 |
| Русская жизнь | Ксения Лученко | 20.02.2013 |
Изъяли мощи
Июньским вечером к Введенскому женскому монастырю в Иваново подъехала скромная черная машина. Из нее вышел игумен Дамаскин (Орловский), секретарь Синодальной комиссии по канонизации Русской православной церкви, который привез мощи святого Владимира Лежневского, умершего на Соловках в 1931 году. Но ни монахини, ни их духовник, архимандрит Амвросий, в тот вечер особой радости по поводу прибытия новой святыни не испытали. Мощи приехали из Москвы вместе с бумагами из Патриархии, которые предписывали изъять из монастыря останки другого исповедника — святителя Василия Кинешемского. Мощи очень почитаемого в Иваново святителя Василия хранились в монастыре с самого его открытия в 1993 году.
В последний раз сестры собрались на молебен у мощей, отслужили его наскоро: московские гости явно торопились. Раку открыли, игумен Дамаскин с помощницей вынесли мощи из храма и погрузили в багажник своего автомобиля. Тем же вечером машина уехала обратно в сторону Москвы. Один из ивановских церковных управленцев, руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви и общества Иваново-Вознесенской епархии игумен Виталий (Уткин) сразу сделал запись в своем твиттере, из которой следует, что мощи были вывезены по личному благословению Патриарха, а представители Иваново-Вознесенской епархии при изъятии не присутствовали. «Игумен Дамаскин с мощами святителя Василия покинул пределы Ивановской области с тем, чтобы доставить святыню в то место, которое будет для нее определено Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Кириллом», — закончил свою запись Уткин. С тех пор ни монахиням, ни другим жителям Иваново о судьбе святыни ничего не известно.
Стерли из календаря
Спустя три месяца, в сентябре, преподаватель Московской Духовной Академии священник Федор Людоговский купил свежеизданный календарь Московской Патриархии на 2013 год. Отец Федор, будучи специалистом по богослужебным текстам, каждый год по заказу небольшого издательства делает свою версию календаря с добавлением чтений из Священного Писания на каждый день. Так же поступают многие церковные и околоцерковные издательства: берут за основу официальный календарь, выпущенный Патриархией, и делают разные вставки — проповеди, картинки, рецепты постных блюд. Официальный календарь — расписание богослужебной жизни всей Русской православной церкви на год.
«Я открыл календарь, — рассказывает отец Федор, — и понял, что по сравнению с моей прошлогодней сеткой чего-то не хватает. Отсутствовали имена многих святых новомучеников, хотя в целом в представлении святых XX века произошли изменения к лучшему. В общем алфавитном указателе святых в приложениях к календарю я исчезнувших имен тоже не нашел».
Отец Федор написал о своем открытии в сообщество «Устав» на сайте livejournal. com, где собираются специалисты по церковному праву и богослужению. Так факт исчезновения из святцев Русской православной церкви нескольких десятков имен святых стал известен специалистам. Сотрудники календарного отдела Издательства Московской Патриархии, которые тоже участвуют в дискуссиях на «Уставе», сразу опровергли предположение о техническом сбое. По их словам, все сведения о новомучениках внесены в календарь строго в соответствии с документами, которые им передали из Синодальной комиссии по канонизации. Спустя несколько дней на «Уставе» был опубликован сводный список «потерь» — 36 имен. Самым почитаемым и известным из вычеркнутых святых оказался Василий Кинешемский.
Святитель Василий
Биография епископа Василия (в миру — Вениамина Сергеевича Преображенского) поначалу строилась довольно типично для духовного сословия. Родился в семье священника провинциального города Кинешмы в 1876 году, окончил там духовное училище, Костромскую семинарию и Киевскую академию. Занимался богословием, преподавал в Воронежской семинарии.
Затем начинается интересное: в 1910—1911 годах жил в Англии, где изучал современные европейские языки. Там он попал на лекцию основателя скаутского движения Роберта Баден-Пауэлла, которая произвела на него столь сильное впечатление, что, вернувшись в Россию, он устроился работать в гимназию — сначала в Миргороде, потом в Москве — и закончил педагогический институт. В 1914 году он еще раз съездил в Англию специально для изучения скаутизма, побывал в летних лагерях. После этой поездки начал работать над книгой «Бой-скауты. Руководство самовоспитания молодежи по системе „скаутинг“ сэра Роберта Баден-Пауэлла применительно к условиям русской жизни и природы», которая вышла в 1917 году. «Необходимость воспитания воли и моральных эмоций особенно остро чувствуется в русском обществе, и все попытки, идущие в том направлении, заслуживают самого серьезного внимания, как бы ни были они несовершенны», — написано в этой книге.
Революцию он встретил в Москве и был настолько ею потрясен, что ушел с должности преподавателя и уехал в родную Кинешму. Там он прислуживал в храме у своего старого отца и преподавал детям Закон Божий. В 1920 году в возрасте 45 лет он стал священником, вскоре его постригли в монашество с именем Василий и еще через год рукоположили в епископа Кинешемского.
Дальше начинается житие. Отказался от всякой собственности, жил в бане, спал на голом полу, положив под голову полено, проповедовал, исповедовал и помогал. Когда в Ивановскую область стали привозить детей из голодающего Поволжья, сказал в проповеди: «Вскоре наступят праздничные дни пасхального торжества. Когда вы придете от праздничной службы и сядете за стол, то вспомните тогда о голодающих детях». По свидетельствам очевидцев, многие крестьяне усовестились и приняли детей в свои семьи.
Дальше биография вновь становится типичной: епископ Василий разделил судьбу большинства архиереев Российской православной церкви. В 1923 году его в первый раз сослали — в Зырянский край на два года. Кратковременные возвращения на свободу чередовались со ссылками и отсидками и сопровождались назначениями в новые епархии (он успел побывать епископом Вязниковским, викарием Владимирской епархии, и Ивановским). К началу войны на свободе оставалось всего четыре православных архиерея, и епископ Василий не входил в их число. В ссылках он тайно совершал богослужения и даже организовывал подпольные кружки по изучению Евангелия. Во время войны побывал в Ярославской тюрьме, московской внутренней тюрьме НКВД и Бутырке. Умер в 1945 году в селе Бирилюссы Красноярского края.
В каждой следующей версии образ святителя становится все более гладким и менее противоречивым.
Прошло 40 лет и в 1985 году молодой священник Амвросий (Юрасов), служивший в селе Жарки Ивановской епархии, получил письмо. «Однажды мне передали письмо — треугольничек, прошитый по периметру на машинке, то есть строго секретное, — от человека, который был иподиаконом у епископа Василия и знал, где он похоронен, — рассказал архимандрит Амвросий, — и мы с отцом Дамаскином (Орловским) поехали в Красноярск, где в ссылке умер святой Василий. За 40 с лишним лет на могиле выросло огромное сибирское дерево и оплело корнями гроб, оно его не отдавало. Пришлось вырубить это дерево. Тело почти целиком сотлело, но остались почерневшие кости рук, ног и светлый череп. Останки мы перенесли сперва в Москву, а потом, когда у нас открылся Введенский монастырь, в Иваново. Я сфотографировал в Салониках раку святых, которая мне понравилась, и такую же деревянную резную раку нам сделали здесь. Я сам клал и мощи, и архиерейское облачение в эту раку. У нас была бесноватая Варвара, так когда мы клали мощи, она упала, кричала, и бес из нее вышел. Она и сейчас еще жива. Многие люди приходили, просили молитв святителя Василия и получали пользу».
В том же 1993 году епископа Василия Кинешемского признали местночтимым святым Ивановской епархии, а в 2000 году, когда был канонизован собор новомучеников и исповедников российских, — общероссийским святым.
Но у некоторых историков оставались сомнения в его святости. Церковный писатель и историк Павел Проценко в 2003 году опубликовал в газете «НГ-Религии» исследование, в котором утверждает, что существуют четыре редакции официального жития святителя Василия, подписанные одним автором — игуменом Дамаскином (Орловским). В каждой следующей версии образ святителя становится все более гладким и менее противоречивым.
Так, известно, что епископ Василий был убежденным «непоминающим», то есть открытым противником декларации митрополита Сергия (Страгородского) 1927 года о лояльности советской власти. Движение «непоминающих», возглавляемое очень авторитетными иерархами, несмотря на гибель почти всех своих лидеров, просуществовало до конца 1940-х годов. Из этой среды подпольных и потому свободных общин вышли, например, мать и тетя протоиерея Александра Меня. В первой версии жития принадлежность святителя Василия к «непоминающим» упомянута, а в третьей версии написано, что его община приняла «Декларацию».
Но самая неоднозначная история касается последнего ареста в 1943 году. Проценко пишет: «Из варианта IIВ (вторая версия жития от 1993 г. — Прим. К.Л.) следует, что он не просто был сломлен на следствии, но оговорил многих верующих, считавших его своим духовным руководителем. Он не только признал измышления следователей в создании им антисоветской организации (тогда вина падала бы на него одного), но и назвал имена конкретных ее „участников“ и состав их мнимых „преступлений“». В оправдание епископ Василий говорил, что «от Бога отречься не требовали» и что он назвал только те имена, которые следствие уже знало.
В более поздних вариантах жития опущен факт оговора людей, а самооговор объясняется тем, что епископ не выдержал «пытку голодом на фоне немощей и болезней старости». По версии историка, подтверждаемой архивными документами, епископ выдал на следствии арестованную с ним в один день Ираиду Тихову — активную сторонницу «непоминающих», которая дала ему приют в своем доме в селе Котово под Угличем, где епископ Василий поселился, выйдя в очередной раз на свободу перед самой войной. Ираида Тихова, помогавшая ему в организации религиозных кружков, виновной себя не признала и на основании показаний епископа получила пять лет лагерей.
Архимандрит Амвросий все равно верит, что «святитель Василий — святой. Мало ли у кого какие ошибки были в жизни. Он же покаялся. Есть посвященные ему храмы, некоторые приняли монашество с его именем, наши матушки в монастыре как молились ему, так и молятся, так что он во святых».
Канонизации в России
Первыми русскими святыми были князья-страстотерпцы Борис и Глеб. От крещения Руси до упразднения патриаршества при Петре I было канонизировано около 300 святых. За двести лет синодального периода в Российской православной церкви совершено всего пять канонизаций, но еще семерых святых Синод прославил при Николае II. Самая известная николаевская канонизация — прославление преподобного Серафима Саровского в 1903 году, когда император настоял на причислении старца к лику святых вопреки мнению большинства членов Синода и самого обер-прокурора Константина Победоносцева.
При советской власти появление новых святых долгое время было невозможно. Однако, когда советское правительство стало использовать Церковь в международных отношениях, было разрешено канонизировать «внешнеполитических» святых — Германа Аляскинского и Николая Японского. В 1987 году начинается подготовка к празднованию тысячелетия крещения Руси и тогда же была создана историко-правовая группа при комиссии по проведению юбилейного празднования. Эта группа под руководством митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия (Пояркова) подготовила канонизацию девяти святых, среди которых Андрей Рублев, Максим Грек, Феофан Затворник, блаженная Ксения Петербургская. После празднования группа преобразована в постоянно действующую Комиссию по канонизации святых при Священном Синоде. Митрополит Ювеналий возглавлял ее до 2011 года.
Новые мученики
В 1942 году НКВД СССР по поручению Политбюро принял «необходимые меры к обеспечению издания Московской Патриархией книги-альбома „Правда о религии в СССР“ в соответствии с представленным планом». Это был один из контрпропагандистских ходов в ответ на разыгрывание немцами религиозной карты на оккупированных территориях. В этом издании Московской Патриархии написано: «За годы после Октябрьской революции в России бывали неоднократные процессы церковников. За что судили этих церковных деятелей? Исключительно за то, что они, прикрываясь рясой и церковным знаменем, вели антисоветскую работу. Это были политические процессы, отнюдь не имевшие ничего общего с чисто церковной жизнью религиозных организаций и чисто церковной работой отдельных священнослужителей. Православная церковь сама громко и решительно осуждала таких своих отщепенцев, изменяющих ее открытой линии честной лояльности по отношению к советской власти».
Этой официальной позиции Русская православная церковь, получившая в рамках той же сталинской контрпропагандистской кампании возможность избрать Патриарха и открыть учебные заведения, придерживалась все годы советской власти: гонений на верующих в СССР не было. «Непоминающие» и многие другие группы верующих остались за границами легальности, но после смерти Патриарха Сергия значительная их часть постепенно выходила из подполья и видимым образом сливалась с официальной Церковью. Исповедники, выжившие после допросов и многих лет лагерей, передавали свой опыт. Знаменитые старцы, к которым в 1960—1980-е годы были настоящие паломничества как интеллигентов и хиппи, так и совершенно простых людей, — Иоанн (Крестьянкин), Павел (Груздев), Таврион (Батозский), — сами прошли через лагеря. Множество монахов разоренных монастырей жили в миру и работали кто в семьях советской интеллигенции нянями (очень достоверный образ такой няни-монахини Василисы в «Казусе Кукоцкого» Людмилы Улицкой совпадает с рассказом сына музыкального критика Андрея Золотова о своей няне Татеньке, хотя хронологически Золотов написал свои воспоминания о жившей в его семье дивеевской монахине уже после выхода романа), а кто — в советских НИИ (например, монахиня в миру Игнатия (Пузик) из общины Высокопетровского монастыря была доктором биологических наук, занималась исследованиями туберкулеза, а дома тайно писала книгу «Старчество в годы гонений», чтобы сохранить память о своем наставнике — преподобномученике Игнатии и уникальной общине, которую он создал и окормлял в 1920—1930-е годы). Устное предание о святости, проявленной в годы красного террора и репрессий, сохранялось и в семьях духовенства. Священнические роды не были уничтожены под корень: Правдолюбовы, Соколовы, Амбарцумовы хранили память о пострадавших дедах, надеялись узнать обстоятельства их гибели.
Вместе с царской семьей к святым причислили католика Алоизия Труппа и лютеранку Екатерину Шнейдер.
Саму идею того, что погибшие при советских гонениях могут быть канонизованы, привезли из-за границы вместе с «тамиздатом». В эмигрантской среде циркулировали как воспоминания и реальные свидетельства, так и мифы о преследованиях верующих. Уже в 1925 году в Париже была издана «Черная книга („Штурм небес“). Сборник документальных данных, характеризующих борьбу советской коммунистической власти против всякой религии, против всех исповеданий и церквей» Александра Валентинова. Священник Михаил Польский, с 1921 по 1930 год побывавший и в Соловецком лагере особого назначения, и в ссылке в Зырянском крае, ухитрился не только сбежать из заключения, но и выехать из СССР через персидскую границу. Оказавшись за границей, он присоединился к Русской зарубежной церкви (РПЦЗ) и написал труд «Новые мученики российские». Этот двухтомник, изданный в Джорданвилле в 1949-м (первый том) и 1957-м (второй том), стал одним из бестселлеров религиозного тамиздата в СССР. Польский на основе вывезенных им из СССР воспоминаний, устных свидетельств и разрозненных публикаций в зарубежных изданиях, реконструировал судьбы нескольких десятков известных ему церковных людей, погибших в основном в Гражданскую войну и самом начале репрессий. Уже в 60-е в Париже была издана книга религиозного диссидента Льва Регельсона «Трагедия Русской Церкви. 1917−1945 год», к которой прилагалась обширная летопись. Книга Регельсона писалась в СССР, поэтому он и его помощники не только собирали устные рассказы, но и работали в доступных архивах (в основном — архивах духовных академий в Загорске и Ленинграде).
На основе данных, собранных в этих книгах, мемуаров и других разрозненных сведений, РПЦЗ в 1981 году канонизировала царскую семью, Патриарха Тихона и собор новомучеников. При этом не было формализовано, кто именно входил в состав этого собора. Некоторые святые то появлялись на общей иконе, то исчезали. В 80-х в числе канонизированных в РПЦЗ изображали и священника Павла Флоренского, и митрополита Иосифа (Петровых) — жесткого противника Патриарха Сергия и лидера «непоминающих». На более поздних иконах их не было. Вместе с царской семьей к святым причислили всех пострадавших с нею слуг, включая католика Алоизия Труппа и лютеранку Екатерину Шнейдер, — что особенно примечательно, учитывая жесткую антиэкуменическую позицию Зарубежной церкви.
В СССР в 1960—1980-х годах, как видно по книге Регельсона, тоже тайно собирали сведения и документы о верующих, погибших и пострадавших во время гонений. Профессор математики, один из первых программистов советских систем управления базами данных Николай Емельянов искал и обрабатывал информацию о расстрелянных и пострадавших по религиозным статьям. В начале 90-х, как только Церковь получила доступ к архивам КГБ и стало возможно формализовать сведения и получить фотографии, он создал базу данных «За Христа пострадавшие», в которую теперь входит 34 000 биографических справок. Так называемое «народное почитание» новомучеников, необходимое условие для официального признания святости, тоже возникло еще при поздней советской власти. Особенно чтили царскую семью — даже ездили в паломничества в Свердловск, где еще был цел дом Ипатьева.
Поэтому в начале 90-х, несмотря на еще остающуюся двусмысленность официальной позиции Патриархии, комиссия по канонизации начала подготовку к прославлению новомучеников и исповедников. Свою роль здесь сыграла и личная позиция Патриарха Алексия II, который вырос в эмигрантской среде, участвовал в Российском студенческом христианском движении в Эстонии, и с детства знал о гонениях. Первыми канонизированными новомучениками стали Патриарх Тихон и великая княгиня Елизавета.
ОГПУ — источник правды
Стандартные требования, которым должен соответствовать кандидат в святые, — праведное житие, безукоризненная православная вера, народное почитание, зафиксированные чудотворения и, если есть, нетленные мощи. Большинство канонизированных святых не проходят по одному или сразу нескольким из этих пунктов. Зато они обладают другими, с трудом поддающимися формализации, приметами особой благодати, полученной от Бога. У католиков эта благодать называется «харизмой святости», православные иногда говорят о «даре святости». Святой не безгрешен, но приближен к Богу, «обожен».
После того, как Синод, Архиерейский или Поместный собор утверждает канонизацию человека, по нему в последний раз служится панихида как по умершему христианину, потом зачитывают акт о канонизации и служат молебен. С этого момента к нему можно обращаться в молитвах. Разумеется, не комиссия по канонизации и не Архиерейский собор решают, свят человек или нет, хотя считается, что чудотворения или нетленность мощей доказывают, что человек спасен в будущей жизни, а потому может служить примером и помогать живущим. Архимандрит Амвросий признает: «В канонизации есть опасность: человек может еще нуждаться в церковной молитве об упокоении, а мы со своей поспешностью можем человека канонизовать и принести ему вред. Ведь святому не нужна канонизация: он и так свят. Это мы нуждаемся в его молитвах».
Мученики — христиане, погибшие за Христа, — всегда относились к особой категории святых. В католицизме, где процедура канонизации имеет несколько ступеней и предельно формализована, мученики — единственная категория святых, для канонизации которых не обязательны засвидетельствованные чудотворения. Сама их смерть признана чудом. В православной традиции мучениками называются святые, умершие за веру до падения Константинополя. Преимущественно это христиане первых веков, погибшие при гонениях в Римской империи, с которых и начался культ мученичества. Большинство самых известных и почитаемых святых — мученики: Татьяна, Варвара, Екатерина, Вера, Надежда, Любовь и мать их София и так далее. Пострадавших за веру после 1453 года принято называть новомучениками. В Греции канонизировано несколько тысяч новомучеников (по именам известны около двухсот), убитых турками за несколько веков.
В чистом виде мученической смерти, смерти как следствия собственного выбора, удостоились единицы.
В России собор новомучеников канонизирован в 2000 году на Архиерейском соборе вместе с царской семьей. Тогда поименно было канонизовано 860 святых, дела которых в комиссии по канонизации были готовы к этому моменту. К концу 2011 года в православном календаре значилось уже 1774 имени новомучеников.
Одним из древнейших типов житийной литературы были «мученические акты» — записи римских властей, где они фиксировали поведение христиан и слова, сказанные ими перед казнью. Для канонизации не обязательно нужны свидетельства единоверцев. Палачи тоже могут быть свидетелями святости. И все-таки римские мученики были известны народу, их казнь была публичной, а их тела, как правило, погребали в катакомбах — то есть местоположение мощей было точно определено.
Русских новомучеников убивали тайно, их останки закопаны в расстрельных рвах по всей стране, и только непосредственные убийцы были свидетелями их смерти. В архивах ФСБ хранятся приговоры, протоколы, дела оперативной разработки — именно эти бумаги стали основным источником сведений для комиссии по канонизации. Когда епархии подавали в комиссию документы на канонизацию святого, помимо его жития они прикладывали максимальное количество архивных копий: анкету арестованного, протоколы допросов и очных ставок, обвинительное заключение, приговор тройки, акт о приведении приговора в исполнение. Члены комиссии делали выводы о биографии предполагаемого мученика, характере и круге общения, взглядах и поведении на следствии, по бумагам, вышедшим из-под пера сотрудников ГПУ—ЧК—НКВД. Потому что других источников в большинстве случаев просто не было.
Один из главных критериев — поведение на следствии. При чтении житий новомучеников остается странное ощущение: нечеловеческая жестокость и встречная стойкость, но часто ни слова о вере. В чистом виде мученической смерти, которой можно было избежать, отрекшись от Христа, смерти как следствия собственного выбора, удостоились единицы.
Сразу после революции и во время Гражданской войны духовенство истребляли не за веру в Бога, а как одно из эксплуататорских сословий, которое должно было исчезнуть. Помещиков убивали только за то, что они помещики, купцов — за то, что они купцы, казаков — за то, что они казаки. Интеллигентов и офицеров, не пошедших на службу Советской власти, — за то, что не пошли. А был ли кто-то из них благочестив или нет, большевиков совершенно не интересовало.
Первый из зверски растерзанных священнослужителей, один из самых влиятельных архиереев дореволюционной России, митрополит Киевский и Галицкий Владимир (Богоявленский) был убит в 1918 году как представитель власти: так же могли порешить губернатора или генерала. А другой канонизированный архиерей, убитый в 1922 году, митрополит Петроградский Вениамин (Казанский), напротив, очевидный пример мученической гибели за веру: противостоял обновленческому расколу (инициированной большевиками попытке создать альтернативную «советскую церковь»), вины на следствии не признал, в своем последнем слове доказывал невиновность других арестованных по его делу.
Идея массовой канонизации привела к тому, что не только мученики за веру, но и жертвы социальной расправы были прославлены как святые.
Во время Большого террора духовенство и мирян-«церковников» судили в основном по 58-й статье, пункты 10 и 11 — «антисоветская агитация и пропаганда», совершенная в одиночку или группой лиц. Многие были судимы за контрреволюционную и террористическую деятельность. Задачей следователей было инкриминировать обвиняемому политическое преступление, заставить его в нем сознаться и выдать как можно больше соучастников. Поэтому основным критерием канонизации служил засвидетельствованный советскими следственными органами отказ признать себя виновным и выдать других людей. Самооговор, подпись под протоколом, признательные показания — все это становилось препятствием для канонизации.
«Непоминающие», то есть не признавшие власти митрополита Сергия (Страгородского), могли быть канонизованы, но их дела проверялись гораздо тщательнее. Архиепископ Серафим (Самойлович), расстрелянный в 1937 году как член контрреволюционной группы в лагере в Кемерове, признан святым. В начале 30-х годов, находясь в ссылке в Архангельске, он созвал «малый катакомбный собор» — собрание нескольких ссыльных епископов, которые объявили митрополита Сергия запрещенным в священнослужении, а всю его деятельность, начиная с 1927 года, — неканоничной. В своем «Послании», опубликованном в 1929 году в зарубежных «Церковных ведомостях», архиепископ Серафим писал «все прещения, наложенные и налагаемые так называемым Заместителем Патриаршего Местоблюстителя м. Сергием и его так называемым временным Патриаршим Синодом, незаконны и неканоничны, ибо м. Сергий и его единомышленники нарушили соборность, прикрывши её „олигархической коллегией“, попрали внутреннюю свободу Церкви Божией, уничтожили самый принцип выборного начала епископата». Примерно той же точки зрения придерживались святые митрополит Кирилл (Казанский), епископ Виктор (Островидов), призывавший верующих не подчиняться советской власти как власти дьявола, и некоторые другие.
Феодор (Поздеевский)
Когда Зарубежная церковь в 1981 году проводила свою соборную канонизацию новомучеников и исповедников российских, был прославлен как святой и архиепископ Феодор (Поздеевский). Но в Русской православной церкви его канонизировать отказались.
Биография архиепископа Феодора перекликается с биографией святителя Василия Кинешемского. Они родились в одном и том же 1876 году, оба в семьях священников в Костромской губернии, окончили одну и ту же Костромскую семинарию. Вероятно, были знакомы. Потом будущий святитель Василий поехал учиться в Киевскую академию, а архиепископ Феодор — в Казанскую. Дальнейшие их пути сильно расходятся, хотя оба остались связаны с духовным образованием. Приняв монашество в 1900 году, архиепископ Феодор преподает в Калужской и Казанской семинариях, а потом становится ректором Тамбовской семинарии. В 1905 году создал в Тамбове «Союз русских людей» — антиреволюционную монархическую организацию, в которую вошли десять тысяч человек, в основном — крестьяне. В 1909 году стал ректором Московской духовной семинарии и академии, где и прослужил до революции. Он продолжал свою консервативно-монархическую линию, обличал марксизм, которым увлекались многие студенты и преподаватели, занимался богословием. Вступил в конфронтацию с либерально настроенной частью профессуры, увольнял, приглашал преподавателей из монахов или священников. При этом дружил с Павлом Флоренским (и повлиял на его выбор священства), переписывался с Василием Розановым.
В мае 1917-го архиепископ Феодор был назначен настоятелем Данилова монастыря в Москве. Он сразу занял жесткую позицию по отношению к большевикам, критиковал Патриарха Тихона за слишком гибкое отношение к советской власти, исключал возможность даже минимальных компромиссов. Такими же были епископы, которые в 1920-е годы жили у него в Даниловом монастыре в перерывах между ссылками и арестами, иногда их бывало по 10 человек. Неформально эту группу епископата стали называть «Даниловский синод». Самого архиепископа Феодора первый раз арестовали в 1920-м, он сидел в Таганской тюрьме, потом еще трижды арестовывали на разные сроки, пока не сослали в 1925-м в Казахстан за шпионаж.
Пять раз комиссия отказывала в канонизации Феодосия Кавказского.
В 1927 году все члены «Даниловского синода» не приняли Декларацию митрополита Сергия и отказались поминать советскую власть на богослужениях. В 1930-м ссылка архиепископа Феодора закончилась, он пожил год во Владимире, после чего был вновь арестован и отправлен на три года в Свирлаг. Здесь он жил в одном бараке с Алексеем Федоровичем Лосевым, который потом в своих воспоминаниях называл его «большим человеком» и «чуть не первым на моем пути настоящим монахом из иерархов». Дальше его еще дважды выпускали и сажали, пока в последний раз не арестовали в 1937 году в Сыктывкаре. И тут начинается «Последнее следственное дело архиепископа Феодора (Поздеевского)», как назвала исследовательница Татьяна Петрова свою книгу об этом процессе, выпущенную Даниловым монастырем в 2010 году.
В этой книге опубликованы документы дела, которое хранится в архиве УФСБ РФ по Ивановской области и по которому Поздеевскому А.Ф. было предъявлено обвинение в том, что он «являлся руководителем подпольной контрреволюционной организации церковников». Архиепископа Феодора расстреляли в Иванове в 1937-м (и снова связь с Василием Кинешемским, который был некоторое время Ивановским епископом и именно в Иваново почитался как святой — там 20 лет хранились его мощи). Именно эти документы, в основном протоколы допросов, стали основанием, по которому комиссия по канонизации отказалась от прославления архиепископа Феодора как святого.
Петрова (и не только она, несколько других историков придерживаются того же мнения) доказывает, что протоколы сфальсифицированы, а все дело сфабриковано следователями. Во-первых, слова, приписываемые архиепископу Феодору, стилистически и лексически сильно различаются от протокола к протоколу: в начале следствия он говорит нормальным языком монаха начала ХХ века, постепенно в его репликах становится все больше советского новояза и странных для церковного человека формулировок, пока на последнем допросе он не сознается, что им была «создана всесоюзная контрреволюционная организация духовенства и церковников». Во-вторых, протоколов этого последнего допроса в деле лежит три варианта, из них первый — рукописный на пяти листах, из которых подписаны лишь три, второй — машинописный, но без даты и подписей, и лишь третий оформлен по всем правилам, но существенно дополнен и отредактирован по сравнению с первыми двумя. Складывается впечатление, что рукописные листы заполнены следователем во время допроса (подписал ли их действительно владыка Феодор или нет — не известно), первая машинопись — черновик, с которого копировали последнюю версию протокола. Многие формулировки почти дословно перетекают из допросов других священников, арестованных с ним по одному делу. По содержанию этот последний допрос разительно отличается от предыдущих, где архиепископ Феодор отвечал на все вопросы уклончиво и соглашался лишь с тем, что ему предъявляли из изъятой у него и его близких переписки. Здесь же он вдруг начинает «сотрудничать со следствием», подробно сознаваясь и оговаривая других.
Одно из самых известных обвинений архиепископа Феодора — в сочувствии фашизму. Цитата из допроса: «Но мы утверждаем, что фашизм не разрешает всех социальных проблем с точки зрения религии. Одним полезен фашизм Православной церкви — это тем, что он поможет нам изменить советский строй и восстановить монархию, где снова церковь займет господствующее положение». Даже если это подлинные слова архиепископа Феодора, что не факт, это было сказано в 1937 году, задолго до начала войны. Впрочем, этот фрагмент в протоколах тоже присутствует в трех вариантах, сильно отличающихся друг от друга.
Доктор церковной истории, кандидат исторических наук священник Александр Мазырин в книге «Высшие иерархи о преемстве власти в Русской православной церкви» пишет: «Возможно, что архиепископ Феодор вообще ничего подобного не говорил. Весьма очевидно из самого текста, что большая часть признательных показаний архиепископа Феодора в 1937 году следователем не просто записана в нужном ему ключе, а придумана им».
Проблемы со страстями
Отказ канонизировать архиепископа Феодора (Поздеевского) — самый известный, но не единственный подобный пример. По словам члена комиссии по канонизации протоиерея Георгия Митрофанова, «до 90% попадавших под следствие священнослужителей давали признательные показания». Если это были только показания на самого себя, канонизация допускалась, если же были оговорены другие люди, либо человек оказывался тайным осведомителем НКВД, «сексотом», это становилось непреодолимым препятствием для канонизации. При этом следственные материалы не ставили вопрос, отрекся ли человек от Христа. Ключевой вопрос — признал ли он неправду правдой, согласился ли с надуманным политическим обвинением. Получается, что чем хуже с человеком обращались на следствии, чем невыносимее были пытки и дольше допросы, чем больше в НКВД было собрано доносов, показаний, писем и других улик, тем меньше вероятность, что погибший священник или мирянин будет соответствовать требованиям комиссии по канонизации.
Святитель Лука (Войно-Ясенецкий), не выдержав пыток, не только дал признательные показания на самого себя, но и оговорил нескольких человек, благодаря чему выжил и получил возможность покаяться, даже обращался с протестом в следственные органы. В итоге его канонизировали, а многих, кто не выжил в аналогичных обстоятельствах, — нет. В его житие включены фрагменты воспоминаний о пытках: «Этот страшный конвейер продолжался непрерывно день и ночь. Допрашивавшие чекисты сменяли друг друга, а допрашиваемому не давали спать ни днем, ни ночью. Я опять начал голодовку протеста и голодал много дней. Несмотря на это, меня заставляли стоять в углу, но я скоро падал от истощения. У меня начались ярко выраженные зрительные и тактильные галлюцинации. То мне казалось, что по комнате бегают желтые цыплята, и я ловил их. То я видел себя стоящим на краю огромной впадины, в которой был расположен город, ярко освященный электрическими фонарями. Я ясно чувствовал, что под рубахой на моей спине шевелится змея. От меня неуклонно требовали признания в шпионаже, но в ответ я только просил указать, в пользу какого государства я шпионил. На это ответить они, конечно, не могли. Допрос конвейером продолжался тринадцать суток, и не раз меня водили под водопроводный кран, из-под которого обливали мне голову холодной водой».
25 января 2013 года на конференции по новомученикам в храме Христа Спасителя секретарь комиссии по канонизации игумен Дамаскин ответил на вопрос о признаниях под пытками: «Почему тот или иной человек устоял, а другой пал — мы доподлинно не знаем, это тайна Божия. Но как правило, нравственное падение человека во время допросов было связано с его собственным страхом, с давлением на человека его собственных помыслов. На основании изученных дел, я убедился в том, что в большинстве случаев, если человек падает, то это значит, что у него проблемы с собственными страстями, а вовсе не с сотрудниками НКВД. Страшны на самом деле не страдания, а помыслы. Страшно, когда человек имеет в сердце своем какой-то другой идеал кроме Христа. Тогда, оказавшись в заключении, он всеми силами будет стараться из него выйти. А выход в таких обстоятельствах, как правило, возможен только через нравственное падение».
Наиболее вероятно, что про таинственно исчезнувших из церковного календаря на 2013 год 36 новомучеников стало известно, что они давали признательные показания, то есть — «нравственно пали», или открылись какие-то другие биографические обстоятельства. Не очень ясно, почему это случилось именно сейчас, ведь про того же Василия Кинешемского открыто писали как минимум с 2003 года. Тогда выданная им Ираида Тихова не была препятствием для почитания святителя, сейчас, видимо, стала. Как могли вскрыться какие-то новые обстоятельства, если церковные исследователи лишены доступа к архивам? Впрочем, члены комиссии по канонизации на условиях анонимности говорят, что тема исключения имен уже канонизированных святых из святцев ни разу не поднималась на заседаниях, об открывшихся новых фактах ничего не известно, ни о какой «деканонизации» речь не заходила ни разу даже в кулуарах, пока не вышел календарь на 2013 год.
Деканонизация?
В Русской православной церкви есть лишь один пример деканонизации. Святая Анна Кашинская, жившая в XIV веке, стала в XVII веке жертвой борьбы с раскольниками. Ее почитание было приостановлено при Патриархе Иоакиме, потому что при обретении мощей было обнаружено, что рука святой сложена двуперстно, то есть — по-старообрядчески. Решение было принято Собором в 1678 году. При этом ее мужа — благоверного князя Михаила Ярославича деканонизации не подвергли. Местное почитание святой Анны в Тверской епархии никогда не прекращалось, в Москве на это смотрели сквозь пальцы, а в 1908 году ее имя было восстановлено в святцах. Ни четких правил, ни процедуры деканонизации не существует.
Логично предположить, что если решение о прославлении святого принимал Архиерейский собор или Синод, то только таким же образом это решение может быть отменено. При этом нужно было бы подготовить обоснования для деканонизации, но комиссия по канонизации не получала никаких распоряжений. Известно только, что вроде бы двое ее членов, один из которых — игумен Дамаскин, запрашивали и пересматривали какие-то документы. Диакон Андрей Кураев написал в своем блоге, что таинственность, окружившая вычеркивание имен из календаря, вызвана тем, что «перспектива распространения сомнения на все святцы очевидна, и она не могла не беспокоить и авторов данного решения о локальной деканонизации. Поэтому это решение было принято без дискуссий, непублично, и не было объявлено».
Синодальная комиссия по канонизации святых находится в подвешенном состоянии уже несколько лет. С начала 90-х годов возглавлявший ее митрополит Ювеналий выстраивал жесткую схему канонизации, не позволяющую епархиям «протащить» в святцы сомнительных персонажей. Сегодня эта процедура сильно бюрократизирована, чего невозможно избежать, учитывая массовость канонизаций. В сопроводительных документах, прилагающихся к делу, должны быть жизнеописание подвижника, свидетельства о почитании, о чудотворениях, а в случае с мучеником — копии следственных дел. Постепенно во многих епархиях появились свои комиссии по канонизации, но материалы все равно стекаются в общецерковную синодальную комиссию, которая и делает представление Патриарху или в Синод. Если возражений нет и канонизация местночтимая, то она проходит распоряжением Патриарха. Если предполагается общецерковное прославление, то последнее слово за Синодом и Собором.
Из-за этой жесткости бюрократических требований к такой тонкой материи как народное почитание праведников или чудотворцев, комиссия вызывала глухое недовольство у тех, кто готовил и подавал бумаги на канонизацию. Требование четких документированных свидетельств и предельная рационализация работы комиссии была вызвана необходимостью противостоять разнообразным культам и меркантильным интересам.
Пять раз комиссия отказывала в канонизации Феодосия Кавказского из-за жития, полного двусмысленностей и несообразностей, в котором намешаны рассказы о нескольких людях. Но митрополит Ставропольский Гедеон, получив отказ от комиссии, самостоятельно провозгласил Феодосия месточтимым святым. Теперь останки этого старца в качестве мощей выставлены в храме в Минеральных Водах, притягивая паломников, едущих за непременным чудом со всей страны и покупающих «земельку и маслице от могилки». Похожая история произошла и со знаменитой Матроной Московской: житие ее полно благочестивых штампов и мифов, и не было никаких других свидетельств, которые могли бы подтвердить или опровергнуть праведность человека, умершего уже после войны, то есть сравнительно недавно. Поэтому главное основание для ее канонизации — народное почитание. Патриарх Алексий II лично участвовал в принятии решения в пользу канонизации святой Матроны. Но несмотря на эти исключения, в большинстве случаев мнение комиссии по канонизации не подвергалось сомнению. Поэтому не были канонизированы погибший в Чечне солдат Евгений Родионов, сомнительной биографии иеросхимонах Сампсон (Сиверс) и многие другие.
То ли был иеромонах Павел, то ли не был.
Примечательна история с иеромонахом Павлом (Троицким), почитание которого сложилось в кругу церковной интеллигенции, духовных чад протоиерея Всеволода Шпиллера. В их числе самые авторитетные московские священники — ректор Свято-Тихоновского университета протоиерей Владимир Воробьев, председатель Синодального отдела по взаимоотношению с Вооруженными силами Дмитрий Смирнов, настоятель храма Воскресения Христова в Кадашах протоиерей Александр Салтыков и председатель Синодального отдела по благотворительности епископ Смоленский Пантелеимон (Шатов). В конце 1960-х — начале 1970-х отец Всеволод Шпиллер, а за ним — целая группа церковной молодежи, вступили в переписку с иеромонахом, жившим в затворе где-то за 101-м километром. Письма доставляла женщина, состоявшая при отце Павле много лет, прошедшая с ним ссылку. В те времена это никого не удивляло: за многими старцами ухаживали монахини, которые селились возле лагерей, где те отбывали срок, сопровождали в ссылке. Так же поступали и благочестивые мирянки, помогая своим духовным отцам. Письма от отца Павла приходили регулярно, до самой его смерти в 1991 году. Нынешние маститые протоиереи и архиереи говорят, что эти письма практически руководили их жизнью на протяжении десятилетий: далекий духовник советовал им, какой дом купить, на ком жениться, когда становиться священниками, угадывал их сомнения и поддерживал в трудностях, даже обращался к их детям и вникал в детские проблемы. Верность и благоговение перед ним они пронесли через всю свою жизнь, как большую ценность хранят письма, многие из которых опубликованы. Но никто и никогда его не видел. В документах ГУЛага последнее упоминание об отце Павле относится к 1944 году — это справка о смерти. Епископ Пантелеимон (Шатов) рассказал, что вскоре после известия о смерти отца Павла в 1991 году они с отцом Владимиром Воробьевым поехали в ту деревню, где старец, по рассказам, жил. И не нашли ничего — ни дома, ни записи в ЗАГСе, ни могилы, ни одного человека, который бы что-нибудь помнил: то ли был иеромонах Павел, то ли не был, то ли другой человек скрывался под его именем, то ли, наоборот, он бежал из лагеря, дав свое имя безвестному умершему. Комиссия по канонизации рассматривала дело отца Павла и, несмотря на то, что в нее входит один из его корреспондентов, протоиерей Владимир Воробьев, признала канонизацию невозможной.
Критика в адрес комиссии раздавалась из разных епархий довольно часто. Практика массовой канонизации привела к тому, что всем захотелось иметь своих святых. К желанию, чтобы епархия была «на уровне», примешивались и меркантильные интересы: к местам памяти святых организуются паломничества, продаются иконки, брошюрки и сувениры — все это позволяет получать доход. С новомучениками эта практика затруднена, потому что отсутствие мощей — серьезное препятствие для коммерциализации культа. Известны случаи самочинных раскопов расстрельных рвов без помощи археологов и церковных ученых, даже без участия прокуратуры, чтобы найти якобы мощи расстрелянных святых. Найденные в рвах относительно сохранные черепа предъявлялись как доказательство святости казненных верующих, которые должны были компенсировать невозможность сбора положенных документов.
После того, как доступ к архивам ФСБ стал почти невозможен и канонизации практически сошли на нет, синодальную комиссию по канонизации стали в голос упрекать в предъявлении чрезмерных требований к представленным документам. Тогда в 2011 году митрополит Ювеналий подал прошение об отставке, которое Патриарх Кирилл удовлетворил. Новым председателем был назначен епископ Панкратий, наместник Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, при котором деятельность и вовсе приостановилась.
За 20 лет работы по подготовке и проведению массовой поименной канонизации, комиссия зашла в тупик: в посление годы государство фактически закрыло доступ к архивам, но даже если бы они были доступны, это лишь усиливало бы противоречия. Изначальная идея, что по большинству новомучеников нет другой информации, кроме следственных дел, оказалась уязвимой. Критериев, кого считать мучеником, а кого — жертвой политического режима, выработать не удалось. Кроме того, не достигнута главная цель — не случилось рецепции подвига новомучеников в церковном сознании, количество канонизированных не перешло в качество их почитания. Лишь единицы из имен новых святых на слуху, лишь некоторых действительно почитают в народе. Для большинства нецерковных людей вообще новость, что в России есть святые — жертвы террора и репрессий, и этих святых больше полутора тысяч.
В Москве главное место памяти о Большом терроре — Бутовский полигон. В храме Святых новомучеников и исповедников российских, построенном рядом с полигоном, по периметру стен висит 51 икона — по числу дней, когда здесь расстреляли 300 человек, которых Церковь признала святыми. На каждой иконе надписано число и изображены мученики, погибшие в этот день. Четырех бутовских святых не оказалось в календаре на 2013 год. До появления официальных разъяснений здесь не спешат признавать их деканонизированными, речь о переписывании икон пока не идет. По-прежнему автобусами приезжают на полигон паломники из Подольского района Подмосковья, где пять храмов, включая Троицкий собор Подольска, связаны с именем и биографией святого Петра Вороны, хотя теперь он в календарных списках не значится. Недавно к бутовским экскурсоводам обратилась женщина, которая заказала семейную икону, где изображены два ее святых прадеда. Одного из них в календаре больше нет, а икона уже готова, и на ней оба прадеда с нимбами. А Курске в январе умер митрополит Ювеналий (Тарасов), один из авторитетных архиереев советского времени, входивший в круг митрополита Никодима (Ротова). Незадолго до смерти он был пострижен в схиму в честь святого Иувеналия (Масловского), но, вероятно, оказался первым и последним монахом, названным в честь этого святого, также исчезнувшего из календаря. А в Ивановском Введенском монастыре сестры продолжают волноваться: если Василий Кинешемский больше не святой, то что сделают с его мощами? А если святой, то зачем их увезли?
