тогда, когда Варлаам формулирует на уровне дискурса некоторые весьма существенные духовные потенции начинающейся апостасии), как нам представляется, и начинается постепенный, очень длительный процесс упадка христианской Европы. Варлаам призывал к объединению западной и восточной Церквей, считая догматические различия несущественными. Логика его была проста: раз опытно и доказательно познать Божии тайны невозможно, стало быть, догматы вторичны, разделение — плод греховной гордыни обеих сторон, а тогда почему бы нам не объединиться? Примерно такая же логика содержится и в писаниях современных экуменистов. В лице Варлаама западный дух гуманизма и начинавшейся секуляризации атаковал сердцевину восточной духовной традиции — православный исихазм. 5
Учение Варлаама было осуждено на Константинопольском Соборе 1341 г. и затем вскоре он был окончательно анафематствован на Соборе 1351 г. Уже после Собора 1341 г., изобразив поначалу притворное покаяние, а затем отрекшись от него, не будучи в силах, по своей гордыне, вынести победу своих противников, Варлаам перебирается в Италию (то есть в цитадель католицизма и папизма), принимает здесь унию, становится епископом г. Джераче, а также учителем ведущих итальянских гуманистов (в частности, Петрарки). Здесь же он пишет свою апологию латинства. Подводя итог своему анализу варлаамитской ереси, Лосев пишет по этому поводу: «В лице Варлаама и Акиндина православная Церковь анафематствовала все надвигавшееся тогда Возрождение, которому предались все западные народы, вероятно до конца своего существования, ибо переставши быть возрожденцем, западный человек перестанет быть западным».6 Мы бы добавили к этому, что анафематствовав Варлаама, Церковь анафематствовала либеральное христианство и экуменизм.
Коллизии Х1У века ознаменовали необычайно важный этап решительного расхождения апостасийной и «удерживающей» тенденций внутри когда-то общей и единой христианской традиции. В результате варлаамитского искушения восточная Церковь окончательно осознала свой путь обожения (реального и опытного соединения человека с Богом) как абсолютный и совершенно необходимый с точки зрения данной традиции путь спасения. Исихазм как путь «трансцензуса» осознал себя в своем духовном противопоставлении гуманистической тенденции с ее фактическим представлением о самодостаточности человека, о возможности для него полно и гармонично реализовать себя вне обожения, в пределах своей несовершенной и греховной самости.
Итак, учение о тварности божественных энергий имеет следующие последствия.
1) Реальное обожение, реальное соединение человека с Богом невозможно. Это означает, что:
2) Бог оказывается достоянием исключительно трансцендентного мира.
2 а) Апофатика, таким образом, отсекается от катафатики (то есть положительного описания Бога).
3) Человек отсекается от духовной вертикали и оказывается в конечном счете «жителем» лишь имманентного мира тварных сущностей. Он оказывается предоставлен сам себе, и ему не остается ничего иного, кроме как изживать свои собственные внутренние, имманентные возможности. Здесь важно, конечно, понимать, что, как мы уже говорили выше, эта схема, как и всякая схема, неимоверно упрощает реальность, хотя, как нам представляется, и правильно улавливает главную тенденцию ренессансно-новоевропейской истории. Кроме того, все эти процессы (как именно процессы) происходят в западной культуре не сразу, а постепенно. Западная культура и цивилизация выработали при этом колоссальные механизмы защиты самих себя от апостасийной эрозии, заключающиеся в своего рода саморегулировании этих процессов (что находится за пределами нашего исследования). Следует лишь отметить, что к настоящему моменту, как нам представляется, «запас прочности» этих механизмов также уже истощился.
3 а) Реальная история постепенно теряет свой «священный» аспект. Принцип Богочеловечества в итоге все более изгоняется из истории.

В течение новоевропейской истории были неоднократные попытки консервативной реакции против ее магистральной тенденции, наиболее интересная из которых, разумеется, — реакция романтиков и связанного с ними немецкого идеализма в философии (Фихте, Гегель, Шеллинг). (Не Кант, поскольку Кант органически связан с протестантизмом, с реформацией!). Все они, однако, не могли иметь успеха, поскольку для этого нужно было выйти за пределы глобальной новоевропейской парадигмы, что для находящегося в данной культуре в принципе невозможно.
Возможность самого существования новоевропейской традиции, с ее все усиливающейся секуляризацией, как и вся описываемая нами история, само смысловое изживание указанных имманентных возможностей человека и общества было возможно исключительно потому, что западная культура на протяжении всей своей истории, начиная с Ренессанса, при все большем накоплении апостасийных тенденций, питалась колоссальными духовными энергиями, накопленными Средневековьем, не порождая, однако, новых. Однако к настоящему моменту запас этих энергий уже окончательно истощился, и история (в смысле данная локальная, частная история, частная при всей своей грандиозности, а, как смеем надеяться, не всемирная история) вступила в свою завершающую стадию. Эта стадия называется постмодерн, царство зазеркалья, царство превращенных форм.

Если все наличные смысловые возможности имманентного развития человека и общества (данного человека и данного общества), в силу разрыва связи с трансцендентным источником этих возможностей, исчерпаны, то, по элементарным законам диалектики, должен произойти переход к тому, что является для данного качества его противоположностью. Внутри данного, А уже нет никаких смысловых возможностей, никакого содержания. Что происходит? — Выход за границы А, переход к не-А. Что же является противоположностью для того, что мы назвали «имманентным развитием ренессансно-новоевропейского человека и общества»? На что, помимо данного качества, расщепляется носитель высшего типа религии — исходный принцип Богочеловечества? Ясно, что противоположностью здесь является трансцендентный монотеизм, ибо по мере так называемой секуляризации и в ходе пресловутой «эмансипации человека от Бога» на стадии перехода от Средневековья к Ренессансу и затем к Новому времени абсолют, личный Бог, как мы помним, уводится прочь из мира, исключительно в мир трансценденции. И не менее очевидно, что в своем конкретно-историческом выражении трансцендентный монотеизм есть ничто иное, как ислам. Могут возразить, что это есть также иудаизм. Однако иудаизм есть частно-этническое явление, отнюдь не имеющее того всемирно-исторического значения, на которое ныне весьма активно и пассионарно претендует ислам (насколько обоснованно — другой вопрос). Всемирно-историческое значение иудаизма связано исключительно с концом истории, о нем можно говорить лишь в свете ожидания иудеями лжемессии, который придет лишь перед концом времен и называется Антихристом. Нас же интересует покамест еще исторический план.
Итак, ислам. И действительно, если обратиться от философско-богословских умозрений к конкретным фактам, к примеру, современной политической реальности, то мы увидим, как, скажем, неолиберальные правительства Европы делают все для того, чтобы пустить ислам в Европу. Каждая очередная война в Европе приводит к образованию нового исламского государства (Босния, Косово, Чечня). Какая территория станет следующей? Так называемые «глобалисты» в Косово действуют в прямом союзе с исламскими экстремистами. А политика, как хорошо известно христианам, есть концентрированное выражение, только не экономики, но — метафизики. Возьмем, с другой стороны, все чаще встречающиеся переходы европейских интеллектуалов в ислам — от Рене Генона до бывшего священника Али-Вячеслава Полосина. Либеральная Европа и Америка со своей гуманистически-индивидуалистической культурой к настоящему времени практически исчерпали свои творческие, созидательные возможности. Слишком велик стал отрыв от христианских, духовных истоков европейской традиции. Неолибералы бессильны перед мощным пассионарным напором «исламского» радикализма. Что может противопоставить благополучный европейский (да и современный российский) обыватель, так любящий свою «свободу», свой комфорт и свои удовольствия (по крайней мере, заведомо больше каких-то идей и уж тем более религий) исламскому радикалу, в любой момент готовому умереть за свою веру? Выродившиеся дети поздней осени европейской культуры — они прямо нуждаются в этой мощной пассионарной силе с ее безусловным теоцентризмом, строгой иерархией и жестким укладом. Нет возможности сопротивления, ибо угасли собственные духовные силы, потеряно сознание абсолютной истины, велика жажда подчиниться ясному и простому, безусловно духовному и завораживающему своей мощью.
Итак, если вернуться на почву диалектики, то нужно будет подвести такой итог. Разрыв изначального принципа Богочеловечества на трансцендентный монотеизм и все более отрывающееся от связи с Богом, с трансцендентным Творцом имманентное развитие человека и общества приводит к тому, что вся собственно жизнь, все богатство конкретно-жизненного содержания мыслится и реализуется в конечном счете как только имманентное, а Абсолют, уведенный окончательно в трансцендентное (Бог, ушедший из мира), предстает для самого человека как чистое НИЧТО. В итоге, по непреложным законам диалектики, исчерпание внутренних смысловых возможностей культуры в ходе того, что я называю ее имманентным развитием, окончательный в итоге отрыв от трансцендентного источника духовных энергий, в результате чего запас их не пополняется и истощается, приводит к выходу за границы культуры, к переходу в Ничто. Данный переход является, как представляется, вполне закономерным, а не случайным.
Таким образом, на данном примере подтверждается общая закономерность, общая черта всех ересей: крайности сходятся, и уклон в одну сторону рано или поздно смыкается с уклоном в другую сторону. Своеобразие здесь состоит лишь в длительности и грандиозности данного всемирно-исторического цикла, при завершении которого и переходе в другой цикл мы сейчас присутствуем.
Здесь необходимо решительно отвести от нас подозрение в том, что мы оцениваем традиционный, исторический ислам как такую религию, которая призывает к какому-то переходу в некое Ничто путем снятия истории, личности и общества на манер, скажем, буддизма или основанных на всевозможных восточных религиях современных суррогатных религиозных практик. В том-то и дело, что традиционный ислам в его разнообразных конкретно-исторических вариациях вовсе не есть религия чистого Ничто. Там есть свое содержание, своя богатая мифология, свои весьма разнообразные духовные практики, однозначная оценка которых, в том числе и в плане сопоставления с соответствующими практиками восточного христианства в настоящий момент не представляется возможной, требуя отдельного исследования.
Вся штука, однако, в том, что тот «ислам», к которому поистине вожделеют выродившиеся «постхристиане», — это не традиционный, исторический ислам. Это — суррогатный ислам. Сейчас в нашу задачу не входит подробный анализ таких проявлений суррогатного ислама, как ваххабизм и движение талибов. (Отчасти это сделано в нашей статье «Традиция и неолибералы перед лицом радикального ислама», опубликованной на сайтах «Евразия», «Русская линия» и «Православие — 2000»). Скажем только, что, как показано в исследованиях специалистов, в их вполне суррогатном вероучении с элементами поверхностного экуменизма, а также в их бесчеловечной псевдорелигиозной практике весьма заметен след западных «специалистов» (психологов, специалистов по религии, спецслужбистов и т. д.). Таким образом, в суррогатном исламе западные технологии весьма «органично» соединяются с восточной пассионарностью, и вся эта сила, прямо поддерживаемая Западом (Афганистан, Косово, Босния, далее везде) под предлогом якобы ведущейся борьбы за традицию, становится в действительности прямым орудием войны с Традицией, разрушения традиционных культур (в том числе и исламской), то есть буквального перехода в Ничто. Ислам здесь, однако, стал благоприятной почвой в силу того, что в нем изначально отсутствует принцип Богочеловечества. Все это вместе есть, разумеется, ничто иное, как материализованный сатанизм, прямая власть тьмы. Здесь реализуется гениальное предвидение Константина Леонтьева: реальное богатство и многообразие жизни, питаемое связью с Традицией, разрушается (что происходит под маской религиозных и национальных движений) для построения одномерного и однородного «нового мирового порядка». И именно в этом смысл того «конца истории», о котором давно уже заявил высокопоставленный сотрудник Госдепа Ф. Фукуяма 7 и ряд других авторов.

Абсолютно необходимо заметить, что вполне бесспорный для специалистов феномен суррогатного ислама, о котором мы сказали выше, в некоторых футурологических схемах отнюдь не является конечной точкой разворачивающейся духовной, культурной и цивилизационной катастрофы, захватывающей весь мир. В метафизическом плане (который в первую очередь и интересует нас в нашем докладе) на повестке дня стоят еще следующие этапы. Небесполезно, в этой связи, напомнить, что продекларировать некий переход в Ничто, который, как представляется, и составляет сущность нынешнего этапа культурной трансформации, еще недостаточно. Ведь типов Ничто в истории религиозных традиций существует немалое, хотя и ограниченное количество. Диалектической противоположностью для имманентистской культуры постхристианского Запада является, безусловно, тот тип, который представлен в трансцендентном монотеизме. При этом последний предстает в ходе описываемого перехода в снятом виде, отнюдь не выступая в виде конкретно-исторической сущности, занимающей свое определенное место в истории, представляющей определенную историческую религиозную и метафизическую традицию, что мы и обозначаем при помощи понятия «суррогат». Суррогатный ислам Бен-Ладена, как и другие явления подобного рода, есть в действительности не ислам, но превращенная форма ислама, использующая трансцендентный монотеизм как принцип, но отрывающая его от собственной религиозной, мифологической и т. п. традиции. Подобно этому и современный либеральный гуманизм есть в действительности превращенная форма христианства. Но ведь трансцендентный монотеизм есть все еще достаточно высокий религиозный принцип! Вслед за снятием христианства в западном либеральном гуманизме, снятием ислама в суррогатном исламе современных «зеленых» радикалов на повестку дня выходит новое понижение метафизического типа, которое будет означать отказ уже не только от Богочеловечества, но и от самого монотеизма, от монотеистического принципа как такового. На очереди (как показывает политологическая часть необходимого здесь системного анализа) — сначала желтый ислам, то есть дальнейшее «превращение» монотеистического принципа, а затем — всевозможные немонотеистические восточные религиозные традиции и прежде всего буддизм. Дальнейший процесс будет означать прямой переход в язычество и в магическую культуру. Однако очевидно, что первобытная магическая культура здесь будет представлена также уже в снятом виде и, помноженная на технологии современного мира, будет означать уже прямой сатанизм. Попытка неолибералов осуществить «конец истории» и успокоиться в достигнутом, наконец, «идеальном» состоянии всеобщего благоденствия и материального процветания приводит к тому, что история в определенных ее аспектах как бы начинает разматываться в обратном направлении, и человечество, овладевшее весьма совершенными технологиями, во всех остальных отношениях постепенно скатывается в первобытное варварство. Итак, на высшем смысловом и духовном уровне богатство «золотого миллиарда» есть маска, своего рода «покрывало Майи», прикрывающее метафизическое Ничто.
«Мировая разводка», осуществляемая архитекторами глобализма для большего удобства управления мировыми процессами, предусматривает «борьбу» нового варварства, суррогатной архаики, роль лидера которой отдается суррогатному исламу, с «цивилизованным миром», в котором господствует высокий уровень потребления и неолиберальные ценности. Основу идеологии этой новой и, как представляется ее создателям, высшей (в действительности, конечно, апостасийной) цивилизации составляет постмодерн с его принципиальным снятием всех подлинных (серьезных) смыслов и превращением реальной жизни в виртуальную игру с ярлыками и суррогатами. Именно отталкивание от «варварской» архаики должно служить почвой для нового технологического рывка Запада. (Необходимость архаического «варварства» обусловлена в этой схеме, помимо всего прочего, еще и тем, что достаточно высокий уровень технологий и потребления для всего мира недостижим в силу наличия разнообразных барьеров технологического развития, например, экологического барьера и т. п.). Однако в конечном счете, если описываемые процессы пойдут в указанном направлении, новое «варварство» рано или поздно завоюет глобалистическую неолиберальную империю, произойдет последнее «всесмешение» и упрощение, все виды безбожия сольются в одну новую суперсуррогатную сущность, что и будет означать, что для воцарения Антихриста подготовлена вся необходимая почва. (Господство магии, отсутствие высших типов религиозности, отсутствие не только связи человека с Богом, но и самой идеи единого и трансцендентного миру Бога, самые передовые технологии, единый мир, связанный информационными и другими коммуникациями и т. д.) Постмодернистские игры «архитекторов» рано или поздно приводят к тому, что «варвары» выходят из-под контроля и начинают собственную игру. Здесь важно, однако, понимать, что на глубинном метафизическом уровне «варвары» и неолибералы-постмодернисты если чем и различаются, то уж во всяком случае не в пользу либералов. Для последних описанная выше «разводка» есть постмодернистская игра (поскольку подлинные смыслы утеряны, ибо утеряна энергийная связь твари с нетварной Сущностью). Для «варваров» же сегодня еще не умерли некие высшие сущности, достойные жертвы. Здесь еще не умерла окончательно метафизическая подлинность. Поэтому в борьбе с ними, пусть и представляющей собой в значительной степени управляемый конфликт, неолибералы в конечном счете обречены. Пока же вся описанная ситуация, включая и суррогатных «архаистов», якобы противостоящих либералам («большому Шайтану»), в значительной степени управляется тем же «шайтаном».
Говоря об апостасии западного христианства, нельзя, разумеется, очень кратко не сказать и о том, что в ХХ веке апостасийные процессы захлестнули и православную Россию, причем здесь этот процесс шел с максимальным ускорением. Анализ причин — находится за пределами настоящего доклада. Вкратце можно сказать, что метафизическая сущность российской катастрофы, духовного срыва в революцию заключается в подмене Христа как Богочеловека всеединой соборной душой народа (отсюда, на наш взгляд, в значительной степени происходит и вся софиологическая проблематика), то есть в смешении тварного с нетварным, в неразличении их. Таким образом: в западной традиции происходит в конечном итоге разрыв тварного и нетварного начал, здесь же — смешение. Там ключ к пониманию метафизической сущности происшедшего заключается в анализе ереси варлаамитов, здесь — в анализе сектантских движений (хлысты и т. д.). Там духовный и метафизический срыв порождает индивидуализм (то есть ложный персонализм), здесь же — коллективизм (то есть ложную соборность).8 Здесь же следует, по-видимому, упомянуть и дело имяславцев, разгром русского Афона (то есть разгром последователей исихастов, осуществленный с санкции церковных властей). Лосев и Флоренский говорили об этом, что последующая катастрофа была наказанием за поругание Имени Божьего.
Нельзя, однако, не отметить, что в итоге попыток развернуть в России богоборческий «красный проект» произошла постепенная мутация его. Сталин по-своему гениально понял всю нежизнеспособность «красного проекта», но, оставаясь при этом правоверным коммунистом, и, следовательно, сатанистом, начал стремиться продлить его существование, паразитируя на Традиции. (Частичная реабилитация Церкви, патриотизм, русофильство и т. д.). Таким образом, механизм здесь тот же, что и на Западе: секуляризованная культура паразитирует на Традиции, питаясь духовными энергиями, накопленными предшествующей христианской эпохой, а поскольку новых энергий она не порождает, то вся эта система оказывается обречена. Различие здесь заключается в том, что разрыв с духовной и культурной традицией носил, в отличие от Запада, практически мгновенный, революционный характер.
Два вывода из вышеприведенного анализа, на наш взгляд, следующие.
1) Единственный выход для западно-христианской культуры, пришедшей в итоге к своему самоотрицанию (то есть к постхристианскому постмодерну с его отрицанием абсолютной Истины (то есть Бога) и утверждением относительности всех истин, относительности этических критериев и т. д.), заключается в покаянии и духовном возвращении на Афон, в возвращении Богочеловечества в историю.
2) Союз неолибералов и суррогатных исламистов (то есть постмодернистов и «архаистов», в действительности управляемых все теми же постмодернистами), несомненно, будет направлен (и уже направлен) против религии истинного Богочеловечества, то есть против святого Православия, основной носительницей которого является великая восточно-христианская цивилизация и, прежде всего, Россия. Подобная ситуация складывается, как хорошо известно, не впервые в истории. В ХУ веке священная держава ромеев — Византия также подвергалась, с одной стороны, экспансии со стороны латинского Запада (то есть западных еретиков), а, с другой стороны, постоянным атакам ислама. В результате империя, чьи императоры согласились с западной ересью, приняв унию, пала под ударами исламистов. Теперь вопрос стоит практически о том же: примет Россия усиленно навязываемые ей неолиберальные стандарты, отказавшись от своей православно-имперской самоидентификации, и тогда радикальный ислам, в котором, в отличие от либерального Запада, Бог все-таки пока есть, как нож в масло, войдет в тело Евразии, или же вернется к своей миссии «удерживающего». Приближающаяся (и уже во многом наступившая) эпоха для России и для всего мира будет, несомненно, эпохой вселенской катастрофы. Формы этой катастрофы — вопрос, хотя и жизненно важный, но в высшем, метафизическом плане вторичный. Война будет носить (и уже носит) всесторонний, многоуровневый характер — духовный, культурный, финансово-экономический, политический, военный и т. д.
Глобалисты хорошо понимают, что, несмотря на страшный духовный срыв 1917 г. (произошедший, впрочем, не без «помощи» внешних сил), Россия потенциально все еще остается духовным лидером великой восточно-христианской цивилизации, носительницей альтернативного универсализма. Возрождение России — страшный сон, кошмар глобалистов.
И здесь необходимо сказать, что вновь осознать или не осознать свою миссию, вернуться или не вернуться к этому своему всемирно-историческому призванию Россия сможет лишь в условиях надвигающейся и уже начавшейся глобальной катастрофы, лишь на фоне «страшных дел» духовной мировой войны. Если она не осознает вновь свою миссию и не вернется к своему призванию — переход в Ничто, сопровождаемый бесовским, потусторонним хохотом «беззаконника», не встретит на своем пути более никаких препятствий, если осознает и вернется — это позволит отсрочить, отодвинуть во времени реализацию тех апокалиптических ожиданий, которые охватывают ныне все большее число христиан.
2001 г., Память святителя Григория Паламы.

1. Подробную логику см.: А.Ф. Лосев «Очерки античного символизма и мифологии». М., Мысль, 1993, сс. 875 — 883.
2. См.: Соч., СПб., 1905, т.2, сс. 214−218, 296, 299 и др.
3. См.: «Откровения бл. Анжелы». Пер. Л.П.Карсавина. М., 1918. По св. Терезе Авильской обширный фактологический материал приводит, напр., Д.С.Мережковский в кн.: «Испанские мистики». Брюссель, 1988. См. также: Св. Тереза младенца Иисуса «Повесть об одной душе».
4. Подробнее см. об этом, напр.: Карпец В.И. «Русь Мiровеева». В кн.: «Россия перед вторым пришествием». Т. 1. М., 1998, сс. 466−496.
5. Литература по паламитско-варлаамитским спорам весьма обширна. Подробная история этих споров изложена, к примеру, в ст. В.В.Бибихина (В.Вениаминова) «Краткие сведения о житии и мысли св. Григория Паламы». — В кн.: Св. Григорий Палама «Триады в защиту священно-безмолвствующих». М., «Канон», 1995, сс. 344- 381. См. также: Монах Василий (Кривошеин) «Аскетическое и богословское учение св. Григория Паламы». Seminarium Kondakovianum, vol. Ylll, Praha, 1936; Архим. Киприан (Керн) «Антропология св. Григория Паламы» Париж, 1950; Лосский В.Н. «Паламитский синтез». — Богословские труды, вып. 8, 1972 и мн. др.
6. Лосев А.Ф. Указ. соч., с. 872.
7. См.: Фукуяма Ф. «Конец истории?» — Вопросы философии, N 3, 1990, сс. 134−147.
8. Подробнее об этом см. в моей работе «Святая Русь Николая Клюева» («Выбор», 1989, N 7), включенной в мой сборник «Время Церкви» (М., 1998), а также, к примеру, в вышедшей девять лет спустя монографии А. Эткинда «Хлыст. Секты, литература и революция». М., 1998.