Лишает ли «номер» имени?

VII Пленум Синодальной Богословской комиссии
Московская Духовная Академия 19−20 февраля 2001 г.

Доклад диакона Андрея Кураева

Московская Духовная Академия 19−20 февраля 2001 гФормула «номер вместо имени» оказалась одним из самых действенных средств для порождения в людях возмущенно-негативного отношения к ИНН. Как публицистический прием, как поэтическая вольность такого рода формула вполне уместна. Но если из поэтической метафоры делают «догмат», начиная понимать ее слишком буквально — это может стать и глупостью и даже ересью (например, многих людей смущает то, что в поэтических Богослужебных текстах есть молитвенное обращение ко Кресту Господню — откуда некоторыми делается вывод, будто Крест есть особая личность).
Не преминули скатиться в крайность и листовки, призывающие ужаснуться перед «номерами»: «ИНН — это личный код-номер человека, принятие которого, по свидетельству Богомудрых Старцев, является отречением от данного нам во Св. Крещении Имени Святого, отречением от Бога!» (Листовка «Обращение Православных Христиан России по благословению духовников известных монастырей к Патриарху Алексию II).
Что ж, присмотримся к этому вопросу повнимательнее.
В ГУЛАГе номера нашивались на одежду, и чекисты обращались к людям обезличенно-математически: «Заключенный номер такой-то». И арестованные христиане, отзываясь, говорили: «Я!» Неужели при этом благодать Божия оставляла этих исповедников? Так же и сейчас: если государство решит своих подконвойных граждан пометить номерами — это будет неприятно. Ибо что же приятного видеть, что к тебе относятся как к вещи при инвентаризации помещения. Впрочем, неприятность и трагичность — не одно и тоже. Ясно, что человек, которому присвоили «номер», (=неприятность) не утратил в результате этой земной компьютерной операции уникальность в глазах Божиих, не превратился в вещь ни в глазах Творца, ни в своем собственном самопознании, ни в глазах Церкви и ближних людей (что было бы трагедией).
В современной Российской армии у каждого солдата и офицера есть личный номер (чтобы раненного или убитого человека можно было опознать своим и нельзя было узнать о нем, о его родственниках и месте былого жительства врагам). Более того — жетон с выбитым на нем номером носится на груди. Рядом с нательным крестиком. Но как же мы поминаем этих воинов? Неужели по номеру?! Неужели мы считаем, что в Чечне за Россию сражается безымянная обезличенная масса, а не люди с теми именами, что дали им их матери?
Человек есть образ Божий. То есть — икона. На иконе всегда неприятно видеть написанный на ней или прибитый к ней «инвентарный номер"… Эмоции прошли? А теперь скажите — выбрасывают ли из храма икону, на которой есть инвентарный номер? Перестают ли почитать икону, на которой оказался этот номер? Как молятся перед иконой с номером — «Преподобный отче Сергие, моли Бога о нас», или же «Преподобне отче номер 79 283, моли Бога о нас»? Именно сравнение человека с иконой показывает, что опасение, будто «номер лишает имени» эмоциально понятен, но логически несостоятелен. Номер на иконе — для проверяющей госкомиссии. А для верующих она всегда останется с именем. Вот так же и человек никогда не лишается своего имени — даже если при инвентаризации он будет числиться под «номером».
По православному учению икона связана со своим Первообразом именно именем. Когда верующий человек при взгляде на икону называет изображенное на ней святым именем — тогда он этим именованием отождествляет образ и Первообраз и вступает в живое общение с изображенным через молитвенную речь, изливаемую перед изображением. От того, что кто-то не умеет так действовать перед иконой и так относиться к ней — икона в глазах верующего человека не теряет своей святости. Если во мне кто-то не видит образа Божия — это может меня печалить, но это не ведет к тому, что сама по себе Богообразность, с которой я был создан Творцом, от этого стирается. Она истирается, только если я сам забыл о своем происхождении, о своей Богообразности и своими произвольными выборами и грехами уподобляюсь не Творцу, а «зверю"…
Что это означает? Икона становится свята под взглядом, направленным на нее со стороны — под взглядом молящегося. Человек же освящается в зависимости от того, как он сам понимает себя самого и смысл своей жизни. Это означает, что сакральный статус иконы гораздо более уязвим, более зависим от внешнего отношения к ней. И тем не менее, на иконах даже в храмах есть номера. И икона, плененная музеем и пронумерованная им, все равно свята для православного. И иконы остаются иконами, а не превращаются в пронумерованные доски… Тем более не произойдет этого с людьми, на которых государство повесило «номерки» — если мы сами не будем считать себя «номерами», но сохраним в себе память о том, Чьим образом мы являемся.
Человек вообще по-разному именует себя в разных ситуациях. В храме он называет себя «раб Божий такой-то». В других ситуациях представляется по фамилии… А ведь фамилия имеет много общего с идентификационным кодом: как и код, фамилия не выбирается, как и код, фамилия несменяема и остается с человеком (по крайней мере, с мужчиной) на всю жизнь. Как и код, фамилия должна называться при всех контактах человека с официальными структурами. Как и код, фамилия в обиходе не включает в себя сведений о принадлежности человека к христианской Церкви. Как и код, фамилии появились сравнительно недавно — они не были в ходу на «Святой Руси», и очень мало кто из отцов древней Церкви имел фамилию (почему и именуем мы их по месту рождения или подвига). Более того, церковный человек, бывает, уже утратил свою фамилию (приняв монашество, христианин уходит из своего рода, из своей семьи, утрачивая отчество и фамилию), но при этом для государства он все равно будет обладателем определенной фамилии, вписанной в его паспорт. И на выборах, равно как и в налоговой полиции, его будут записывать не «иеромонахом Иоанном», но «гр. Петровым А.В.».
А ведь в иных случаях человек представляется и совсем не называя своего имени: «Я — таксист»; «Я — почтальон»; «Я — слесарь»; «Я — ваш депутат"…
Более того — при желании ситуацию многоимянности человека можно истолковать как вполне благочестивую. Мол, мое священное, крещальное имя — только для храма и общения с Богом и братьями по вере. А вне храма, в мирской жизни, свое святое имя я не буду использовать. «Не давайте святыни псам» (Мф. 7, 6). Во многих религиях сакральное имя табуируется. Для общения с иноплеменниками имеется одно имя, а для общения в семье и со жрецом — другое (или даже другие). В наше время были (и еще есть) люди, носившие двойные имена. Одно имя — советское (Октябрина, Владлен) или нехристианское (Рустам, Руслан), другое — церковное. И священники не требовали смены паспортов, вполне терпимо относясь к тому, что вне храма человек зовется иначе, чем в Церкви.
Вспомним также, что креститель Руси князь Владимир вошел в историю со своим языческим именем, а не с крещальным (Василий). Русские цари перед смертью принимали монашеский постриг — но поминаем мы их все же по их мирским именам… А блаженная Ксения Петербургская представлялась именем своего мужа…
Иногда же роль «идентификатора», приставляемого к имени человека для обозначения именнно этой персоны служит как раз… цифра. Так происходит при упоминании владык светских и церковных: Николай Второй, Алексий Второй…
Наконец, в самой священной части нашей речи — в нашей речи о Творце — мы сами порой заменяем Имена цифрами («Вторая Ипостась, Третья Ипостась…»)… «Единица, от начала подвигшаяся в двойственность, остановилась в троичности», — пишет св. Григорий Богослов (Слово 29) о Троице, цифрами заменяя ипостасные имена Отца, Сына и Духа.
Имя — это один из способов опознать («идентифицировать») человека. И обычно идентификация предшествует именованию. Сначала я вижу знакомого, узнаю его знакомые черты (по голосу, походке, одежде, чертам лица…). И лишь затем, уже узнав его — я вспоминаю его имя. Иногда же (скажем в письме или при разговоре по телефону) имя выступает в качестве преимущественной или даже единственной опознавательной приметы. Есть опознание людей по отпечаткам пальцев. Если человека, погибшего в катастрофе, опознали именно по результатам генетической экспертизы (а именно генетические паспорта и распознаватели вскоре войдут в нашу жизнь) или по отпечаткам пальцев — отпевать в храме его будут по имени или же в ектеньях будут называть данные экспертизы? Ясно, что по имени, а, значит, каким бы образом ни идентифицировали человека — для Церкви и для родных он всегда будет связан с именем.
В жизни много ситуаций, когда человек действует анонимно. Например, проходя в метро, я же не останавливаюсь для того, чтобы громко оповестить всех — начиная от пассажиров и контролера и кончая уважаемым турникетом: «Внимание, я, диакон Андрей Кураев, прохожу в метро!». Я просто бросаю совершенно анонимный пятачок или жетон в этот самый турникет, или засовываю в него не менее безымянную магнитную карточку. Из того, что при этом моем контакте с государственной службой я не назвал своего крещального имени, никак не следует, будто я от этого своего имени отрекся. Разве нам хотелось бы, чтобы турникеты в метро узнавали нас по имени и знали, когда и куда мы едем? Нет? — Но ведь точно также и использование номера в налоговых документах не позволяет людям, работающим с этими документами сразу узнавать — с кем же именно они имеют дело.
ИНН — это номер налогоплательщика. Не человека, а налогоплательщика. Что ж — когда я выступаю именно в качестве налогоплательщика — речь идет об одном из моих социальных проявлений. Если это проявление обозначат номером — это никак не значит, что у меня украли мое церковное имя. Когда я проявляю себя в качестве пассажира метро — то турникет вообще никак меня не обозначает — ни именем, ни даже номером. Я для него просто тень в фотодатчике. Но я-то сам не тождествен этой своей тени. Точно также я не тождествен той тени, что я оставляю в базах данных налоговой инспекции.
Так что сама по себе ситуация, в которой человек не называет себя своим крещальным именем, не есть ситуация вероотступничества. Нет оснований утверждать, будто «идентификационный номер лишает человека имени» (листовка Одесского Успенского монастыря). Ничто не мешает человеку в одной ситуации называть себя по церковному имени, а в другой — по фамилии, в одном месте упомянуть свою должность, а в другой — номер, под которым хранится информация о его жизни. Разве те люди, что уже приняли идентификационный номер, утратили свои имена? Разве при вcтречах они приветствуют друзей: «Здравствуй, номер такой-то!»? Разве в храмах они именуют себя: «Раб налоговой полиции за номером таким-то»?
В феврале 2000 года на собрании братии Троице-Сергиевой Лавры один из насельников воспроизвел эту страшилку о том, что, мол, принятие и пользование налоговым номером лишает человека имени. В ответ я просто взял в руки официальный бланк Лавры и, глядя на него, сказал: «Я обращаюсь к братии обители номер 5 042 016 770… Почему вы не откликаетесь? Это и есть ИНН Лавры. Он указывается на всех ее документах — рядом с указанием полного юридического имени, адреса, банковского счета. Но, заметьте — он указывается рядом с ее именем, а не вместо него. Никто не перестал называть Лавру обителью преодобного Сергия. Никто не обращается в своих молитвах к Преподобному: «Игумен номер 5 042 016 770, моли Бога о нас». Все осталось по-прежнему. И вряд ли кто станет утверждать, что Лавра стала безблагодатной с тех пор, как у нее появился свой ИНН. Так что если ИНН не лишил имени ни преп. Сергия, ни каждого из вас, то зачем же пугать прихожан слухами о том, будто принятие номера лишает человека христианского имени?!».
Итак, то, что при некоторых обстоятельствах человек будет фиксироваться не по своему святому имени, не является угрозой для христианина. То, что у человека есть иные имена, помимо крещального (точнее говоря — не имена, а прозвища и характеристики), не означает отречения от Христа. Разве на исповеди священники спрашивают детей: «Не отзывался ли ты на клички, с которыми обращались к тебе твои приятели? Не позволял ли ты называть себя «Мишкой» вместо церковного имени «Михаил»? Не откликался ли ты, когда вместо имени к тебе обращались «Рыжий!»?» Клички и прозвища всегда малоприятны. Но зачем же заверять, будто «принятие кодов есть грех отречения от христианского имени» (Кодирование — подобие апокалиптической печати. Киев, 1998. С. 3).
Дело же ведь не в том, как кто-то опознает меня, а в том, кем я сам себя считаю.
Мой кот меня распознает по каким-то ему одному ведомым признакам. Он не знает моего имени. И что же — это означает, что у меня имени и вовсе нет, если мой кот о нем не знает? Если некий замок будет распознавать меня по отпечатку приложенного пальца — это также не будет означать, что теперь я превратился в отпечаток пальца или что я лишился имени. Если же налоговый компьютер будет распознавать меня с помощью набора цифр — то и это не будет означать, что я лишился христианского и человеческого имени. Мы же разрешаем младенцам коверкать наши имена и не смущаемся тем, что они неправильно их произносят (мой младший брат звал меня «Дей!» — и меня это радовало). Ну, а компьютер еще менее интеллектуален, чем наши малыши — он даже слогов идентифицировать не желает. И что же — нам из-за этого на стенку лезть?
В проекте Закона «Об основных документах Российской Федерации, удостоверяющих личность гражданина Российской Федерации» (его обсуждение в Думе началось 21 февраля 2001 г.) предполагается ввести «личный код гражданина» — «комбинация символов, устанавливаемая для каждого гражданина Российской Федерации при первичном получении паспорта гражданина Российской Федерации». Но этот код не заменяет имя и не отменяет его, ибо в той же ст. 1 проекта Закона говорится: «Имя — наименование лица, данное ему при государственной регистрации рождения, включающее в себя индивидуальное имя. Отчество (родовое имя) и фамилию, переходящую к потомкам».
Если «номер» вошел в мою жизнь без моей на то воли — надо просто трезво учитывать это обстоятельство в некоторых жизненных ситуациях. Если человек при заполнении какой-нибудь бумаги (скажем, квитанции оплаты за коммунальные услуги) в графе «ИНН» проставит некий набор цифр — он просто сообщит известный ему пароль доступа к той папке, где хранится информация о нем. Другой вопрос — что нужно требовать свободного доступа самих людей к той личной информации о них самих, что хранится в государственных досье. Но это уже вопрос, выходящий за рамки компетенции Богословской комиссии, задача которой, как мне представляется, не в анализе современных политических процессов, а в возвращении тех или иных парабогословских тезисов в контекст церковной православной традиции и соответствующая оценка этих тезисов.
Уверение, будто регистрация человека под цифрами лишает его имени, лишается всякой разумности, если вспомнить, какова вообще сегодня технология фотографирования, видеозаписи и телевещания. Всюду сегодня производится т.н. «цифровая запись». Это означает, что лицо любого человека, заснятого на современную видеокамеру или на современный фотоаппарат, анализируется компьютером и изображение этого человека разбирается на множество «точек», каждая из которых затем хранится в памяти компьютера или транслируется по сетям связи в виде потока цифр… И что же — неужели тот, кого засняли такой аппаратурой во время его посещения храма, уже перестал существовать как человек или потерял свое христианское имя? Неужели тот, кто сам поместил такое свое фото в свой компьютер, уже растворился в машине и отрекся от христианского имени? Патриарх Алексий многократно зафиксирован с помощью этой цифровой технологии. И что же — мы теперь ежедневно молимся о «комбинации цифр», а не о человеке, носящем имя Алексия и патриарший сан? Такой вывод абсурден? — Ну, значит, абсурдно и представление, будто регистрация под набором цифр лишает человека его христианского имени. И, значит, лишь по ведомству поэтических преувеличений может числиться триллер из газеты «Сербский крест» — «строится всемирное антихристово царство, в котором каждому уж заготовлены вместо имени номер, вместо паспорта чип, а вместо души ее электронная тень» (Сербский крест. Святая Русь. 2001, N 2 (51)). Компьютер, похищающий человеческие души и заменяющий их своей «электронной тенью» — да ежели бы такая идея пришла в голову голливудскому сценаристу, то он бы стал миллионером (ему, впрочем, пришлось бы из сценария выбросить плач об утерянном советском паспорте, подло замененном на «чип»)!..
Я не испытываю никаких «трансформаций» и «мистических воздействий», когда компьютер при сканировании моего фото превращает мои черты лица в поток цифр. Тогда зачем же опасаться что какая-то мистическая порча произойдет со мною, если компьютер сделает то же самое при подсчете моих денег?
В заключение напомню слова старца Иоанна: «Дорогие мои, как мы поддались панике — потерять свое христианское имя, заменив его номером? Но разве это может случиться в очах Божиих? Разве у Чаши жизни кто-то забудет себя и своего небесного покровителя, данного в момент крещения? И не вспомним ли мы всех тех священнослужителей, мирян-христиан, которые на долгий период жизни должны были забыть свои имена, фамилии, их заменил номер, и многие так и ушли в вечность с номером. А Бог принял их в Свои Отеческие объятия как священномучеников и мучеников, и белые победные ризы сокрыли под собой арестантские бушлаты. Не было имени, но Бог был рядом, и Его водительство вело верующего заключенного сквозь сень смертную каждый день. У Господа нет понятия о человеке как о номере, номер нужен только современной вычислительной технике, для Господа же нет ничего дороже живой человеческой души, ради которой Он послал Сына Своего Единородного Христа-Спасителя. И Спаситель вошел в мир с переписью населения».

Список докладов Пленума Богословской комиссии по ИНН