 |
| Православие.Ru | Протоиерей Павел Недосекин | 29.03.2013 |
Всем известна история Елизаветы Юрьевны Кузьминой-Караваевой (1891−1945), поэтессы, подруги Анны Ахматовой и семьи Гумилевых, адресата стихов Александра Блока. В марте 1932 года в храме при парижском Православном Богословском институте она приняла постриг и стала монахиней Марией — «матерью Марией», как ее называли. Постриг совершил сам митрополит Евлогий (Георгиевский), управляющий русскими православными приходами Московской Патриархии в Западной Европе.
В рубаху белую одета.
О внутренний мой человек,
Сейчас еще Елизавета,
А завтра буду — имя рек.
 |
| Протоиерей Владимир Фёдоров и А.А. Кузьмина-Караваева (стоит в центре) с прихожанами приютского храма в Бельгии |
В 1935 году мать Мария создала братство «Православное дело», которое оказывало всестороннюю помощь обездоленным и безработным соотечественникам на чужбине. Собрав по Парижу деньги, устроила убежище для сотен голодных, бездомных, туберкулезных. Кормила их, одевала, лечила, устраивала на работу. Прятала евреев. Она говорила: «На Страшном суде меня спросят не о молитвах и поклонах, а о том, накормила ли я голодных..» В ее трудах ей помогали ближайшие друзья: Николай Бердяев и отец Сергий Булгаков.
В 1937 году в берлинском издательстве вышел сборник стихов под именем матери Марии. В одном из стихотворений есть такие строки:
Постыло мне ненужное витийство,
Постылы мне слова и строчки книг,
Когда повсюду кажут мертвый лик
Отчаянье, тоска, самоубийство.
О Боже, отчего нам так бездомно?
Зачем так много нищих и сирот?
Зачем блуждает Твой святой народ
В пустыне мира, вечной и огромной?
Еще в 1941 году она писала о Гитлере в своей статье «Размышления о судьбах Европы и Азии»: «Во главе избранной расы господ стоит безумец, параноик, место которому в палате сумасшедшего дома, который нуждается в смирительной рубашке. чтобы его звериный вой не потрясал Вселенной».
Во время войны она продолжала сбор пожертвований, установив связь с участниками Сопротивления, снабжала документами людей, преследуемых гитлеровцами, переправляла их к партизанам. Деятельность «Православного дела» не могла не привлечь внимания фашистов. В 1945 году, когда освобождение было уже близко, мать Мария в женском лагере Равенсбрюк пошла в газовую камеру вместо советской девушки, обменявшись с ней курткой и номером:
В последний день не плачь и не кричи:
Он все равно придет неотвратимо.
Я отдала души моей ключи
Случайно проходившим мимо.
У Елизаветы Юрьевны Кузьминой-Караваевой была родственница, носивная ту же фамилию, — Анастасия Кузьмина-Караваева. Ее подвижническая деятельность не менее славна.
Если мы обратимся к «Российскому генеалогическому древу», то там найдем только очень короткую справку: «Кузьмина-Караваева Анастасия Андреевна, урожденная Селиванова; около 1889 — 1940. Работник миссии Красного Креста в Константинополе в 1920 году среди русских беженцев. Умерла в Брюсселе». Между тем плодами ее подвижнических трудов в Брюсселе люди пользуются и поныне.
 |
| А.А. Кузьмина-Караваева с детьми, прибывшими в Бельгию. Глен (Льеж), 1923 г. Архив русской эмиграции |
Опыт работы с детьми она приобрела еще в 1908 году, будучи одной из попечительниц приюта для арестантских детей в Иркутске. В 1918 году Анастасия Андреевна создала в Крыму приют для детей-сирот, которых из-за Гражданской войны было очень много. Как вспоминали первые питомцы приюта, дети происходили из разных сословий. Их родители погибли в смутные годы боев и отступлений. В приют была принята и группа армянских детей, родители которых, спасаясь от турецкого геноцида, уехали в Крым и здесь погибли в революционной мясорубке. Сама пережившая личную трагедию (муж и тесть Анастасии Андреевны были заколоты штыками взбунтовавшейся толпой, а отец — герой взятия Перемышльской крепости, член Государственного Совета, генерал А.Н. Селиванов — расстрелян), она дала обет Богу заниматься воспитанием сирот.
 |
| Богослужения для детей приюта А.А. Кузьминой-Караваевой проходили в католическом храме в Глене, близ Льежа. Фото до 1929 г. Архив русской эмиграции |
Большие трудности приют пережил во время эвакуации из Крыма в 1920 году: мест на кораблях не хватало, а детей необходимо было вывозить одной группой. В Константинополе приют пополнился новыми опекаемыми — детьми, приплывшими на кораблях без родителей, для которых не хватило места на судне, а также детьми раненых, умерших в дороге. Кузьмина-Караваева принимала всех без исключения. Всего за свою жизнь, начиная с крымского периода, по свидетельству еще здравствующего ныне бывшего воспитанника приюта Льва Калустова, Анастасия Андреевна приняла участие в устройстве жизни более трех сотен детей — приняв их под свою опеку или найдя для них приемных родителей. По национальному составу они представляли все народы Российской империи: русские, украинцы, белорусы, армяне, грузины, ассирийцы, калмыки, евреи, греки, дети немецких колонистов и многие другие.
В 1920 году в Константинополе командованием Врангеля для детского приюта Кузьминой-Караваевой были выделены помещения при военном госпитале. В 1921 году Анастасия Андреевна обратилась к управляющему русскими православными общинами в Константинополе архиепископу Анастасию (Грибановскому)с просьбой устроить при приюте храм и направить туда священника, который мог бы совершать богослужения и учить детей Православию. На это владыка ответил, что она вправе сама найти такого пастыря, который бы подходил ей по духу.
В это время при госпитале трудился иерей Владимир Фёдоров, который отступил с Белой армией из Воронежской епархии. Анастасия Андреевна предложила отцу Владимиру стать приютским священником и получила его согласие. В том же 1921 году был основан приютский храм во имя великомученика и целителя Пантелеимона, который отец Владимир опекал последующие 20 лет. Позднее митрополит Евлогий (Георгиевский) о нем напишет: отец Владимир был «человек удивительного смирения и самоотвержения. Из любви к детям разделял с ними всю нерадостную их судьбу, вместе с ними голодал, терпел нужду, и никогда у него не было мысли покинуть приют и попросить себе более обеспеченного положения»[1].
Вскоре из-за переполнения военного госпиталя ранеными приют должен был переехать в местечко Бебек, а потом в Арнауткею. Места для всех не хватало, жили очень бедно. Но Анастасия Андреевна считала, что в деле воспитания детей главным должна оставаться связь с религией предков и русской национальной культурой. Поэтому, где бы ни находился приют, при нем всегда устраивалась церковь, пусть даже в самых бедных условиях, с самой простой утварью и несколькими иконами. В эти месяцы приют с храмом побывал в разных зданиях: бараках, складах и гаражах. Тем не менее, церковь была главным местом воспитания детей: сироты знали молитвы, прислуживали, читали, пели и, как вспоминали потом, «церковь считали своей и ею гордились»[2].
В 1923 году в Турции назревали политические перемены, связанные с приходом к власти Кемаль-Паши. Предвидя изменение отношения к русским эмигрантам, Анастасия Андреевна предпринимает попытку перевезти приют в другую страну. С помощью Лиги Наций ей удается после долгих переговоров с бельгийскими властями получить документы для переселения в Бельгию. Переезд состоялся в марте 1923 года, а в 1924 году из Константинополя за «антитурецкую пропаганду» был выслан управляющий русскими православными общинами архиепископ Анастасий.
Приехавших детей (а их было довольно много: по свидетельству Л. Калустова, почти 70 человек) бельгийские власти разместили в корпусах Гражданского госпиталя в Намюре. Дети были разных возрастов: от подростков до грудных младенцев. С ними приехал небольшой штат сотрудников, работавших нянями и воспитателями; была перевезена приютская церковь. Первая служба состоялась на Пасху 1923 года. «Крестный ход был в саду, что привлекло много любопытных бельгийцев. В эту ночь на гостеприимной, но всё же чужой земле прозвучало „Христос воскресе!“, подхваченное всеми с искренним сердцем»[3].
 |
| Здание детского приюта А.А. Кузьминой-Караваевой в Брюсселе |
Постепенно обживаясь, приютские дети обустроили храм на чердаке госпиталя, где некоторое время проходили службы — до переезда приюта в местечко Глен, близ Льежа: здесь приютская церковь разместилась в прекрасном католическом храме.
Так как детей было много, то в 1927 году часть приюта сначала перевели в Гансхорен (пригород Брюсселя), и после приезда всех остальных здесь же обустроили храм. «Церковь находилась в бараке, и было довольно тесно»[4]. В 1929 году приют был переведен в Брюссель.
 |
| Икона из старого — первого — иконостаса Никольского храма в Брюсселе, переданная в приютский храм протоиереем Петром Извольским |
50 лет спустя одна из воспитанниц приюта вспоминала об этом времени: «Пансионат наконец нашел свое пристанище: усадьба, то есть дом с садом. Внутри всё говорило о том, что когда-то здесь жили зажиточные люди, с персоналом, службами и, вероятно, с выездами лошадей. Дом просторный, с башенкой, отсюда название улицы — Рю де ля Турелль. С 1929 года поселилась тут целая русская колония с множеством детей. С тех пор прозвали этот дом „Турель“. Церковь на „Турель“, пансион на „Турель“ — всё на „Турель“. И это название стало синонимом семейного очага. Жизнь в нем кипела, дети посещали бельгийские школы, а дома, то есть на Турель, учились закону Божьему, русскому языку, истории, литературе. Их жизнь была тесно связана с храмом, который поместили в гараже, находящемся в саду. Очевидно, когда-то в этом домике находились лошади и кареты, а персонал жил наверху. Живя как бы при храме, дети, молодежь участвовали в богослужениях, свободно читали по-славянски, знали службы, составляли свой собственный хор, обладая прекрасными голосами и способностями»[5].
Приют разместился в двух зданиях, располагавшихся в одном саду. Основная масса детей — малыши и девочки, а также администрация и кухня занимали жилой дом (не сохранившийся до наших дней), выходивший на улицу Турелль, а мальчики старшего возраста стали жить над храмом, то есть на втором этаже бывшего гаража, фасад которого выходил на Рю де Мот. Для обустройства храма этот гараж был расширен, из него убрали внутреннюю перегородку, так что площадь храма стала около 50 кв. метров.
 |
| Детский крестный ход в приюте на Пасху. Архив русской эмиграции |
Настоятель церкви Миссии Российской империи в Брюсселе протоиерей Петр Извольский (бывший обер-прокурор Святейшего Синода Российской империи) передал приютскому храму две иконы — Христа и Пресвятой Богородицы — из местного ряда старого иконостаса Никольской церкви в Брюсселе.
Другие иконы для вновь прибывшего храма служащие приюта писали сами. Так, образ Спасителя, находившийся справа в иконостасе, написала А.А. Кузьмина-Караваева, когда приют размещался еще в Глене, а парную ему икону Божией Матери — уже в Брюсселе один из сотрудников пансионата — Андрей Сидорович Бондаренко. «Тайную Вечерю» писала Л.А. Резвая. Трудились и другие художники, которые в разное время писали иконы и отчасти расписывали стены: Г. Епифанов, Лукин, Студенцов, Гурин, Елена Меран-Ивановская. В более поздние времена в храме работали Алексей Вуич и диакон Павел Хоммес, который написал иконы двунадесятых праздников.
Богослужения совершались «по чреде», то есть при постоянно действующем хоре менялись чтецы, алтарники и уборщики храма. Каждый знал свою чреду. Службы велись по субботам, воскресным дням и праздникам. Ежедневное молитвенное правило также совершали в храме.
В конце 1930-х годов приют стал устраивать для своих детей выездные летние лагеря. Все хлопоты по их организации ложились на Анастасию Андреевну. Она поставила дело так, чтобы старшие дети следили за младшими и воспитывали их, чувствовали ответственность за них. В эти годы приют жил как одна семья. В стране разразился экономический кризис, было много безработных. Русские беженцы порой просто голодали. Но и в этих условиях Кузьмина-Караваева находила людей, готовых помочь детям-сиротам. Она обращалась к бельгийским социальным службам, к частным благотворителям.
Особенно тяжело было в последние предвоенные годы, когда здоровье Анастасии Андреевны сильно ослабло. Однако и тогда она оставалась примером самопожертвования для всех служащих приюта.
С 1930 года в храме появился хороший регент — Сергей Павлович Хмелевской, который обучал детей хоровому пению. Пели народные песни, пели и на богослужениях. Стройность пения детского хора, как и красота служб отца Владимира, по свидетельству современников, стали привлекать всё большее число русских эмигрантов и беженцев, которые жили в этом районе Брюсселя[6]. На праздники Пасхи, Рождества и выпускной бал дети устраивали представления, они готовили спектакли, творческие или памятные вечера с чтением стихов, пением песен.
 |
| Русский храм бывшего приюта А.А. Кузьминой-Караваевой во имя великомученика Пантелеимона и святителя Николая Чудотворца в Брюсселе. Современный вид |
После указа короля Леопольда III от 5 июня 1937 года, утвердившего Архиепископию Русской Православной Церкви в Бельгии (Archevêché de l'Église Orthodoxe russe en Belgique), храм приюта во имя великомученика Пантелеимона приобрел новый статус. Он вошел в состав Бельгийской епархии наряду с приходами в Шарлеруа, Льеже, Антверпене, Намюре, Генте, Лувене, несколькими временными храмами при детских летних лагерях, храмом святителя Николая в Брюсселе и Русской церковью в Гааге (Нидерланды)[7].
Это произошло уже в последние годы жизни Кузьминой-Караваевой. Основанный ею храм приобрел юридический статус прихода, который имеет до сих пор. Отдавшая свои труды и годы жизни детям-сиротам Анастасия Андреевна скончалась 15 февраля 1940 года и была похоронена на кладбище коммуны Гансхорен. Могила ее сохранилась.
В мае того же года Бельгию оккупировали германские войска. Для приюта начались дни испытаний. Через несколько месяцев после смерти Кузьминой-Караваевой скончался регент Сергей Павлович Хмелевской. В том же году священник протоиерей Владимир Фёдоров, почувствовав себя плохо, вынужден был поехать во Францию на лечение, где и скончался. В связи с военным положением и по причине смерти учредительницы приюта администрация города Брюсселя не могла более оплачивать содержание детей. Пансион де юре прекратил свое существование.
Казалось, что смерть основательницы оборвала и дело ее жизни. Однако оставался храм, в стенах которого продолжалось воспитание уже подросших детей. Вот как об этом вспоминает один из воспитанников детского приюта: «Во время трудных дней войны «Турель» стал как бы маяком. Сколько туда заходило «на огонек» — погреться, отдохнуть душой, и каждый находил там доброе слово, а после служб в церкви все шли в теплую гостеприимную кухню, и всем было место. Бывало, в одном углу играют, в другом — поют, разучивают песнопения к какому-нибудь празднику. Тут и горячий русский чай! Особенно в Пасхальную ночь.
Кончилась война. Кликнули клич по Брюсселю, собрали друзей и открыли Кружок русской молодежи в Бельгии. И вот сначала скромные пикники, потом дом в деревне Камброн, куда ездили на велосипедах и на тряском поезде. Сообщения были трудные, примитивные"[8].
Устроившиеся в жизни питомцы приюта заботились о подрастающих сиротах. Кружку русской молодежи подарили небольшой грузовичок, потом джип. Вся жизнь продолжала строиться вокруг храма. Приход открыл лагерь для питомцев в местечке Бреден. «Большое поле — и мы одни, — вспоминает бывший питомец приюта, — ни караванов, ни кемпингов, кое-где только немного палаток да небольшая кантина, где получали горячую воду, когда из-за проливного дождя наш костер не горел. Кругом природа, море, дюны — просто красота!»[9].
Приход по сути стал приютом. Дети, достигавшие совершеннолетия, оставались по-семейному при храме. Жизнь прихода была очень интенсивной. Достаточно сказать, что в послевоенные годы из общины бывшего приютского храма во имя великомученика Пантелеимона вышли два архиепископа, возглавлявшие русскую диаспору в Западной Европе в составе Константинопольского Патриархата. Это архиепископ Георгий (Тарасов) и архиепископ Сергий (Коновалов). Об интенсивной жизни и деятельности общины приютского храма, основы которых, безусловно, заложила основательница приюта А.А. Кузьмина-Караваева, можно судить по той активности, которую проявляли бывшие питомцы.
Когда в «русских» шахтерских поселках (район угольного бассейна Монс-Шарлеруа) подросли дети, повзрослевшие питомцы приюта организовали для них выездной детский лагерь. «Ездили по шахтам, собирали и привозили детей», — писал один из них[10]. Этот лагерь просуществовал десять лет. Все затраты на него брали на себя бывшие приютские питомцы. Каждый год лагерь начинался с 21 июля — с праздника в честь Казанской иконы Божией Матери. «Служили Божественную литургию, устраивали праздники, выступления, ставили пьески. Съезжались родные и знакомые из Брюсселя, из провинции, приезжали из Германии (Инсбрука) ученики Пушкинской гимназии и гостили месяц в Бельгии. Десять лет поднимался на башне национальный бело-сине-красный флаг под пение „Коль славен наш Господь в Сионе“»[11].
«Зимой — снова „Турель“; тут всё предпринималось и организовывалось. Можно вспомнить лекции, доклады, выставки рисунков детей, съезды, посещение Брюсселя профессором Арсеньевым, И. Ильиным, П. Ковалевским, композитором Шадриным, И.В. Морозовым. Устраивались детские ёлки. Специально для пожилых одиноких людей пекли масленичные блины, рассылали подарки на Рождество и Пасху. Устраивались спектакли, вечеринки, балы, на которых выступала молодежь»[12].
Тот самый известный теперь всем ежегодный «Русский бал» в Бельгии тоже был учрежден Кружком русской молодежи, то есть питомцами приюта Кузьминой-Караваевой.
Жизненный подвиг А.А. Кузьминой-Караваевой, создание ею детского приюта и общины храма святого великомученика Пантелеимона по сути определили жизнь большой части «русского Брюсселя» фактически на всё прошедшее столетие.
Храм жив и сегодня. Каждое воскресенье утром в 10 часов в нем служится Божественная литургия. Он находится по своему старому адресу: Rue Demot 47, 1040 Bruxelles. В нем возносится молитва о тех, кто послужил его основанию и отдал жизнь свою для служения людям.
