 |
| Российская газета | Юлия Кантор | 21.02.2013 |
Так, выступавший на съезде нарком по военным и морским делам Климент Ворошилов восторженно заметил: «Вряд ли много найдется таких крестьян в Европе и Америке, которые бы вышли бы на трибуну и без единой запиночки произносили длинные и хорошие речи о строительстве новой жизни, нового человеческого общества». Действительно, «выдержанные» в нужном духе речи участников съезда были заранее отрепетированы «на местах». Многочасовой «спектакль» в Большом театре прошел без сбоев и накладок — не предусмотренная сценарием правда об истинном положении дел в сельскохозяйственной сфере, известная многим делегатам по личному опыту, а членам президиума по секретным партийным сводкам и донесениям спецслужб, сюда не просочилась.
Съезд задумывался политбюро ЦК ВКП (б) во главе со Сталиным для демонстрации позитивного единодушия советского крестьянства в отношении коллективизации, пик которой пришелся как раз на 1932−1933 годы. «Демонстрация» была нужна не только самим «действующим лицам и исполнителям» этой политической постановки: ей отводилась роль ширмы, скрывающей трагическую реальность, — массовый голод, ужасающую смертность и множественные очаги протестного повстанческого движения в разных регионах страны. Репортажи, очерки о делегатах и стенограммы выступлений на съезде, коими полнились страницы газет и радиоэфир, имели четко сформулированную цель — заставить общество поверить в то, что государственная доктрина в отношении будущего советской деревни не только несгибаема и верна, но и поддержана самими аграриями. А те, кто противопоставляет себя избранному курсу, — отщепенцы и враги. Да и как могло быть иначе, если сам Сталин в речи на съезде сказал: «Путь колхозов — единственно правильный путь».
Противостояние власти и крестьянства к 1933 году достигло апогея. Состоявшийся в ноябре 1929 года пленум ЦК ВКП (б) принял постановление «Об итогах и дальнейших задачах колхозного строительства», в котором отметил, что в стране начато широкомасштабное социалистическое переустройство деревни и строительство крупного социалистического земледелия. Документ предписывал начать переход к сплошной коллективизации. Тогда же было принято решение направить в колхозы на постоянную работу 25 тысяч городских рабочих для «руководства созданными колхозами и совхозами»: так власть рассчитывала укрепить село представителями наиболее «сознательного и революционного класса» — пролетариями. Их количество впоследствии выросло до 70 с лишним тысяч. Этот шаг, увы, привел лишь к обострению антагонизма и росту протестных настроений — в деревню пришли «чужаки». «Двадцатипятитысячники» мало что понимали в сельском хозяйстве, зато готовы были «идейно» и беспощадно проводить аграрную политику ВКП (б). Для претворения в жизнь планов сплошной коллективизации при поддержке милиции они применяли административное насилие и, более того, угрожали применением оружия. И не только угрожали…
Основные активные действия по проведению коллективизации начались после выхода Постановления ЦК ВКП (б) от 5 января 1930 года «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». В постановлении была поставлена задача — в основном завершить коллективизацию к концу пятилетки (1932 году), при этом в таких важных зерноводческих районах, как Нижняя и Средняя Волга и Северный Кавказ, уже к осени 1930 или весной 1931 годов. Наркомату земледелия во главе с Яковом Яковлевым (расстрелянным в 1938 году) вменялось в обязанность «практически возглавить работу по социалистической реконструкции сельского хозяйства.
В январе 1930 года, в условиях проведения кампании сплошной коллективизации были немедленно организованы спешные перевыборы многих сельских советов. Причем для обеспечения «нужного» результата к выборам не допускались крестьяне, которые отказывались вступать в колхозы и чьи хозяйства считались зажиточными. Местные органы партийно-государственной власти стремились предельно увеличить в сельсоветах процент бедных крестьян, и это им удалось — уже к концу 1930 года в районах, подвергшихся коллективизации, бедняков было от 60 до 90 процентов. При сельских советах повсеместно стали возникать новые группы бедноты, контролировавшие их работу. Сельские советы оказались полностью подчинены как местным партийным ячейкам, так и группам бедноты, решения которых были обязаны выполнять. В аграрных регионах СССР действовали так называемые судебно-следственные бригады по посевной кампании и коллективизации сельского хозяйства.
Крестьян массово «организовывали в коммуны» с обобществлением всего имущества. Районы соревновались между собой в том, кто быстрее получит больший процент коллективизации.
Реакция крестьянства не заставила себя ждать. Уже начало 1930 года, «года великого перелома», когда в «колхозы пошел середняк», показало, что ситуация взрывоопасна.
Только в январе было зарегистрировано 346 массовых выступлений, в которых приняли участие 125 тысяч человек, в феврале — 736 (220 тысяч), за первые две недели марта — 595 (около 230 тысяч), не считая Украины, где волнениями было охвачено 500 населенных пунктов. В марте в целом в Белоруссии, Центрально-Черноземной области, в Нижнем и Среднем Поволжье, на Северном Кавказе, в Сибири, на Урале, в Ленинградской, Московской, Западной, Иваново-Вознесенской областях, в Крыму и Средней Азии было зарегистрировано 1642 массовых крестьянских выступления, в которых приняли участие не менее 750−800 тысяч человек. На Украине в это время волнениями было охвачено уже более тысячи населенных пунктов. Всего в течение 1930 года в СССР, по данным спецсообщений ОГПУ о ходе коллективизации и раскулачивания, было более 14 тысяч крестьянских выступлений, в которых приняли участие более 3 миллионов человек. Крестьянское сопротивление коллективизации являлось практически всеобщим.
Сопротивление вынудило сталинское руководство пойти на беспрецедентный шаг — отступить. В закрытом письме ЦК ВКП (б) говорилось: «Если бы не были немедленно приняты меры против искривления партлинии, мы бы имели теперь волну повстанческих крестьянских выступлений, добрая половина наших „низовых“ работников была бы перебита крестьянами… и было бы поставлено под угрозу наше внешнее и внутренне положение». И все же верховная власть нашла способ дистанцироваться от негатива: виновными были объявлены местные руководители, осуществлявшие коллективизацию. Именно их Сталин в марте 1930 года. (когда ОГПУ зафиксировало более шести с половиной тысяч массовых выступлений) подверг сокрушительной, стоившей многим жизни, критике в своей знаменитой статье «Головокружение от успехов». Осудив «перегибы» в коллективизации, власть разрешила крестьянам выходить из колхозов. Но пауза оказалась недолгой — мгновенное «таяние» колхозов по ослаблении насилия было столь очевидным, что государство уже к началу 1931 года вновь затянуло колхозную петлю на шее крестьянина.
Год спустя, в начале лета 1932 года крестьянский протест активизировался вновь. Поводом к этому послужило очередное увеличение масштабов хлебозаготовок и изъятий продовольствия у сельского населения. В деревнях постоянно шли разговоры о голоде, об отсутствии хлеба, о том, что сеять что-либо бесполезно, так как в любом случае урожай будет конфискован государственными хлебозаготовителями. В ряде регионов Сибири, Урала, Черноземья, Поволжья, вновь распространились убийства сельских активистов и поджоги колхозных построек. Документы лета 1932 года зафиксировали массовый выход земледельцев из колхозов и самовольный разбор обобществленного ранее имущества. В некоторых местах крестьяне пытались собирать колхозный урожай для своих собственных нужд. Такие действия повсеместно жестоко карались органами ОГПУ. Судя по сводкам, в регионах не хватало тюрем для размещения в них участников протестного движения. Многих осужденных за кражи любого количества продовольствия заключали в тюрьмы и лагеря на 10 лет. На такой же срок отправляли за решетку и тех сельских жителей, которых объявляли «зачинщиками» собраний единоличников, принимавших решение не сдавать хлеб государству. По 5 лет заключения получали крестьяне, уличенные в сокрытии зерна.
В результате коллективизации наиболее работоспособная масса здоровых и молодых крестьян старалась бежать в города. Это вынудило власть пойти на очередное беззаконие: колхозников заставляли сдавать паспорта на хранение в сельсоветы, таким образом крестьяне оказывались «привязанными» к месту. Такая ситуация вызывала справедливые ассоциации с крепостным правом.
К 1932 году более 2 миллионов зажиточных, то есть успешно и добросовестно работающих крестьян, как «кулаки» были выселены в отдаленные районы страны. Поэтому к началу весенней посевной деревня подошла с серьезным недостатком тягловой силы и резко ухудшившимся качеством трудовых ресурсов. В итоге поля, засеянные хлебами на Украине, на Северном Кавказе и в других районах, зарастали сорняками. На прополочные работы были направлены даже армейские части. Но это не спасало, и при урожае достаточном, чтобы не допустить массового голода, потери зерна при его уборке выросли до беспрецедентных размеров: крестьяне отказывались собирать «ничейный урожай». В 1931 году таким образом было потеряно более 15 миллионов тонн (около 20% валового сбора зерновых), в 1932-м потери оказались еще большими. На Украине на корню осталось до 40% урожая, на Нижней и Средней Волге потери достигли 35,6% от всего валового сбора зерновых.
Реальной, сколько-нибудь продуктивной, разъяснительной работы с населением не велось. Максимум, на что способны были агитаторы, — цитировать высказывания партийно-государственного руководства о перспективах коллективного хозяйства и о грядущих прелестях колхозной жизни, «когда все будет общим» и «всем поровну». Почему общее лучше личного? Почему, во имя каких абстрактных благ крестьянин, «собственным горбом» добившийся достатка, имевший скот и запасы зерна должен был теперь отдать все это? Почему много и хорошо работавшие (порой с привлечением наемного труда) земледельцы, день и ночь пропадавшие в поле, отныне объявлялись кулаками или подкулачниками? И почему бедняки, нередко ставшие таковыми из-за собственной лености и нерадивости, напротив, попадали в фавор? На все эти крестьянские вопросы, звучавшие на сельских сходах и политбеседах, убедительных ответов не находилось. И так называемое «рассеивание недовольства» проходило исключительно с опорой на вооруженную силу.
В колхоз в основном шли бедняки, им нечего было терять, напротив, колхоз давал им возможность «подняться». Но при этом далеко не все они готовы были по-настоящему «вкалывать». Середняки же не желали обслуживать лентяев, делиться с ними землей, скотом, зерном. Тем более они (и тут с ними солидаризировались и «безыдейные» бедняки) совершенно не собирались отдавать государству львиную долю заработанного даже в коллективном хозяйстве. А уж когда дело дошло до тотальных изъятий так называемых излишков (размеры которых определялись властью без учета реального положения дел), что привело к голоду, протест стал повсеместным.
Каждое выступление влекло за собой жестокие карательные меры. Вслед за вооруженным усмирением какого-либо села обычно следовало его так называемое углубленное очищение от антисоветского элемента. В села направлялись судебно-следственные бригады, там проводились аресты и под надзором карательных органов организовывались перевыборы всей местной администрации.
Массовый голод в разных регионах России (Сибирь, Урал, Поволжье, Центрально-Черноземный округ, Северный Кавказ), Украины, Казахстана, Белоруссии в 1932—1933 годов, не побудил власть хотя бы немного ослабить удавку коллективизации в СССР. Крестьянское сопротивление насильственной коллективизации, массовое в социальном плане, было подавлено силой государственно-карательного аппарата. И голодом, оказавшимся отличным «подспорьем» режима. Голод не был изначально запланирован большевистским руководством страны, и тем более не организовывался для истребления каких-либо этнических групп (как это порой модно нынче утверждать в некоторых постсоветских государствах). Сталинский режим был интернационален в своей бесчеловечности. Именно эта бесчеловечность позволила ему использовать голод, унесший жизни семи миллионов безвинных граждан СССР, как оружие подавления сопротивления. К концу 1933 года народный протест в деревне практически сошел на нет, в колхозах оказалось более 90 процентов крестьян. Власть, заявившая в начале 1934 года об успешном завершении коллективизации, взяла их в буквальном смысле измором.
Такие частушки пели в поволжских деревнях в начале 30-х годовпрошлого века.
«Нас в колхозе образуют
И разденут, и разуют"
«Был Николка — дурачок, была булка пятачок.
А как стал Сталин, по рублю они стали"
«Когда Ленин умирал, Сталину приказывал:
людям хлеба не давать, деньги не показывать".
«Радио, радио, всех коров погладило.
Теперь нечего покушать, пойдем радио послушать".
«Ах колхозы, ах колхозы! До чего вы довели!
Распоследнюю коровку со двора вы увели"
«Мы в колхозе работали, нам писали трудодни.
На отчетном нам сказали: запасайтесь лебеды!"
«Если бы не было колес, не пошел бы паровоз.
Если бы не было угроз, не пошли бы мы в колхоз"
