Патриотизм или либерализм?

«Собор Державный». Главы из книги

Мы убедились, что понятие «Собор» во всех его значениях — собор-храм, собор-служение, собор-праздник, собор-собрание архипастырей — в русском православном сознании однозначно выстраивалось как явление сугубо церковное, духовное и возвышенное над повседневностью.

Но исчерпывается ли этими значениями словоупотребление понятия «Собор»?

Оказывается нет. В XVI—XVII вв.еках на Русской Земле чисто церковное понятие «Собор» обрело небывалую в истории христианской государственности форму: это Церковно-Державные Соборы, созывавшиеся на Руси от времени Царя Иоанна Васильевича Грозного до эпохи Петра Великого.
Попавшие было в забвение на целых полтора столетия российские Государственные Соборы с середины XIX века стали активно изучаться русскими историками, им уделялось пристальное внимание виднейшими публицистами, а вслед за ними и политическими деятелями того времени. Именно тогда в литературе и возникло выражение «Земский Собор».

Из чего же произошло словосочетание «Земский Собор»?

Эпоха Царствования Императора Николая I Павловича была ознаменована стратегическим поворотом государственной идеологии и политики к исконным русским обычаям, традициям, глубоким интересом к отечественной истории. В архитектуре, особенно церковной, на имперском уровне поддерживалось возвращение к древнерусскому и византийскому стилю, в противовес господствовавшему ещё недавно «классицизму», восходившему к античному язычеству. Именно тогда стала зарождаться российская школа реставрации церквей, древних военных и гражданских сооружений. Поддерживалось развитие отечественной археологии — осуществлялись раскопки в Московском Кремле, в Киеве, Чернигове, Крыму, Пскове, Новгороде Великом. Начался масштабный процесс накопления, систематизации, анализа и углубленного изучения древне-русского и церковно-славянского рукописного наследия. Этим занимались уже не отдельные любители и меценаты, но целая плеяда ученых как светского, так и духовного звания в университетах и духовных академиях. Лозунгом той поры стали крылатые слова Императора Николая «Православие, Самодержавие, Народность» (1), пришедшие на смену масонской идеологической триаде: «Свобода, Равенство, Братство».
Такая государственная политика оказала решающее влияние и на умонастроение образованного российского общества. В молодежной среде стало складываться особое течение, именуемое «славянофильством». Однако эта общественная тенденция уходила своими корнями не только в благодатную отечественную патриотическую почву. В значительной степени для подобных умонастроений послужили источником немецкие романтики, горячо обратившиеся к изучению и художественному освоению своего национального наследия. Также на славянофилов сильным было влияние и философских изысканий немецких младогегельянцев. Славянофильство увлеклось изучением патриархальной Российской древности, что безусловно заслуживает одобрения и похвалы. Но беда в том, что вполне объяснимый молодежный энтузиазм, максимализм заставлял славянофилов романтически приукрашивать русское прошлое, истолковывать его по чужеземным романтическим схемам. Вместе с тем славянофилы чрезмерно увлеклись эмоциональной критикой петровских реформ и всего Российского XVIII века. Если современная им императорская политика стремилась в своей патриотической стратегии укрепить державную преемственность, связь поколений, почерпнуть из национального наследия свежие силы для нового этапа строительства Третьего Рима, то общественные патриоты-славянофилы, напротив, насаждали идею исторической конфронтации Московского Царства и Российской Империи. Именно в их среде впервые было сформулировано словосочетание «Земский Собор» относительно древнерусского церковно-государственного соборного учреждения.

Из чего исходили молодые идеологи славянофильства?

Первый русский венчанный Царь Иоанн Васильевич Грозный проводил так называемую земскую реформу. В результате неё в провинции сложилась административная система, именуемая Земщиной. Руководящие чины государственного аппарата Земщины принимали участие в первых Государственных Соборах уже при Царе Иоанне. В безгосударное Смутное время на заключительном его этапе 1611−1613 годах в качестве верховного органа управления народными ополчениями был сформирован Совет всея Земли. В решающей степени именно по инициативе Совета всея Земли был созван Великий Московский Собор 1613 года, поставивший на Русское Царства боярина Михаила Феодоровича Романова и его потомков.
Таким образом, «Земщина» и «Совет всея Земли» стали основными источниками изобретения словосочетания «Земский Собор». Однако важно отметить, что сама российская жизнь XVI—XVII вв.еков совершенно не знала данного наименования. Ни один документ периода становления Русского Царства не содержит словосочетания «Земский Собор».

Каковы же его истоки?

Прежде надо разобраться с внутренними мотивами, которые породили это словосочетание. Справедливости ради надо отметить, что словосочетание «Земский Собор» весьма выразительно и на первый взгляд выглядит вполне уместным. Нет ничего предосудительного в изобретении подобных понятий, не существовавших в прошлом, но определяющих типические явления прошлого, для удобства ведения исторического повествования и осуществления научной полемики.
Так например, в археологии есть устоявшееся понятие «дьяковская культура», которая берет свое начало и вводится в научный оборот после раскопок в подмосковном селе Дьяково, что возле Коломенского. Разумеется, в эпоху бытования древних людей, стоянку которых раскопали ученые, никакого села Дьяково не было и в помине, оно возникло там через многие сотни лет, но этно-археологический типаж, впервые выявленный там, совершенно естественно и справедливо получил такое название. Поэтому аналогичные находки такого типа по всей Восточной Европе теперь называются «дьяковскими», что весьма удобно для археологической систематизации и выявления хронологии культурных слоев.
Так и благодаря удобному в употреблении словосочетанию «Земский Собор» множеству исследователей было легче выявлять из летописей, государственных актов и свидетельств современников соответствующие определенным признакам и типу мероприятия и учреждения. Но как говорили римляне: ignoratis terminis artis ignoratum et ars — если неизвестна терминология предмета, неизвестен и сам предмет. Именно поэтому мы не можем совсем безразлично отнестись к происхождению научного понятия, термина, словосочетания «Земский Собор».

Какая же «опасность» таится в таком безразличии?

Поскольку во вступительной части нашего расследования мы сосредотачиваем основные усилия на постановке вопросов, то пока ограничимся не детальным рассмотрением этой проблемы, но лишь тезисами. Дело в том, что в словосочетании «Земский Собор» не очевидно, но вместе с тем вполне определенно обнаруживается немецкий след.
Именно собственное увлечение немецкой модой, за которое славянофилы так усердно критиковали Петра Великого, побудило их черпать вдохновение в исканиях и настроениях современного им немецкого образованного общества. Как известно, Германия первой половины XIX века представляла собой «лоскутное одеяло» из множества земель, герцогств, курфюстершств и княжеств. Немецкие романтики вольно или невольно участвовали в формировании идеологии единой Германии. Идея общенационального собрания по образу древнегерманских рейхстагов — идея органа из выборных представителей всех немецких земель грела либеральные души немецких романтиков и философов, их угнетала атмосфера кукольных монархий, в которой невозможно было воспитать единый германских дух.
Наши славянофилы также по характеру были либералами, и потому для них стали созвучными настроения передовых немцев. Вместе с тем их как либералов весьма удручала отечественная имперская жесткость, неохватная либеральным умом имперская громадность.
Калькируя немецкие романтические мечтания, они видели в Московском Царстве эпохи Царей Михаила Феодоровича, Алексея Михайловича и Феодора Алексеевича тот патриархальный идеал, в котором они пытались изыскать похожую идею собрания земельного представительства местных органов самоуправления в Московском Кремле под отеческим покровительством сказочно добродушного Батюшки-Царя.
Именно в свете собственных либеральных симпатий славянофилы стали рассматривать российские Государственные Соборы XVI—XVII вв.еков как самобытно русское «сословно-представительное учреждение», аналогичное законодательным рейхстагам в несамодержавных монархиях Европы.
Сейчас ясно, что эти законодательные институции возникали в европеских монархиях в связи с буржуазным умалением королевской власти и постепенным осуществлением конституционно-юридического принципа разделения государственных властей на «независимые» друг от друга законодательную, исполнительную и судебную.
Принцип разделения в своём фундаменте основывается на изначальном сословном недоверии объекта власти (подданного, гражданина) к субъектам власти (монарху, правительству, депутатам, госчиновникам, судьям), недоверии, которое должно компенсироваться взаимным противодействием, конкуренцией этих властей, в результате чего якобы должен осуществляться взаимный контроль ветвей власти. Этот принцип уже в наше время развился в лукавую теорию и практику политических балансов и компромиссов, в систему сдержек и противовесов, о которой так любят рассуждать по телевидению современные политологи. Обычно они ставят в пример «идеальное» осуществление этого принципа в Соединенных Штатах Америки.

А что же думают об этом сами американцы — знатоки собственной юридической системы?

«Джеймс Медисон — четвертый президент США — писал: «Даже самый изощренный в науке об управлении государством человек не смог бы с достаточной точностью выделить или определить три важнейшие сферы власти — законодательную, исполнительную и судебную». Известный американский юрист, член Верховного Суда США Альфьюс Мэйсон в 1977 году констатировал: «Авторы Конституции называли свое детище свободной формой правления, пытаясь свести в один документ иногда противоречащие, а иногда дополняющие друг друга элементы свобод и ограничений. Решающим для обезпечения жизнеспособности Конституции было соблюдение двух главных принципов: разделение властей и федерализм. Ни один из них не сформулирован достаточно ясно. Более того, приведенные в Конституции разграничения указываются с далеко не математической точностью» (2).

Существуют ли исторические свидетельства XVI—XVII вв.еков, которые подтверждали бы существования на Руси сословно-представительных учреждений западноевропейского конституционного типа?

Нет и ещё раз нет! Это мы наглядно покажем в дальнейшем. Сейчас можно сказать одно: конечно, в условиях учреждения и первоначального развития Русского Самодержавия ни о каких идеях, связанных с принципом разделения властей, так полюбившимся Западной Европе и потом Америке, в православном Московском Царстве XVI века не могло быть и речи, поскольку русские люди исповедовали, что всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит (Мф. 12, 25; Лк. 11, 17). В единой Царской власти концентрировалось, собиралось всё — и законодательство, и суд, и прокурорский надзор, и управление государством.
Русская идеология государственной власти и её жизненная практика полностью опирались на учение Православной Церкви Христовой, по которому многообразие земных властей и начальств в своих энергиях имеют единый источник — Бога Вседержителя, во образ Вседержительства Которого и осуществляется Единодержавие и Самодержавие Православного Царя, Божия Помазанника (христа — по-гречески): Всяка душа властем предержащым да повинуется. Несть бо власть аще не от Бога: сущыя же власти от Бога учинены суть. Темже противляяйся власти, Божию повелению противляется: противляющиися же, себе грех приемлют. Князи бо не суть боязнь добрым делом, но злым (Рим. 13, 1−3).
Только так — во внутреннем духовном единстве, в административном соборном сплочении разновидностей власти Православная Самодержавная Царская Власть Руси могла исполнять свою главную мистическую функцию удерживающего (2 Фес. 2, 7) мiровых сил зла. Более того, следуя Христовой заповеди кесарево кесарю, а Божие Богу (Мф. 22, 21; Мк. 12, 17), молодая русская Царская Власть, выстраивая свои взаимоотношения с церковными властями, последовательно проводила знаменитый принцип симфонии, согласия, наиболее ярко сформулированный в шестой новелле Кодекса Императора Второго Рима Юстиниана (VI в.):
«Величайшие дары Божии, данные людям высшим человеколюбием — это священство и царство. Первое служит делам Божеским, второе заботится о делах человеческих. Оба происходят из одного источника и украшают человеческую жизнь. Поэтому, если первое поистине безпорочно и украшено верностью Богу, а второе украшено правильным и порядочным государственным строем, между ними будет добрая симфония (concentus), с которыми она для пользы человеческого рода предполагается» (3).
Очевидно, что во осуществление этого благодатного державного наследия строитель Третьего Рима Царь Иоанн Васильевич Грозный созывает первые государственные собрания или съезды с церковной составляющей — Освященные Соборы. Государственно-административное собрание же в целом тогда собственно Собором не назывались. Только позднее с «избирательного» (4) Собора 1598 года, поставившего на Царство Бориса Годунова, слово «Собор» стало относиться в некоторых документах ко всему державному собранию клириков и мiрян.
Такое наименование — «Собор», очевидно, произошло от одной их главных частей этих собраний — Освященного Собора, состоящего из всех российских Архиереев, архимандритов, старцев из лавр и крупнейших монастырей, во главе с Московским Митрополитом.

Были ли архипастыри и клирики на данных государственных собраниях юридическими представителями Церкви, её депутатами?

Нет. Клирики присутствовали на государственном собрании по воле Царя в силу своей пастырской обязанности, не по праву. Они нравственно корректировали весь ход обсуждений и духовно освящали сами решения исключительных по важности государственных вопросов своей надмiрной властью «вязать и решить» (Мф. 16, 19). Уже после государственного съезда в своих епархиях Владыки и священники обезпечивали духовную поддержку решений центральной власти на местах. Их функции в этом процессе никак невозможно свести к представительству российских провинций и своей паствы в центре. Скорее наоборот: они духовно обезпечивали осуществление соборных решений в своих епархиях, в этом являясь представителями столицы, столичной государственной и церковной власти.
Другой составляющей таких съездов была Боярская Дума, правительство России того времени, во главе с Думным Дьяком, по-нынешнему — премьер-министром, высшее московское чиновничество и воинство.

Можно ли рассматривать этих участников собраний в качестве юридических представителей своих сословий, в качестве их депутатов?

Снова — нет. Они являли собой при Государе одновременно и Верховный законосовещательный, и административно-исполнительный, и судебный орган государственной власти. Все члены Царского синклита присутствовали на соборной встрече так же не по праву, но по обязанности, как и представители Царской власти на местах — в провинции. Все эти чины назначались волею Государя и в силу этого могли представлять только Его Самого и Его Власть, присягая на верность исполнения этой власти крестным целованием, царской присягой.
Кроме того на этих собраниях присутствовали и так называемые «выборные» из детей боярских и дворян различных городов России.

Кто же были эти «выборные»?

Из-за совершенно неверного истолкования российскими любомудрами, а вслед за ними и учеными историками понятия «выборные» и родилась в XIX веке ложная концепция сословного представительства на государственных соборах. Никаких свидетельств о процедурах «выборов» на местах документальная история Царствования Иоанна Васильевича Грозного не содержит. Та эпоха не знала системы сословного делегирования, института депутатства. Зато известно другое: в середине XVI-го столетия по воле первого Русского Царя была составлена Тысячная книга, куда была внесена тысяча фамилий провинциальных дворян, которые должны были два-три года служить в столице, набираться державного опыта, а потом ехать на родину для исполнения царской воли на местах. Выбирались эти лица самим Царем, естественно, многие по представлению высшего чиновничества, но сам принцип окончательного выбора был исключительно единовластный, царский.
Дворянская тысяча была своего рода кадровым резервом для развития государственной административной системы, для осуществления многочисленных судьбоносных для России реформ, которыми было ознаменовано царствование Грозного Государя.
Таким образом, рассматривать «выборных» того времени в качестве представителей с мест, в качестве провинциальных «депутатов» столь же нелепо, как представлять избранников Христовых — Апостолов в качестве полномочных представителей иудейского народа.
На Соборах также присутствовали «головы» или «сотники» различных сотен — купеческих, черных, стрелецких, которые, возможно, выбирались на собраниях этих сотен, но выбирались они для того, чтобы отвечать перед верховной властью за подчиненные им сотни, а не для гражданского представительства от этих сотен перед верховной властью. Никогда термин «выборные» не употреблялся по отношению к этим «головам» или «сотникам». Более того, сам вопрос их выборности для начальствования над сотнями весьма проблематичен, поскольку в громадной массе бюрократических документов XVII века, дошедших до наших дней, нет никаких свидетельств о таких выборах. Не исключено, что эти «головы» и «сотники» также назначались вышестоящей властью.
Эта проблема источника власти избрания была не только не разрешена, но совершенно извращена российской исторической наукой XIX века. Корни этого явления мы будем подробно рассматривать в дальнейшем. Но уже сейчас мы вправе сделать первоначальный вывод: синтезированная российскими либеральными учеными XIX века в тиши кабинетов и в чинной научной полемике политическая идеологема соборного народного представительства оказала громадное влияние на возникновение и формирование в начале ХХ века принципиально нового выборно-депутатского института власти Российской Империи — Государственной Думы — под видом «традиционного» для Руси учреждения. Либеральная наука убедила в этом и юристов, и просвещенное общество, и народ.
В связи с этим не будет большим преувеличением сказать, что неверная административно-политическая трактовка древних Российских Церковно-Государственных Соборов, которые в XVI—XVII вв.еке были действенным инструментом становления и упрочения Царского Самодержавия, на исходе XIX-го — в начале XX-го веков косвенно стала причиной разрушения Самодержавия, одной из причин самой революции, среди главных движущих сил которой была идея народовластия.
Вот чем обернулось безразличие к безобидному словосочетанию «Земский Собор», когда оно стало политической и юридической составной частью государственной идеологии.
Благонамеренное желание патриотических оппозиционеров XIX века — славянофилов — «вернуть» в Российскую жизнь идею государственной соборности вылилось в ложное противопоставление патриархальной соборности имперской бюрократии и административной системе. На самом деле это противопоставление было мнимым, подложным. Старинная государственная соборность осуществлялась именно в среде царской бюрократии и в её административной составляющей, совершенно лишенной каких-либо свойств сословного юридического представительства, народовластия, либерализма.

Чем, спрашивается, чиновник эпохи Московского Царства в нравственном отношении отличается от чиновника «николаевской» эпохи?

Да ничем! В административном быту, в повседневной практике из документов того времени мы видим те же самые качества, которые без труда можем обнаружить и сегодня в известной среде: если у чиновника жива совесть, он и поступает по совести, если нет — налицо общеизвестный букет ругательных определений: крючкотвор, самодур, чинодрал, взяточник, волокитчик, христопродавец, душегуб…

Почему же на нас производит такое сильное впечатление именно нравственная высота, духовный патриотический взлет, которые являли своими деяниями и установлениями древнерусские Государственные Соборы?

Да потому, что люди проявляли в ходе Собора свои лучшие качества. Те жизненные, частные энергии, которые в повседневном быту могли тратиться на интриги, карьеру, коварство, вражду, сребролюбие, в исключительной, уникальной обстановке Собора, покаянно преображались во всеобщее государственное благо.

Вследствие чего так происходило?

Все участники Собора (и «плохие», и «хорошие») были православными христианами. Всякий Собор непременно сопровождался постом, исповедью, всеобщим участием в литургии, причащением соборян из одной Чаши. А после Собора повседневность брала свое. Так же, как Церковная обедня отличается от домашнего обеда, соборная жизнь отличалась от административного быта.
Патриархальная елейность славянофилов способствовала подмене, созданию ложного идеала древнерусской государственности в российском национальном самосознании XIX века. В свою очередь это способствовало формированию в обществе положительного отношения к демократическому принципу разделения властей, губительному для православной государственности. Все это имело своим плодом соблазн народа лжесоборностью как «традиционным» для исторической России народовластием, всесословным представительством.
Концепция «земской соборности», как якобы древнерусского проявления тенденции к народовластию, была охотно подхвачена советской историографией и историософией, поскольку такая теория более всего годилась для обслуживания советской коммунистической идеологии, для подтверждения древних корней социалистической демократии. Конечно, историки были вынуждены сетовать на административную и законодательную неоформленность русских «земских соборов», на слабую, по сравнению с остальной Европой, выраженность корпоративных начал среди соборян низших сословий — купечества, казачества, мещанства, ремесленников, на их «классовую несознательность». Эти «недостатки» объяснялись, конечно, превосходящей силой Царской администрации и русской аристократии.
Впрочем, и в среде русской православной эмиграции государственная соборность даже вполне консервативными исследователями и писателями трактовалась как допетровская «соборная монархия» или «народная монархия». У И.Л.Солоневича самая главная его книга так и называлась «Народная монархия», в ней последовательно излагалась идея представительной «соборности». Такой же «соборности» много внимания уделяется и в «Проекте Основного Закона России» великого русского философа и правоведа И.А.Ильина.
И всё же в русской истории известен Собор, названный Земским. Это Приамурский Земский Собор, созванный под почетным председательством Святейшего Патриарха Тихона, участии Освященного Собора в лице нескольких архиереев и при непосредственном руководстве координатора расследования убийства Царской Семьи и членов Дома Романовых генерал-лейтенанта М.К.Дитерихса летом 1922 года во Владивостоке. Подобно Всероссийскому Собору 1613 года это представительное собрание заявило «мiру и граду» о восстановлении Самодержавной Монархии и Рода Романовых на Отеческом Престоле. Этому событию мы посвятим специальную главу в наших заметках, а сейчас хотим отметить, что именно оно особым образом повлияло на умонастроения православно-патриотической, монархической общественности России и даже в некоторой степени и Зарубежья в конце двадцатого столетия.
Начиная с середины восьмидесятых годов ХХ века вместе с «перестройкой» свобода мнений и общественной деятельности естественно открылась не только для оголтелых представителей демократического лагеря, ориентирующихся на западные либеральные ценности, но и для активных, национально мыслящих российских граждан, православно-патриотической, государственно-патриотической и консервативной ориентации. Своеобразный общественный импульс соборной теме придали Поместные Соборы Русской Православной Церкви 1988 и 1990 годов.
В последнее десятилетие ХХ века рассуждения о «земской соборности» или призывы к ней мы слышали от многих известных политических и общественных деятелей: от замечательного русского скульптора и монархиста В.М.Клыкова, от бывшего диссидента-почвенника, а сейчас главы Союза «Христианское Возрождение» В.Н.Осипова, от председателя правления Союза писателей России В.Н.Ганичева, от лидера общественного Движения «Россия Православная» А.И.Буркина, от председателя Верховного Совета РСФСР Р.И.Хасбулатова, от бывшего генерала КГБ, издателя газеты «Русский Собор» А.Н.Стерлигова, и даже от салонного толкователя русской истории драматурга Э.С.Радзинского. Список выборочный и далеко не полный: из имен, что на слуху.
Конечно, интерес к «земской соборности» охватил весьма широкие круги российского общества, особенно популярна она в среде православных мiрян. Не осталось в стороне и русское духовенство. Своеобразным пастырским откликом на широкий народный интерес к соборности стал последний историко-публицистический труд почившего в Бозе старца Иоанна (Снычева), Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского — «Русь Соборная» (1995 г.). Осмысление и оценка этой работы дело не только настоящего и ближайшего будущего. Её непреходящее значение будет всё более и более раскрываться с годами. В наших записках её анализу мы посвятим ещё немало мест. Здесь же необходимо сказать, что хотя в «Руси Соборной» и была отдана некоторая дань концепции «представительности», но именно там мы, пожалуй, впервые в литературе находим чеканную формулу «Державный Собор» как определение церковно-государственных собраний XVI—XVII вв.еков. Возвращая читателя к нашему разъяснению понятия «Держава», мы здесь подчеркиваем весьма удачный характер словосочетания, найденного Митрополитом Иоанном: «Державный Собор», которое выражает собой именно симфонический, христианско-государственный, церковно-царский характер Русских Державных Соборов XVI-XVII столетий, выстроивших Российское Самодержавие. Именно это выражение — «Державный Собор» в противовес словосочетанию «Земский Собор» мы будем преимущественно употреблять в нашем расследовании.
В настоящее время многочисленные общественные союзы и движения пытаются практически воплотить соборные чаяния в деле духовного и державного возрождения нашего Отечества. Однако сейчас можно свидетельствовать, что общественные соборные инициативы пока еще не принесли плодов всероссийского масштаба. Дух разделения, взаимного непонимания и даже вражды пока господствует над этими благонамеренными устремлениями к «одолению Смуты», по меткому выражению Митрополита Иоанна (Снычева).
Широкий общественно-политический интерес русского православного народа к соборности, соборным общественным инициативам последнего десятилетия нашел духовное покровительство у многих правящих архиереев Русской Православной Церкви, начиная с Его Святейшества, Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. Это означает, что в высшем Священноначалии Церкви бережно хранится надежда, что до сих пор политически безмолвствующий русский народ еще скажет свое решительное слово и свершит Богодухновенное дело ради славной грядущей судьбы возлюбленного Отечества.
Мы верим, что патриотический соблазн сословно-представительской «соборности», приведший к революции, к царе- и Богоотступничеству, в конечном итоге будет преодолен евангельским осмыслением этого спасительного явления, столь созвучного целительному церковному таинству Соборования. Именно об этом свидетельствует неугасающая в веках народная любовь к соборности.
Русскому верующему человеку от слова «Собор» веет животворным дыханием Самого Господа Духа Святаго, духом вероисповедного единения и гражданского согласия. За тысячу лет, прошедших со времени Киевского Крещения, на Руси и в русском рассеянии состоялось более полусотни чисто Церковных Соборов — Поместных и Архиерейских. Историки также насчитывают около тридцати Церковно-Государственных Соборов. Отечественный опыт церковной и державной соборности таинственным путем отобразился на духовном генотипе коренного русского человека. Для него Собор стал мистическим идеалом взаимоотношений с ближними, высшим выражением евангельской любви, чудесным воплощением неземной красоты здесь в дольнем мiре.
Чтобы разобраться в этом национальном феномене, необходимо всмотреться в корни церковного явления «собор» как духовного собрания для решения исключительных вопросов, и через это рассмотреть механизм возможного современного использования соборности для разрешения судьбоносных государственных вопросов на основе духовного и державного опыта России.

1. Эти слова принято приписывать министру народного просвещения графу Сергею Семеновичу Уварову (1786−1855), поскольку они были воспроизведены в его Всеподданнешем отчете за 1837 год. Но, как справедливо отметил русский публицист Н.И.Черняев (1853−1910) в «Записной книжке русского монархиста» (1904−1905), из самого текста уваровского отчета следует, что данная формула «Православие, Самодержавие и народность» принадлежит именно Императору Николаю Павловичу. (Черняев Николай. Мистика, идеалы и поэзия Русского Самодержавия. М., 1998, с. 225−226).

2. Цитируется по: Буркин А.И. Совесть и справедливость // Дело Веры. N1, 1997, с. 56.

3. Николин Алексей, священник. Церковь и государство. История правовых отношений. М., 1997, с. 278.

4. Опять пример позднейшей терминологии, не имевшей основания в российской действительности. Соборы, которые некоторые историки квалифицируют как «избирательные», на самом деле не содержали в себе процедуры «выборов», хотя в соборных документах и встречается понятье «обрание» по отношению к Государю. Но это слово имеет более отношение не в «выбору», а к «обретению». Точнее было бы сказать, что эти Соборы поставляли на Престол Государей, а не избирали их.

«Перепечатка в периодических изданиях во славу Божию разрешается.
Ссылка на „Русскую Линию“ обязательна.
В случае публикации в периодических изданиях глав из книги Владыки Вениамина „Собор Державный“, убедительная просьба сообщать о таких публикациях по адресу пресс-службы: revnitel@mtu-net.ru, а так же присылать 2 экзепляра газеты или журнала с публикацией по адресу: 125 015, Москва, Бутырская улица, д. 41/47, кв. 23. В пресс-службу Владыки Вениамина (Пушкаря), Епископа Владивостокского и Приморского.
Публикация глав из книги „Собор Державный“ помимо периодических изданий в виде отдельных брошюр запрещается».