Вестник Русской линии | Г. Попов | 01.12.2000 |
Ностальгические идеалы, которые витают сейчас над обществом, очень напоминают ответ актрисы Яблочкиной на партийном собрании, когда ее спросили, что такое коммунизм. Она сказала, что это так хорошо, так хорошо, — как при царе. И вот мы иногда, это чувствуем, даже при таком перегибе, который намечается сейчас. Не с этого, с того, что мы начинаем. Надо начать с общерусского референдума. Потому что на самом деле для того, чтобы сохранить все то, что предполагается передать Церкви, нужно огромное множество народа, который должен это обслуживать. Хотя облегчает ситуацию то, что практически, из всего нашего православного культурного наследия до нашего времени дошло всего лишь около 2%. Вы вдумайтесь в эту цифру. Нам надо искать очень четкие взвешенные решения, потому что у нас другого наследия не будет. Я хочу сказать, что отношение к древнерусскому искусству совсем не такое как скажем отношение к картине Репина «Письмо турецкому султану», представьте себе, что она исчезает из Третьяковской галереи, да мы все как один поднимемся.
Что происходит с очень многими произведениями, которые уже переданы Церкви. Существует такая замечательная Федоровская икона Божьей Матери — первая половина 13 века, двухсторонняя выносная икона. Рукоять 13 века — рукоять не помещалась в киот. И вот, пожалуйста, кто толкал руку с пилой? Господь Бог? Ну вот понимаете, теперь она в киот помещается. У нас этих рукоятей — кусочек от Владимирской, там еще от Знаменья и т. д. и все.
Это конечно крайности, но они существуют. Вот почему я поднимаю здесь эти вопросы. Что будет, когда мы начнем все передавать, как призывают «Радонеж», «Русский дом», до меня ведь доходят эти слухи, что надо передавать, передавать, а вот как передавать?
Или Владимирская икона Божией матери из Волоколамского монастыря, которая у нас хранится, она пролежала лет 15 на полу после освобождения, после Волоколамского дня. Доски на которой написана икона фактически нет, эта месиво из клея и опилок. И что с ней будет если ее отдать? А ничего не будет, понимаете вот ведь как. Мне приходилось очень много ездить, я скажу, что нет ничего страшнее ощущения, когда ты подходишь к памятнику, к иконе, где был склад, к примеру, склад минеральных удобрений. Очень любили во времена Никиты Сергеича Хрущева, именно так использовать храмы. И вот, подходишь к иконе — она осыпается, потому что она вся уже пропитана солями и все, ее уже нет. И в этот момент я всех бы призвал к ответственности. Я понимаю, что тут вмешивается политика, и еще очень многое, но я думаю, что если мы сейчас проведем серьезную и объективную инвентаризацию того церковного имущества, которое обладает художественной ценностью, и которым сейчас располагает церковь, то она даст очень плачевные результаты.
У нас есть несколько врат исполненных уникальной техникой золотой наводки. Это в Суздале, в Рождественском соборе — двое врат и в Александровой слободе. Но то, как они используются, на это же невозможно смотреть. Понимаете, на наших глазах это все исчезает. Есть негативы 30−40-х годов. Можно и нужно, а в некоторых случаях просто необходимо делать муляжи, другого выхода нет. Ведь все мы молчим, а в сущности мы лишились монументальной живописи Рублева. Лишились потому, что ни Успенский собор на Городке, ни Успенский собор во Владимире не выдерживают такой нагрузки, такого количества народа. Раньше можно было ссылаться на то, что храмов нет, а сейчас — извините, на душу населения и прихожан и священников стало намного больше. Значит, во Владимире, в том же Успенском соборе, можно подумать о том, как пощадить древние святыни. Ведь Рублев был канонизирован только в 1988 году. Значит, художники нам меньше нужны, чем все остальные? Наоборот.
И этот момент надо пересмотреть. Прежде чем вводить тотальную передачу художественных ценностей, надо посмотреть, чем мы все располагаем, и в каком они виде. Поверьте, что те памятники, которые претерпели так много за 70−80 лет советской власти, очень многие из них не выдержат этой нагрузки, не выдержат в полном объеме слова, я говорю это с полной ответственностью. И я бы сказал, что не всегда Церковь идет нам навстречу. Привожу конкретный пример. Фили. Ну нельзя загнать приход в 300 человек в дворцовый храм, рассчитанный на 25 человек, не бывает такого, понимаете. Даже наш, довольно трудный строй в таких случаях ставит на очередь для получения жилья. Так вот, возникает вопрос о получении жилья. Предлагается в течение года строительство деревянной церкви, рядом здесь же за охранной территорией. Я так и не получил никакого ответа, письмо передано Министром культуры Патриарху и спущено соответственно по инстанции. Почему так происходит? Это музейная повседневность и она оказывается очень тяжелой в этом смысле, потому что действительно, вот в тех храмах, которые сейчас переданы, некоторые из них не имеют четкого регулируемого режима работы. Необходимо сделать так, чтобы такие храмы были открыты только по престольным праздникам.
Это Покровский храм в Боголюбове. Он не долго протянет при таком режиме, потому что там 80% влажности из-за озер, которые расположены кругом. Давайте, прежде чем пойти по пути полной передачи, определим, что совсем невозможно передать, а что возможно лишь частично, потому что все-таки 80 лет это тоже процесс крупного старения с резкой переменой режима, который не пошел на пользу организму этих памятников.
http://rusk.ru/st.php?idar=6012