 |
| Религия и СМИ | Кирилл Васильев | 06.03.2013 |
Переход к платной медицине, причем не частной, а монопольно-корпоративной, грозит погубить российское здравоохранение. Представьте, что вам нужна операция. Социальных гарантий, как в СССР, у вас нет. Работающей страховки, как на Западе — тоже. Вам вроде бы положена бесплатная операция, но за наркоз придется заплатить. В палате лежите бесплатно, но за капельницу снова платите. Как и в образовании, здесь есть «бесплатный минимум», которого заведомо недостаточно. Цена за лечение в таком случае может быть сколь угодно высокой, а официальная зарплата врача при этом — менее 20 тысяч рублей. Развитие ситуации предсказуемо. В условиях этого бесчеловечного эксперимента врачами становятся либо взяточники либо беспредельные альтруисты, — детский хирург РДКБ, кандидат медицинских наук, врач высшей категории, член Ассоциации детских хирургов России, доцент Кафедры детской хирургии Российского национального исследовательского медицинского университета им. Н.И.Пирогова, Кирилл Германович Васильев. Подвижников удержать в профессии может лишь бесконечная любовь к пациентам, а порой и глубокое религиозное чувство. Правда, не всегда ясно, где заканчивается первое и начинается второе, но так ли это важно?
 |
|
Кирилл Васильев |
— Кирилл Германович, проверю сведения, которые дают интернет-источники. Вы потомственный врач, но Ваш род идет напрямую от великого русского ученого Менделеева. Все так?
- Насчет медицинской династии Вы, пожалуй, правы, а во втором пункте есть существенное преувеличение.
— Насколько существенное?
- Знаете, один наш родственник, профессор Иван Иванович Судницын, работающий ныне в МГУ на кафедре почвоведения, очень увлекается генеалогией. Так вот он некоторое время назад организовал собрание, на которое позвал всех родственников по линии моей мамы. Усадил за стол и изобразил генеалогическое древо Тиличеевых и Алексеевых — наших предков по маминой линии. Кстати, Тиличеевы — старый дворянский род, о Тиличееве писал Лермонтов. Самым известным из них является мамин дядюшка — Владимир Юрьевич Тиличеев, выдающийся пианист, доцент академии им. Гнесиных, записавший много пластинок с детальным анализом фортепианных произведений — для тех, кто учится фортепианной игре высшего уровня. Самые известные записи — «Лунная соната» Бетховена и «Времена года» Чайковского. Сейчас они переизданы на компакт-дисках. Как недавно сказал ректор «Гнесинки, на сегодняшний день никто в мире не сделал лучшего анализа этих произведений, чем Тиличеев. К100-летию со дня рождения В.Ю.Тиличеева в 2008-м году вышла большая книга о нём. Вот я являюсь прямым потомком этого замечательного человека.
— А вторая генеалогическая ветвь?
Алексеевы — другая фамилия из этого древа. Моя бабушка, мамина мама, — Вероника Михайловна Алексеева. Это её отец был врачом. А брат, Андрей Михайлович Алексеев, — выдающимся художником. Не так давно проходила его выставка в знаменитой галерее на Тверской. Он умер очень рано — в 1971-м году, не дожив до 60 лет. Так вот, от древа Тиличеевых и Алексеевых тянется веточка к Менделееву (он где-то совсем на краю древа). Менделеев не является нашим прямым предком", но одна какая-то боковая веточка и до меня дотянулась. Но я потомственный врач. Правда, лишь во втором поколении, если смотреть напрямую. Хотя еще отец моей бабушки до революции был терапевтом. Революцию он пережил и умер в 1948-м году. А мой папа был профессором кафедры детской хирургии нашего университета. Он является автором нескольких изобретени¬й, а сейчас на пенсии. Я сейчас работаю на базе отделения абдоминальной хирургии (т.е. хирургии брюшной полости) в РДКБ. 10 лет занимался острыми хирургическими заболеваниями у детей с онкопатологией системы кроветворения. Продолжаю работать — только в гематологию и онкологию больше ни ногой.
— Об этом даже спрашивать страшно.
- Спрашивайте, я отвечу. Профессия действительно страшная, вы правы, но должен же кто-то и страшными профессиями заниматься.
— Священник Георгий Чистяков, будучи волонтером в РДКБ, писал, что детская онкология — это схождение во ад…
- Отец Георгий был настоятелем нашего больничного храма. Поэтому большая часть тамошних прихожан — бывшие дети из больничных отделений. Общение с больными детьми наполняет душу любовью, добротой и состраданием — это исключительно благодетельные чувства. Детишки замечательные, им очень хочется помочь. К сожалению, не всегда получается. Хотя сегодня вылечивают до 80% таких больных. И детская онкология перестала быть фатальной.
— За счет чего такие результаты?
- Изменилась химиотерапия. Теперь мы имеем мощные препараты и мощную терапию прикрытия. Это значит, что дети вылечиваются от основного заболевания и не умирают от осложнений после химиотерапии, как бывало раньше.
— А хирургия?
- Хирургия в детской онкологии и гематологии достигла своего потолка, дальше ей развиваться некуда. Впрочем, у меня лично там была особая работа: я занимался острыми хирургическими заболеваниями, возникающими на фоне онкологии. Например, ребенок находится на гематологическом лечении, и вдруг — острый аппендицит. А у него «нет крови», как у нас говорят. То есть все показатели нулевые: лейкоциты, тромбоциты… Это безвыходная ситуация. Не оперировать ребенка нельзя: погибнет от аппендицита. И оперировать нельзя: операцию он не перенесет. И я стою над его постелью вот с такой дилеммой.
— Как она решается?
- Решается, конечно, в пользу операции. Хотя прогноз в таких случаях весьма неблагоприятный: на 20 неудач одна удача.
— А как Вам удавалось избегать эмоционального выгорания?
- Никак не удавалось. Я почти выгорел. И в данный момент этим уже не занимаюсь. В основном консультирую и преподаю во Втором медицинском на кафедре детской хирургии. Перестал заниматься тяжелой работой из-за того, что за последние 10 лет очень сильно пошатнулось здоровье. И практику с детьми онкогематологического профиля мне пришлось оставить. Не знаю, чем бы в ином случае дело кончилось. Умирать мне сейчас нельзя: младшего ребенка еще надо на ноги ставить.
— При выборе профессии для Вас свою роль сыграл прежде всего наследственный фактор?
- Как сказать. Были у меня и другие помыслы, литературные и прочие. Но я решил, что медицина литературе не помешает.
— Так и оказалось?
- Да, я продолжаю писать стихи, были публикации. Конечно, папа меня посвящал в свою работу. А вот моя старшая дочь пошла в педагогику. Что выберет младшая, не знаю, но вроде есть у нее мысль стать врачом.
— Это же здорово…
- Но это тяжелое будущее, учитывая нынешнее материальное положение тех, кто работает в медицине. У меня зарплата на основной работе на кафедре детской хирургии РНИМУ.- 19 тысяч рублей. При наличии ученой степени, ученого звания, трех дипломов лауреата РГМУ за лучшие исследовательские работы и 24-летнего рабочего стажа. Материальных стимулов никаких. Единственный стимул — энтузиазм и желание что-то делать для людей. Кто-то в такой ситуации взятки берет, компенсируя нищенскую зарплату. Но я не могу себе это позволить по морально-этическим соображениям. Сейчас врач — это или нищий, если он честный, или взяточник.
— Почему образ врача в массовом сознании скорее негативный?
- Потому что никому неохота за копейки рвать из себя жилы. И в итоге в профессию нередко идут те, кто ее позорит.
— Почему медицина попала в униженное положение?
- Потому что страной де факто правят нефтяные магнаты. Олигархи, владеющие вышками. Для них главное — норма прибыли. Ничто не должно оттягивать деньги из их карманов, а население страны «оттягивает». Через налоги, социальные программы, зарплаты, пенсии. Поэтому владельцам трубопроводов невыгодно, чтобы населения было много. Вполне достаточно тех, кто обслуживает трубы, вышки и прилегающую инфраструктуру. Все остальные — шлак, человеческие отходы.
— Врачи, по их мнению, должны способствовать сокращению населения?
- Ну, заговор с врачами-убийцами — это из области черной фантастики и сталинской пропаганды. Но реальность не намного радужнее. Ведь если медицина в целом будет на высоком уровне, в стране сохранится слишком много «лишних людей». Поэтому иметь сильную медицину — сильную на всех уровнях, от сельской амбулатории до клиники Четвертого управления — нашим сырьевым и энергетическим элитам крайне нежелательно. Их бы устроили отдельные элитные клиники для своих, где работают вышколенные кадры.
— А остальные?
- Как могут. Если мы, например, уедем в Торопец (Тверская область), где сейчас мои родители живут, то увидим настоящее запустение. Когда элементарный аппарат УЗИ им привезут — это уже счастье. У главврача больницы в Торопце, моего хорошего друга, зарплата 9 тысяч рублей. Здание не ремонтировалось 50 лет, в операционной плесень на потолке. А ведь это 450 километров от Москвы всего-навсего. И эти люди в таких условиях зашивают сердца, оперируют на щитовидке, делают другие сложные вещи. Это энтузиасты. У них есть какая-то подработка, но она мало что меняет. Вот я работаю на трех работах — в частной клинике, в больнице на полставки, и преподаю в институте. Общий доход от трех работ 30−35 тыс. рублей максимум.
— Как Вы думаете, когда это прекратится? И прекратится ли?
- Когда бюджетные средства будут распределяться по-другому. И перестанет разрушаться медицинское образование, которое зачем-то перекраивают по американскому образцу. Я был в США и видел, какое там образование, как там врачи работают. Это ужас. Они все меньше информации держат в голове, за них все делают компьютеры, но при любом сбое, нештатной ситуации врачи беспомощны и ничем не могут помочь. Мы сейчас идем к такой же деградации отрасли, только у нас и суперкомпьютеров не будет.
— Это катастрофа?
- Да, если люди наверху не поймут, что врачи и преподаватели должны достойно жить. Что надо вернуть советскую систему медицинской помощи. Большевики виноваты во многих преступлениях, но у них хватило ума не покуситься на медицинские наработки, которые появились в дореволюционное время в медицине, не разрушить их. А сейчас и сохранить то, что было, не желают. Ведь если народ узнает, что такое достойная жизнь, когда средняя смертность для мужчин больше 75-и, а не меньше 60-и лет, то хозяевам нефтяных вышек станет не так комфортно. Если все до пенсии будут доживать, то ведь эти пенсии платить придется!
— Вы говорили о Торопце. Торопец — это родина патриарха Тихона, и я знаю, что Вы увлеклись этой темой, собираете материалы…
- Гораздо больше об этом знает моя старшая дочь, которая сейчас там преподает в православной гимназии. Действительно, святитель Тихон родился в Торопце. В городе сохранилась церковь, где отец его был настоятелем и где будущий святой начал служить алтарником. Там могила его родителей и брата, над ней сейчас стоит часовенка. На его доме висит мемориальная доска. Почему-то и дом, и храм сохранились в советское время — удивительно, но факт. В Торопце есть краеведческий музей, в экспозицию которого включен портрет святителя Тихона. Как он жил, я не знаю. Возможно, сестры близлежащей обители — Свято-Тихоновского монастыря — что-то знают. Город Торопец гордится тем, что он является Родиной святого.
— И не только верующие?
- Конечно. Это местный символ наряду с Модестом Петровичем Мусоргским и Александром Невским, который там венчался. Его мать подарила Торопцу икону Корсунской Божией Матери, которая потом стала называться Торопецкой. Сейчас Корсунско-Богородицкий собор в Торопце готовят к тому, что икона туда вернется… Впрочем, есть еще две местные знаменитости: адмирал Рикорд и генерал Куропаткин.
— В советское время считалось, что наука и религия не совместимы. И сейчас от некоторых академиков-атеистов и их последователей можно услышать, что религия — это мракобесие и отсталость.
- Религия и наука не просто совместимы. Религия позволяет гораздо лучше понять науку. Я долго это анализировал и обсуждал с друзьями и родителями. Я не вижу у медицины никаких противоречий с Библией в плане биологии, эмбриологии и так далее. Лично мне религия позволяет в любой ситуации оставаться человеком. В том числе в жестком научном мире, где почти каждого волнует, чья фамилия и в каких списках стоит первой. Меня это не волнует.
— Что Вы думаете о нынешнем состоянии Церкви?
- В последнее время в некоторых СМИ бесконечно обсуждаются отдельные моменты, которые имеют отношение не к православию и Церкви, а к личному поведению отдельных священнослужителей. Есть такая точка зрения: допустим, такой-то священник плох, потому что он стяжатель. И если он так себя ведет, то зачем я пойду в такую церковь? Так рассуждает обыватель, начитавшись газет. Нужно людям мягко разъяснять, что это неправильно. Потому что Церковь — это Церковь, а священник — лишь человек. В Церковь мы идем не к человеку, а к Богу, священник — просто посредник, и за его грехи с него Бог отдельно спросит, как и со всех нас. На Страшном Суде он ответит. Но возложение ответственности за чьи-то грехи на Церковь порой отвлекает от нее молодых людей. И вот тут их ловят сектанты и прочие сомнительные организации.
— Это все, конечно, нелепо. Проводя аналогию между Церковью и медициной, получим примерно такую логику: если какой-то врач берет взятки, значит, медицина — ложь, и я буду лечиться заговорами. А еще я тут недавно заглянул в клинику и видел там много больных людей. А говорят, что медицина делает здоровыми. Обманули!
- Из врачей СМИ тоже часто делают необразованных людей, аморальных типов. Естественно, врачей-взяточников хватает. Но население почти поверило в то, что таковы все врачи. Когда они видят нормального человека в белом халате, то очень удивляются и не верят глазам своим. «Как это? Он меня хорошо принял, вдумчиво поговорил, сделал все, что мог, да еще и денег не просит? С ума сойти!» Я регулярно наблюдаю, как на людей в таких случаях буквально столбняк находит.
— Вы знаете врачей-подвижников. Расскажите о ком-нибудь.
- Вот, например, Эдуард Александрович Степанов, академик нашей кафедры детской хирургии, скончавшийся в 2007-м году. Гениальный хирург, абсолютный бессребреник. Он был другом нашей семьи, с ним было изумительно легко общаться. Эдуард Александрович никогда никого ни о чем не просил. Но его операции приходили смотреть толпы людей. Это что-то сверхчеловеческое. Не было области в детской хирургии, кроме нейрохирургии, которой бы он не коснулся. Впервые в мире сделал некоторые типы операций. Степанову писали письма и присылали книги из ведущих клиник мира. Его очень ценил знаменитый американец Свенсон.
— В России Степанова плохо знали?
- Не то слово. Он стал академиком только после советской власти, потому что не был членом КПСС, а в советское время запрещено было избирать в академики не членов партии. Жил очень скромно, имел небольшую квартирку на Юго-западе, ездил всю жизнь на «Жигулях». Но когда он умер, в России не было ни одного сообщения об этом. Почему? Хотя в лондонской прессе, например, писали о том, что «в России умер великий детский хирург Степанов». Когда мы его хоронили, к его гробу приходили незнакомые люди и плакали. Очень много было таких людей. Мы аккуратненько спросили, как хорошо они его знали. Многие отвечали: «Когда я был ребенком, он меня оперировал». Это выросшие пациенты. Они живут, а его больше нет. Сын Степанова Алексей — великолепн¬ый хирург, заведующий отделением абдоминальной хирургии РДКБ. Достойный продолжатель дела своего великого отца.
— Что бы Вы посоветовали будущему врачу?
- У нас есть анекдот. Почему врач работает на полторы ставки? Потому что на одну есть нечего, а на две некогда… Будущий врач должен хорошо понимать, в какую профессию идет, не роптать и не брать взяток, вот и все. Правда, тогда, если при этом в нашей стране ничего не изменится, врачи вымрут как класс.
Кирилл Васильев
СЛУЧАЙ НА ВОКЗАЛЕ
Это было весною на автовокзале:
Подошел старичок полунищий, больной,
Попросил, чтобы мы закурить ему дали,
И сказал: «Не хочу возвращаться домой.
Дома нечего жрать, и промокли дровишки,
А старуху три года назад схоронил.
Продаю, мужики, две хорошие книжки:
Я б себе деколону тройного купил.
Деколон будет лучше любой бормотухи:
Отшибает мозги, и — на всё наплевать.
Я, ребята, завидую нынче старухе,
Да и мне уже скоро, небось, помирать.
Ну, а тех, кто у власти — потом расстреляют,
Я им сам кирпичом проломил бы балду:
Мне, вон, пенсии на деколон не хватает,
А не то, чтоб какую другую еду.
Нынче все там чего-то базарят про Бога,
Только всё это видеть в гробу я хотел.
Я вам книги продам, дайте денег немного,
Закрывают уже парфюмерный отдел!"
