Восьмое марта: 100 лет праздника в России

Знаете ли вы, что в этом году исполняется ровно сто лет со дня первого в России Международного женского дня? Или что Февральская революция 1917 года началась с того, что работницы питерских мануфактур отмечали этот праздник и объявили забастовку? Женский и семейный вопросы в России в XX веке оказался крепко связан с революцией, ее теорией и практикой. Да и нынешние наши проблемы с семьей во многом родом из советской эпохи.

Демонстрация женщин в Петрограде, 23 февраля (8 марта) 1917 года

Роль 8 марта в свержении российской монархии

Именно 23 февраля 1917 года по старому стилю, то есть 8 марта по новому, в Петрограде начались массовые беспорядки, быстро переросшие в революцию. В этот день работницы нескольких питерских мануфактур и фабрик, отмечали Международный женский день. После антивоенных митингов на производстве они вдруг объявили забастовку и с криками «Хлеба!», двинулись уговаривать рабочих с соседних заводов на Выборгской стороне в Питере присоединяться к ним.

В те дни жители столицы проводили долгие часы в очередях у хлебных лавок. Ходили слухи, что вот-вот должны ввести продовольственные карточки. Напуганные люди ринулись покупать хлеб, пока его дают свободно. Петербург боялся голода. Как говорят многие историки, напрасно, ибо запасов зерна и муки в городе было все-таки достаточно. Тем не менее, уже к вечеру 23 февраля бастующих было более 60 000 человек. Начались первые столкновения с полицией. Так спусковым крючком Февральской революции стала женская эмоциональная натура, на волне слухов встревоженная тем, чем же кормить своих детей.

Вообще все начиналось с того, что революционному движению были нужны свои символы и праздники. Непосредственной родительницей Международного женского дня считается немецкая революционерка Клара Цеткин (в девичестве Эйсснер, вышедшая замуж за русского революционера-эмигранта Осипа Цеткина). В 1910 году на Второй Международной социалистической женской конференции в Копенгагене она предложила учредить международный женский день.

Сначала единой даты новорожденного праздника не было. Его в разных странах начали проводить в разные числа марта. В России первый Международный женский день отметили митингами в 1913 году — ровно сто лет назад. В следующем году он впервые отмечался уже как раз 8 марта сразу в шести странах: Австрии, Дании, Германии, Нидерландах, России и Швейцарии. А всего через три года празднование Международного женского дня вылилось в заваруху такого масштаба, последствия которой мы расхлебываем до сих пор.

Женщина и революция

Женский и, шире, семейный вопрос занимали видное место в революционном движении. Революционеры ставили себе целью полностью уравнять женщину с мужчиной в правах и возможностях, которые ей предоставляет общество. Это называлось — «сделать ее свободной». А что для этого, в частности, нужно? Отказаться от семьи — в том виде, в каком она нам досталась от Бога, истории и традиции. Правда, степень отказа от семьи была все-таки разной, в зависимости от радикальности самих преобразователей-прожектеров.

Еще авторы утопий в коммунистическом духе (Платон, Кампанелла и др.) с семьей в своих мечтаниях обходились очень круто — впрочем, как и со многим другим. В их идеальных государствах упразднялись частная собственность и брак. Мужчины и женщины сочетались друг с другом по решению властей лишь для рождения потомства, и не более того. Порой кажется, что отношения полов, например, у Платона в его идеальном государстве больше напоминают племенной завод. Вводилось обязательное общественное воспитание детей. Дети ко всем взрослым должны были обращаться как к своим родителям, а взрослые все подрастающее молодое поколение должны были считать своими детьми.

Основоположники марксизма крайне скупо говорили о том, как именно будет устроено коммунистическое общество. Как ни странно, в этом они видели свое преимущество. Они не собирались конкретно описывать «светлое завтра», потому что картинки подобного рода считали беспочвенными утопическими прожектами, зато себя — трезвыми реалистами. По их мнению, только реальная жизнь сама может определить, какими конкретно будут отношения и общественные институты в будущем. Они лишь были уверены в коренном преобразовании всего, в том числе и института семьи и роли женщины в обществе.

Социалисты и коммунисты утверждали, что женщина в классовом обществе испытывает двойной гнет: ее эксплуатируют и капиталист-предприниматель, и семейный быт. Немецкий социал-демократ Август Бебель, автор классической социалистической работы «Женщина и социализм», писал: «Женщину и рабочего объединяет то, что оба они угнетенные. Много сходного в положении женщины и рабочего, но в одном женщина идет впереди рабочего: она — первое человеческое существо, попавшее в рабство. Женщина сделалась рабой раньше, чем появился раб. В этом положении женщина находится с самого древнего времени, как это нам показывает история развития человеческого общества».

Тем не менее, последователи Маркса считали, что, несмотря на двойной гнет, женский вопрос — часть общего социального вопроса. Либеральный же феминизм с их точки зрения не понимает, что все проблемы, в том числе женские, может разрешить лишь пролетарская революция. Дескать, даже если буржуазное женское движение проведет свои требования о равноправии с мужчинами, то этим не уничтожится ни проституция, ни материальная зависимость жен от своих мужей, ни современный брак как скрытая форма рабства и той же проституции. Как говорил Бебель, что подавляющему большинству женщин безразлично, удастся ли нескольким тысячам женщин более состоятельных слоев общества пройти высшее учебное заведение, получить медицинскую практику или сделать служебную карьеру.

Семейные эксперименты

После Октябрьской революции Коминтерн в одном из своих постановлений предельно откровенно заявил, что «революция бессильна до тех пор, пока существует понятие семьи и семейные отношения». Логика радикальной революции требовала борьбы против традиционной семьи как оплота старого мира.

Поэтому сразу после своей победы коммунисты отменили церковный брак и ввели брак гражданский, который регистрируется в загсе. Под знаком борьбы за права женщин были впервые в мировой истории в 1920 году легализованы аборты, а развод упростили до такой степени, что стало возможным развестись в одностороннем порядке, без уведомления супруга. Можно, например, вспомнить рассказ Зощенко «Свадебное происшествие» (по нему снят известный фильм Леонида Гайдая «Не может быть»). В сатирическом рассказе главный герой так стремительно согласился на брак, что потом никак не мог узнать на свадьбе свою избранницу. Когда же он почувствовал себя обманутым в своих скоропалительных стремлениях, то «на другой день Володя Завитушкин после работы зашел в гражданский подотдел и развелся». Действительно, как говорил в фильме дружок Володьки, которого играл Савелий Крамаров, «делов то!»

Это время отличилось свободными нравами и шокирующими экспериментами в сфере отношений между мужчинами и женщинами. Нередким стало сожительство двух мужчин с одной женщиной или, наоборот, двухпарные браки и т. д. Члены образовавшегося в 1925 году общества «Долой стыд», решившие бороться со стыдом как «буржуазным предрассудком», по пять-десять человек обнаженными устраивали демонстрации в Москве и других городах. Правда, потом милиция получила указания и стала задерживать идейных борцов за революционный нудизм.

Широко известными теоретиками половой свободы были большевички Инесса Арманд и Александра Коллонтай. На страницах журнала «Молодая гвардия» Коллонтай писала, что «для классовых задач пролетариата совершенно безразлично, принимает ли любовь форму длительного и оформленного союза или выражается в виде проходящей связи».

Широкое распространение в комсомольских кругах получила так называемая «теория стакана воды»: половая потребность столь же естественна, что и потребность есть, пить и спать. И поэтому удовлетворять ее надо столь же легко и «без комплексов», как, например, выпивать стакан воды при жажде. Правда, далеко не всем старшим товарищам по партии нравилась такая легкость подрастающего молодого поколения. «Безнадежно старомодным» в этом вопросе оказался сам вождь революции Владимир Ильич Ленин, решительно осудивший «теорию стакана воды». Также в своей дискуссии с Инессой Арманд по поводу «свободной любви» он не без остроумия писал ей в письме: «Даже мимолетная страсть и связь, пишете Вы, поэтичнее и чище, чем поцелуи без любви пошлых и пошленьких супругов. Логично ли это противопоставление? Поцелуи без любви у пошлых супругов грязны. Согласен, им надо противопоставить… что? казалось бы, — поцелуи с любовью? А Вы противопоставляете „мимолетную“ (почему мимолетную?) „страсть“ (почему не любовь?). Выходит по логике — будто поцелуи без любви (мимолетные) противопоставляются поцелуям без любви супружеским. Странно!..»

Так или иначе, но революционное освобождение женщины даже без половых излишеств подразумевало ее полное уравнивание с мужчиной в работе. Теперь трудиться на равных должны были все, независимо от своего социального происхождения или пола. Как писала та же Коллонтай, «не будь Октября, до сих пор господствовал бы взгляд, что самостоятельно зарабатывающая женщина — это временное явление и что место женщины — в семье, за спиной мужа, добывающего средства к жизни. Новая женщина — это прежде всего самостоятельная трудовая единица, чей труд идет не на обслуживание частносемейного хозяйства, а на общественно полезную и нужную работу».

При этом теоретики-коммунисты доказывали: чтобы женщина могла трудиться на полную отдачу, ее надо освободить от тягот семейного быта. Только свободная от ежедневной готовки, стирки и забот за детьми женщина сможет полностью выкладываться на работе и быть равноценным «членом социалистического коллектива». Поэтому еще до революции ее «агитаторы и главари» говорили, что индивидуальные тесные кухни в будущем заменят гигантские кухонные фабрики и общие просторные столовые. Отвратительности и неправильности отдельных кухонь коммунистические писатели посвятили немало проникновенных строк:

«Частная кухня является для миллионов женщин учреждением, напрягающим до предела все их силы, отнимающим и растрачивающим их время; в ней женщины теряют здоровье и настроение; она, является предметом их постоянных забот, особенно тогда, когда средства, как у большинства семейств, ничтожны. Упразднение частной кухни будет освобождением для бесчисленного количества женщин. Частная кухня является таким же отсталым пережитком, как станок мелкого ремесленника; оба обозначают огромную бесхозяйственность, растрату времени, силы, топлива и освещения, пищевых продуктов и т. д». (А. Бебель. «Женщина и социализм»).

Также при коммунизме и стирать будут специальные прачечные комбинаты, а всех детей возьмут из семей на общественное воспитание. Наверно, именно с этой целью в 1918 г. даже юридически отменили любое усыновление — как чужих детей, так даже и родных. Этот запрет просуществовал до 1926 года.

Однако извлечь женщину из тесных семейных кухонь и освободить от бытовых забот не получилось, а вот нагрузить ее работой (в социалистическом обществе не работают только тунеядцы) удалось. Эта «вилка» и оказалась причиной как сокращения рождаемости, так и той повышенной нагрузки, легшей на женские плечи, которая существует и сегодня.

Сталинский разворот

Где-то с конца 20-х-начала 30-х годов в СССР наблюдается некоторый разворот в делах семьи. Сталин «строил социализм в одной стране», а для этого надо было не разжигать и дальше мировую революцию, но привести в строгий порядок социальные отношения, разболтанные чрезмерной «творческой» инициативой снизу. С середины 30-х запрещаются аборты. Становится накладно разводиться: был введен штраф за разводы: 50 руб. за первый, 150 руб. за второй, а за третий и каждый последующий — по 300 руб.

Впрочем, Сталин не был всецело за семью. Новому режиму была нужна не крепкая семья вообще, но лишь правильная крепкая семья — социалистическая. Которая верна партии и товарищу Сталину. Печально знаменитое дело пионера Павлика Морозова (несчастного ребенка, ставшего жертвой Гражданской войны) лишний раз показало всем, что между преданностью семье и идеологическому государству нужно выбирать последнее. В сталинские годы отречение от «неправильных» родственников — «врагов народа», предательство самых близких людей было ужасающей повседневностью.

Однако даже осторожный и половинчатый разворот в семейной политике более последовательными революционерами, например, Л. Троцким, трактовался как «семейный термидор» и измена делу революции. Троцкий писал: «Торжественная реабилитация семьи, происходящая одновременно — какое провиденциальное совпадение! — с реабилитацией рубля, порождена материальной и культурной несостоятельностью государства. Вместо того, чтобы открыто сказать: мы оказались еще слишком нищи и невежественны для создания социалистических отношений между людьми, эту задачу осуществят наши дети и внуки, — вожди заставляют не только склеивать заново черепки разбитой семьи, но и считать ее, под страхом лишения огня и воды, священной ячейкой победоносного социализма. Трудно измерить глазом размах отступления!»

Также Троцкого очень огорчало, что все меньше почтения оказывают молодежи, что опять начинают цениться опыт и авторитет, а не молодой революционный задор: «Ныне и в этой немаловажной области произошел крутой поворот: наряду с седьмой пятая заповедь полностью восстановлена в правах, правда, еще без ссылки на бога».

«Всякая жизнь — страдание. А женская жизнь — тем более»

Между тем, после смерти Сталина, с годами революционный запал в советском обществе угасал все больше. В брежневские годы даже стал пропагандистским штампом лозунг «семья — первичная ячейка общества». Уже любое активное вторжение партийных и государственных структур в семейные отношения, даже если оно диктовалось интересами сохранения семьи, трактовалось как недопустимое вторжение в личную жизнь. Любопытно поэтому, что во многих фильмах «для интеллигенции» времен Брежнева и перестройки развод вновь стал ассоциироваться со свободой и настоящей жизнью «полной грудью», а семейная жизнь и первая жена — чуть ли не с тюрьмой. Навскидку тут можно назвать «Тот самый Мюнгхаузен» Захарова и «Забытую мелодию для флейты» Рязанова.

В целом вышло так, что в советское время женщины стали работать наравне с мужчинами, но поскольку гигантских дворцов-общежитий с общими кухнями и внесемейного утопического воспитания детей все-таки не случилось, то домашних обязанностей с них тоже никто не снял. Эмансипация и равенство в праве на труд вылилось в усиление нагрузки. Бытовая рутина и дети (теперь уже, правда, немногочисленные) все равно лежат в основном на женских плечах.

Обязательная работа для женщин, кстати, в огромной степени и повлияла на то, что теперь у нас в среднем 1−2 ребенка на семью. От советского времени и поныне остался живучий стереотип, что быть домохозяйкой и заниматься детьми — это очень странно и чуть ли не неприлично.

В постсоветское же время из-за неудачных реформ и бедности большинства населения, особенно за пределами МКАД, далеко не каждый мужчина может позволить своей жене быть домохозяйкой. К тому же современное общество не нуждается в больших семьях. Да и многие женщины, вкусившие сладких плодов свободы, не торопятся возвращаться домой и предпочитают делать служебную карьеру.

В этих условиях праздник 8 марта за сто лет у нас постепенно превратился в свою противоположность. Если раньше он был символом борьбы за равенство мужчины и женщины в труде и нелегких общественных правах и обязанностях, то к сегодняшнему дню его пролетарская боевая сущность совершенно выхолостилась. Он скорее превратился в напоминание о том, что женщина нежное воздушное существо (а не просто «друг человека»), которому надо дарить цветы и подарки — ну хотя бы сегодня. Этот день стал символом непохожести женщин на мужчин, их неуравниваемости с ними — сколько бы бывшая Советская власть или современный феминизированный мир не старались доказать обратное.

http://www.nsad.ru/articles/vosmoe-marta-100-let-prazdnika-v-rossii