Люди перестали осмысливать себя соучастниками Истории России

Фрагменты выступления протоиерея Николая Соколова, настоятеля храма Святителя Николая в Толмачах, декана миссионерского факультета ПСТГУ, духовника Фонда Андрея Первозванного на встрече с прихожанами храма Святителя Николая в Толмачах и членами Фонда Андрея Первозванного, состоявшейся 9 февраля 2013 года.

…Русская Церковь в начале XX века воистину взошла на Голгофу. Эта Голгофа была ей предуготована, видимо, для дальнейшего духовного роста, очищения и прославления Церкви. Как говорит Тертуллиан: «Семя христиан — это кровь мучеников». Поэтому за годы тысячелетней истории (а мы с вами перешагнули этот порог тысячелетия), подходя к этому тысячелетнему рубежу, Церковь получила удивительную возможность проявить ту духовную силу, мужество, веру, которые, может быть, нельзя было проявить в те годы благоденствия, когда 100 лет назад праздновалось 300-летие дома Романовых… Церковь начинает свой голгофский путь с событий 17-го года, это продолжается, то усиливаясь, то немножко прекращаясь, но не прекращаясь до конца ни на секунду, до середины Второй мировой войны, до 1943-го года, когда политика государства была несколько исправлена. В общем-то, официальные гонения с тех пор почти что прекратились. Официально, но неофициально в лагерях еще долгое время оставались сотни и тысячи священников, архиереев вплоть до хрущевского времени, до «хрущевской оттепели». Мы сегодня как раз почитаем память именно тех священномучеников и исповедников, которые в этот период запечатлели своей кровью свою верность Церкви-матери, свою верность идеалам христианства, которые не отреклись, не убоялись, а воистину проповедовали Евангелие Христово и словом, и делом. Да, мы сегодня с вами имеем вновь воздвигнутый великолепный храм Христа, мы имеем Бутовский полигон, где также имеется храм в честь новомучеников и исповедников Российских. Наверное, почти в каждой православной семье есть образы императора-мученика, его семьи, священномученицы княгини Елизаветы. Однако, хотелось бы сказать, что всенародного почитания святых новомучеников мы сегодня не наблюдаем. Да, временами вспоминаем в храме, а так — поговоришь с людьми, которые пришли в Церковь недавно (со студентами, с которыми приходится беседовать), и спрашиваешь: «где находится гробница святейшего патриарха Тихона?». Человек задумывается. «Где пострадала царская семья?» Это вопрос на засыпку, где это такой Екатеринбург… К сожалению, люди перестали осмысливать себя соучастниками истории России, а история продолжается, и мы все с вами отвечаем за все поступки, которые были, и переживаем их, и стараемся в чем-то подражать тем, кто был прославлен, а в чем-то отходить от тех страшных моментов, чтобы не повторять их больше в нашей российской истории.

Я думаю, что если мы с вами будем правильно праздновать память новомученников Российских, то их можно праздновать каждый день. Открываешь календарь и видишь, что в этот день и в этот, и в тот. Машина молотила, не прекращая, на протяжении десятилетий. Сотни и тысячи людей уходили в небытие, никогда не думая, что их будут вспоминать, а мы с вами сегодня вспоминаем…

Если интересно, скажу несколько слов о своей семье. Наша семья — это простая русская семья. Ничего особенного, каких-то подвигов не совершая, жила обычной своей, обиходной жизнью прихода. Мой дед по отцу был дьяконом, его дед был священником, прадед тоже был дьяконом, прапрадед был псаломщиком. Таким образом, можно проследить до XVII века. Почти 300 лет в моей линии по отцу были священниками или священнослужителями в том или ином сане. Мой отец происходил из семьи священнодьякона Петра, который в свое время был арестован в 38-ом году и расстрелян в лагерях под Вырой в 41-м году. О его судьбе, что характерно, никто никогда не знал до времени окончания войны. Было страшное время, и люди, кто остался не репрессированным, боялись своим отношением к тем, кто уже получил, как тогда говорили, «по заслугам» от рабоче-крестьянского государства, никому не повредить, поэтому многие просто молчали. Это молчание тоже было особой позицией, которую нужно правильно понимать, но за этим молчанием часто стояло большое дело, которое знали только те, к кому оно относится.

Репрессии, которые пошли на Церковь, коснулись семьи. Приходит налог один, приходит налог другой, третий. Заплатить невозможно, потому что он увеличивается прогрессивно. Все, что можно, продали, и еще приходит налог. «Значит, вы враг народа — вы не платите налог. Тем более, что вы тунеядец». Приходят люди из известных структур и описывают все, что можно было описать. Из дома в знак погашения налогов выносится все. Как рассказывала уже покойная тетушка и отец, остались только стулья, на которых сидели люди. 6 или 7 стульев остались дома. Все остальное до последней нитки было вынесено. На руках остались дети, их нужно было кормить, поить. Моя покойная бабушка со слезами просила: «Пожалуйста, не уносите швейную машинку, ведь это моя надежда. Я всех обшиваю. Если вы ее унесете, мы умрем с голода». Никто этого не послушал, и все было унесено, они несколько часов сидели, как окаменевшие. Отца забрали. Все, его уже никогда никто не видел.

Затем все-таки нашли в себе силы (надо было как-то что-то делать), пошли и нашли где-то старый дырявый самовар, стали кипятить воду, а бабушка пошла по домам, когда свечерело. Все вещи, которые вытащили из дома, унесли в сельмаг, и в сельмаге все продавали за копейки, кто что возьмет. Вам 3 рубля, 2 рубля, вам машинка, вам стол, вам ковер, вам картина, вам икона. Таким образом все распродали. Когда бабушка вечером пошла по домам, ей люди тихонько стали возвращать вещи, которые взяли из дома. Ничего не говоря, просто выносили и давали. Ночью и на другой день часть вещей была получена. Самое важное, что она получила свою швейную машинку, которая потом уже была ее кормилицей. Через некоторое время вернули корову. Тоже кто-то купил и просто привел ее.

Когда уже основного человека, отца дьякона, забрали, уже второго обыска и ареста не было. Таким образом люди дожили до времен войны. Все были, как вы помните, пораженцы в правах: не имели права ни учиться, ни работать. Мой отец был вынужден под своей фамилией, как остался, Соколов, но в другом городе, выдавая себя за племянника одной женщины, учиться, чтобы получить среднее образование. Другой мой дядюшка, его родной брат, был вынужден принять фамилию Михалогорский тоже из другого села, из Фрязино, и там жить под именем Михалогорский. Только так могли распределиться. Таким образом люди все-таки получили образование, а тут уже началась Вторая мировая война, которая привела к некоторым изменениям в этой области политики.

Мой отец, прослужив Русской Православной Церкви на одном приходе почти 45 лет, мало, что рассказывал. Они не любили эти рассказы. Может быть, боялись, не хотели, чтобы были травмированы наши детские души (как он говорил, чтобы лишнего не знали), но, тем не менее, все потом стало известно. Он рассказывал, что, когда заканчивалась война (а папа прошел всю войну и милостью Божьей остался жив — он был сапером). В окончании войны он был ординарцем у генерала. Тот его приблизил, и он закончил войну в Кенигсберге. Генерал сказал: «Володя, вот уже 46-ой год. Все, начинается демобилизация. Тебе медаль дали „За боевые заслуги“ (у папы было много медалей). Что тебе хотелось бы получить от меня, ведь мы прошли с 41-го до 46-го года и живы. Живы ты и я». У папы не было ни одной царапины. Отец сказал: «Я понимаю, что вы хотите меня наградить, но мне ничего не надо. Что дали — дали во время боевых действий. Я хочу одно: узнать, что с моим отцом, а то я его не видел, не знаю. Что с ним произошло, хотел бы узнать не только я, но и вся семья, весь наш приход». Тогда генерал (его фамилия была Развозов) сделал запрос в специальные структуры и, спустя месяц, когда отец собирался уже мобилизоваться, он дал ему справку, что да, твой отец Петр Васильевич Соколов, такого-то года рождения был расстрелян в лагерях под Вырой где-то в октябре 41-го года. Приближался немец, и боялись, что эти лагеря будут захвачены. Помните, там был удар? Поэтому просто всех подряд расстреляли, всех, кто, что называется, были ненадежными. Вот такая судьба у моего дедушки Петра.

Про второго дедушку, Николая Евграфовича Пестова, и без того многие знают. Есть его биография, есть его книги, есть его труды, написанные им. Если будет необходимость, мы посвятим ему вечер и покажем фильм. В этом году исполнилось 120 лет со дня его рождения, и к 120-летию милостью Божьей нам удалось снять неплохой фильм о его жизни, деятельности, трудах и подвигах духовных, потому что написать такую работу, которая сегодня так много радости дает людям, это непросто. Поэтому, может быть, о нем поговорим в следующий раз, или какой-то другой раз. Сегодня тема у нас о новомучениках и исповедниках Российских, о гонении Церкви в тот период времени…

Конечно, мы все христиане и верим, что все произошло по промыслу Божьему. Конечно, в данном случае страдание христианской церкви в России является показательным для всего мира. Да, враг хотел уничтожить, и к этому было все готово, как будто бы ничто не должно было остановить эту десницу, которая рубила сплеча, не разбирая, кто прав, а кто виноват, если ты только носишь крест. Пострадали не только священники, но и сотни тысяч простых верующих людей, которые не отреклись от Христа. Их тоже надо прославлять. Их кровь сегодня к нам взывает. Именно это очистило церковь. Тот, кто еще вчера ходил с крестиком на шее и говорил, что у меня по Закону Божьему «пятерка» стоит — потом приходил и закрывал церковь.

Маленький пример того периода. У моей бабушки была очень интересная подруга. Она занималась с ней в гимназии, была тоже отличницей. В свое время, когда начались гонения, моя бабушка уехала. Так сложилось, что отец с матерью развелись, и она из Углича уехала в Москву. Она стала работать здесь в НКВД делопроизводителем. Надо же было кому-то помогать. Там были полуграмотные люди. Работая здесь, она через 2 года приехала в Углич и увидела свою подругу, с которой она ходила по монастырям, которая раньше каждый день причащалась. Теперь она ходила с красным бантом, с наганом. «Что с тобой случилось?». — «Зоя, времена меняются. Надо меняться и нам. Нельзя застывать в прошлом. В прошлом ничего хорошего нет». Она была вхожа во все монастыри, и первая показывала, когда приходили комиссии, где и что лежит. А была одной из лучших учениц гимназии, причащалась каждый день. Кто ей дал благословение на это — неизвестно. Я не хочу говорить ничего плохого, но она была расстреляна в 38-ом году. Она достигла очень большого звания. Она была в Москве одним из деятелей Наркомпроса. Вот так получалось, что 37−38-ой годы всех равняли, тех и других…

Наш храм, действительно, уникальный храм. Мы сегодня должны сказать, что он был свидетелем всех этих событий. Мы сидим под теми сводами, которые видели и священномученика отца Илью Четверухина, и мученика Николая Рейна, которые пострадали в эти годы.

Именно в этом месте происходило последнее богослужение. Как пишет в книге воспоминаний Четверухина, буквально через час-полтора после окончания службы вместо ладана уже дымились папиросы, стучали молотки, топоры, вырубали наши иконы, надругались над иконостасом, который стоит перед вами. Все это уничтожалось на глазах священника, который только час назад совершал божественную литургию. Как это перенести в сердце? Как все это страшно. Это еще не все, ведь храм не был разрушен до конца, не взорван, как храм Христа Спасителя, а стал запасником нашей Третьяковской галереи, где мы сегодня с вами и находимся. Тоже Божий промысел? Если помните храм, когда вы получили его 20 лет назад, что он из себя представлял, какие руины были. Кто бы думал? Мне моя любимая матушка говорит: «Не знаю, увидят ли наши дети или внуки?». Она оказалась права: внуки-то уже увидят. Внуки увидели этот храм, буквально воскресший из пепла. За этим стоит молитва наших новомучеников. Вот их имена, вот их икона. Сегодня мы с уверенностью можем сказать, что мы не одиноки в этой жизни. Есть те, кто за нас молится, кто нам помогает, кому мы можем молиться в своих упованиях, поэтому еще раз поздравляю сегодня с нашим праздником.

Как обращаться в молитве к новомученикам?

Вы знаете, я не вижу тут сложности. Дело в том, что у каждого свои святые. Я знал людей, которые совершено спокойно молятся святым, которые считаются католическими святыми. Они помогают. Обращаются, молятся. У нас они даже не прославленные. Известные такие и все. Могу сказать, что моя родная мама обращается за помощью к императору Николаю Второму, и, вы знаете, он ей помогает. Говорит: «Помолюсь ему: „Помоги мне!“». Какие-то самые простые вещи, которые случались у нее в жизни. Все как будто бы налаживается, все делается. Молитва и вера в того человека, к которому ты обращаешься. Как обычно прославляются? Когда есть чудеса. Вообще, сама жизнь чудо, когда мы часто этого не замечаем. В этой чудесной жизни мы должны видеть крупицы, которые бывают совершенно незаметными для постороннего человека. Поэтому если у вас есть желание молиться отцу Илье Четверухину, чтобы наш храм благоденствовал в хорошем, духовном плане, а не материальном, чтобы был мир, любовь…. Самое дорогое, что я ценю в приходе, это мир, мир и любовь. Ничто не надо. Можно пить одну воду. Ее даже не надо пить, но если будет мир и согласие между священниками, между прихожанами, мы тогда можем решать любые вопросы, и нам ничто не страшно. Мы должны стремиться к этому и об этом просить наших новомучеников. Вот так просто к ним обращаться в спокойной молитве… Некоторые храмы, в которых новомученики прославлены, не имеют своих икон этих святых по разным причинам. Одна из причин — инертность: «Ладно, еще успеем, напишем, знаем». Ну и хорошо. Может, нет материального достатка. Чтобы сегодня написать такую икону по золоту, это примерно около 120−130-ти тысяч рублей. Это средне. Такая икона может быть и дороже. Поменьше может быть и за 100 тысяч. Где взять такие средства в храме? Не каждый храм это может. Многие храмы еще не восстановлены, многие храмы еще нуждаются в определенных дотациях и материальных вливаниях, чтобы просто получить статус действующего храма… Опять-таки про чудеса, которые встречаются в жизни. Может быть, вы не знаете, как все произошло, ведь когда мы пришли, здесь были руины. Мы стали служить. Помните, одно время был фанерный иконостас, потом были какие-то иконочки. Потом было невозможно служить, потому что было 5−10 градусов тепла. Потом мы пошли служить к покойному отцу Федору в Тушино. Там служили пару лет. Потом мне дали комнату наверху, где я принимал людей (в административном корпусе). Потом несколько месяцев служили в Николо-Голутвине. Потом вдруг за какой-то год… Господь ждал: «Как вы? Не отчаетесь?». Нет, потихоньку-потихоньку собирались. Послал людей, которые пришли и сказали: «Это что у вас, так и будут стоять леса до скончания века?». Что есть, то есть. Другого нет. Денег-то нет у нас. Мы тогда абсолютно не имели никаких денег. Приход был пустой. Никто же не ходил сюда. Какие деньги будут? Пусто. Так, ковер купили, чаши купили — что-то самое необходимое, потому что это была государственная стройка. Сами понимаете, что творилось в 90-ые годы. Вы лучше меня знаете, что это такое. Все стояло на месте, и ничего не делалось. Только желание определенных лиц, которые заинтересовались, как я считаю, по молитвам наших святых и по промыслу Божью, по благословению Богородицы. За полтора года храм стал таким, каким вы сегодня его видите. Полтора года, а до этого было почти 12 лет реставрации.

http://fap.ru/index.php?nt=news&id=15 328