Динамика государственного террора в СССР в 1933

Новые данные

Статья посвящена критическому разбору устоявшейся в литературе, но сильно заниженной статистике расстрелов за 1933 г. На основе архивных материалов ФСБ обосновывается мнение о том, что сведения о терроре в 1933 г. нуждаются в полном пересмотре, поскольку только в первой половине этого года во внесудебном порядке чекистами было расстреляно не менее 10 тыс. чел.

В советскую историю 1933 г. вошёл в качестве значимой вехи, ознаменовавшись крупной вспышкой государственного террора, которая до сих пор мало изучена. Пока историками репрессий обращено серьёзное внимание на имевшие трагические последствия массовые насильственные переселения в ходе чисток городов, а также сельской местности и приграничных районов от «социально вредного» и «чуждого» элемента при осуществлении паспортизации населения, пик которых пришёлся на первую половину 1933 г. [Красильников, 2003. С. 94−107; 1933 г. Назинская трагедия. 2002; Werth, 2007]. Однако новые архивные данные позволяют принципиальным образом скорректировать в сторону увеличения и давно известную статистику расстрельного террора в этом году.

В течение 1933−1934 годов, как указывают О. В. Хлевнюк [Хлевнюк, 2010. С. 175−182] и другие историки, отмечалось сначала резкое усиление, а затем ослабление политических репрессий и, судя по официальной статистике, значительное снижение числа расстрелянных. Но не следует преувеличивать значения известной партийно-правительственной инструкции от 8 мая 1933 г., запрещавшей самовольные аресты и ограничивавшей число заключённых лимитом в 400 тыс. чел. Хотя к июлю 1933 г. директива от 8 мая была выполнена, на деле шедший одновременно с её исполнением огромный размах арестов, приговоров к заключению в концлагерях и расстрелов означал не ослабление репрессий, а их серьёзное усиление. Поэтому майская директива реально имела ограниченное значение, поскольку сокращение количества заключённых скоро сменилось быстрым ростом их числа. Принципиально, что одновременно с подготовкой этой директивы в стране был усилен расстрельный террор, принявший особенно массовый размах в первой половине 1933 г., но выпавший из внимания исследователей.

Жестокость ОГПУ была несколько уменьшена в 1932 г., когда вслед за послаблениями в деревне (меры по сокращению произвола чиновников, уступки рыночным отношениям) и сокращением финансирования индустриализации на короткое время ослабла и репрессивная политика. В течение почти всего 1932 г. не действовали большинство региональных троек[1], вследствие чего число осуждённых органами ОГПУ составило 142 тыс. чел., в том числе 3,9 тыс. были расстреляны. В 1931 г. одни лишь тройки на местах осудили 183 тыс., в том числе более 9 тыс. приговорили к расстрелу, в 1930 г. эта цифра составила 20, 2 тыс. чел. [Мозохин, 2006. С. 287−308]. Но последовательное уменьшение количества расстрелов органами ОГПУ произошло в конце 1932 г. После выхода закона от 7 августа 1932 г. «об охране социалистической собственности» власть усилила меры принуждения в отношении колхозников, разбегавшихся из колхозов, и единоличников, отказывавшихся засевать прежние площади. Сталинская верхушка боролась с усиливавшейся экономической разрухой методами откровенно террористическими. И уже с последних недель 1932 г. репрессивная деятельность ОГПУ стремительно начинает выходить на новый уровень, привычный для 1930 и 1931 гг.

Сигналом к новому пику политических репрессий стало указание Сталина, отправившего в декабре 1932 г. на места материалы зампреда ОГПУ Г. Е. Прокофьева и начальника ЭКУ ОГПУ Л. Г. Миронова о «разоблачённых контрреволюционных организациях» в Ветеринарном управлении Наркомзема СССР и Трактороцентре. Сталин предписывал: «Ввиду исключительного значения рассылаемых материалов предлагается обратить на них серьезное внимание» (см. [Папков, 1997. С. 93]).

Обвинительное заключение по делу о «контрреволюционном заговоре в сельском хозяйстве», составленное в апреле 1933 г. аппаратом ЭКУ ОГПУ, свидетельствовало, что за несколько месяцев специалисты Лубянки объединили в масштабный шпионско-диверсионно-вредительский заговор, руководимый единым «Политическим Центром», тысячи участников из основных сельскохозяйственных регионов. Наиболее мощный филиал заговора был вскрыт в системе Трактороцентра и его низовых звеньях — МТС и в колхозах, ими обслуживаемых. Согласно этому документу, для подготовки восстания, намеченного на весну 1933 г., «Политцентр» формировал повстанческие кадры в МТС, колхозах и совхозах из «кулацко-белогвардейского элемента», снабжая их оружием. Вредительской работой заговорщики рассчитывали вызвать голод в стране и острое недовольство властью на селе.

По версии следствия, «Политцентр» вступил в соглашение с Польшей о помощи восстанию деньгами и оружием в подготовительный к восстанию период, а в момент начала его — переброской через границы заранее сформированных белогвардейских и петлюровских частей и прямой вооруженной интервенцией в Правобережную Украину и БССР. Филиалы организации нашлись во всех важнейших сельскохозяйственных районах страны. К апрелю 1933 г. в этих регионах было арестовано свыше 6 тыс. «заговорщиков», в том числе в УССР — 761, БССР — 850, ЗСК — 2 115, СКК — 2 012[2].

На местах исполнение сталинского задания о срочном искоренении «вредительства» началось немедленно. Например, в Белоруссии первые осуждения «заговорщиков» с помощью тройки полпредства (ПП) ОГПУ прошли в том же декабре 1932 г.[3] Минские чекисты во главе с Л. М. Заковским сразу отчитались о вскрытии заговора «кулацких» и «белогвардейских» элементов в системе Трактороцентра, и уже в феврале 1933 г. секретарь ЦК КП (б) Белоруссии Н. Ф. Гикало запросил у Политбюро ЦК право рассмотреть это дело на тройке с вынесением расстрельных приговоров [Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. 2003. С. 409]. Белорусское полпредство ОГПУ сразу получило от Москвы широкие права массово расстреливать «кулаков», «вредителей» и «шпионов», став одним из лидеров в репрессивной кампании 1933 г.

Население страны активно распространяло слухи о массовых казнях. В марте 1933 г., обсуждая обнародованный в «Правде» расстрельный приговор в отношении 35 специалистов Трактороцентра, обвинённых во вредительстве и доведении страны до голода, минский врач Лобач заявил: «Расстрел Наркомземовских специалистов произведен в связи с обострением общего положения в стране. На крутых поворотах Соввласть всегда расстреливает пачками». А минский инженер Полонский в разговоре отметил: «Только по одному Северному Кавказу расстреляли 600 чел. Этим самым увеличивается норма хлеба для оставшегося населения»[4].

Данные ФСБ говорят о том, что целый ряд местных органов ОГПУ в 1933 г. сфабриковал дела на многие тысячи «врагов», приговорив к расстрелу от 1 000 до более 2 000 чел. на каждое полпредство ОГПУ. Между тем в известной статистике человеческих потерь 1933 г., отмеченных колоссально подскочившей смертностью среди заключённых лагерей, колоний и тюрем, а также ссыльных, лица, расстрелянные органами ОГПУ во внесудебном порядке (количество смертных приговоров, вынесенных по политическим делам обычными судами, не известно), занимают весьма скромное место. Это 1 824 чел., расстрелянные Коллегией ОГПУ и Особым совещанием при ней, а также 2 154 чел., осуждённые к высшей мере наказания тройками при полномочных представительствах ОГПУ [Попов, 1992. С. 28; Мозохин, 2006. С. 312−313]. На деле дефектная карательная статистика, очевидные недостатки которой мы, ещё не имея всех сегодняшних данных из ЦА ФСБ, уже критиковали [2007. С. 49−50; 2011. С. 242, 253], в разы занижает численность расстрелянных.

Обнародовавший значительный объём статистики из ЦА ФСБ О. Б. Мозохин [Мозохин, 2006. С. 246−472] не дал информации о 1 824 расстрелянных Коллегией ОГПУ в 1933 г., а, указав данные о расстрелах по местным органам ОГПУ в СССР за этот год (2 154 чел.), на деле, вслед за предшественниками, привёл сведения не о расстрелянных, а о помилованных, заимствовав их из графы «ВМСЗ с зам.[еной] ИТЛ»)[5]. Таким образом, его данные вообще не имеют отношения к расстрелам 1933 г.[6]

Серьёзная проблема для исследователей заключается в том, что и статистика центрального аппарата ОГПУ не даёт сводной цифры, указывая лишь, что 1 824 чел. расстреляны Коллегией ОГПУ, а 997 и 969 чел. — полпредствами ОГПУ в третьем и четвёртом кварталах 1933 г.[7] Казалось бы, законно распространить эти очень близкие между собой цифры на первые кварталы и методом простейшей экстраполяции определить цифру расстрелянных за 1933 г. примерно в 6 тыс. чел.

Однако примеры целого ряда полпредств ОГПУ говорят о том, что масштабные цифры расстрелов первых месяцев 1933 г. значительно превосходят статистику второго полугодия. Например, с декабря 1932 г. по май 1933 г. в Белоруссии было арестовано 29 018 чел. Они проходили в основном как члены «кулацких и бандитских группировок» (2 274 группировки из 15 562 чел.), повстанческих организаций (33 организации из 2 362 чел.), диверсионно-повстанческих организаций (44 из 2 376 чел.) и шпионских организаций и резидентур (46 из 436 чел.). Большая часть арестованных приходилась на колхозно-совхозный сектор — 16 179 чел. — и прошла через тройку ОГПУ. Деятельность тройки с декабря 1932 по начало мая 1933 г. (последующие цифры нам неизвестны) характеризуется следующими данными. Было рассмотрено 3 574 дела на 13 414 чел., из них к расстрелу было приговорено 2 158 чел.[8], заключению в концлагеря — 8 617, высылке — 2 487. Условные наказания получили 127 чел., некие «прочие меры» — 5 чел., освобождено — 20 чел.[9]

Характерно, что чекисты Белоруссии, расстреляв к началу мая 1933 г. более 2 тыс. чел. и отправив в лагеря более 8,6 тыс., отнюдь не считали свою миссию по чистке Белоруссии законченной и насчитывали подлежащих репрессиям почти столько же, сколько арестовали к маю 1933 г. — 26 957 чел. Поэтому на 1 мая 1933 г. за отделами ОГПУ БССР числилось 10 168 арестованных, дела на которых находились в стадии следствия. С мая 1933 г. чекисты проводили новую массовую операцию по «деревенской контрреволюции», когда в стадии ликвидации находились дела на почти 4 тыс. чел. из «внутриколхозных группировок» (498 чел. по 9 организациям и 3 336 — по 460 группировкам)[10]. Однако сколько было казнено в БССР в мае-декабре 1933 г., пока неизвестно.

В свою очередь, сотрудники ПП ОГПУ Западно-Сибирского края немедленно после сталинского указания также обрушили на «врагов» сокрушительный удар, вполне сопоставимый с террором 1930 и 1931 гг. Чекисты только по линии секретно-политического отдела ПП ОГПУ с 1 декабря 1932 г. по 1 мая 1933 г. привлекли по ст. 58 УК 8,6 тыс. чел.[11] и смогли в первой половине 1933 г. сфабриковать два очень крупных «заговора» (белогвардейский и сельскохозяйственный), по которым к августу было расстреляно около 1 200 чел. [Папков, 1997. С. 92−97].

Резким усилением была отмечена карательная работа и в ПП ОГПУ по Восточно-Сибирскому краю, где с декабря 1932 г. по середину марта 1933 г. было арестовано 8 229 чел. и тройкой при ПП ОГПУ ВСК осуждено: к расстрелу — 1 712 чел. (в том числе 55 — по закону от 7 августа 1932 г.), к заключению в концлагеря — 758, к ссылке — 158[12]. Правда, за этот период чекисты числили только 75 исполненных смертных приговоров, две трети которых приходились на общеуголовные преступления: за хулиганство на транспорте было расстреляно 22 чел., по закону от 7 августа 1932 г. — 18, уголовный бандитизм — 10, «кулацко-белогвардейскую» деятельность — 15, вредительство — 10[13]. Однако причина была, скорее всего, в задержке с санкциями комиссии Политбюро ЦК на расстрел тех осуждённых, основная часть которых прошла по тройке в феврале и марте. По крайней мере, только по Книге памяти жертв репрессий Красноярского края (помимо него, в тогдашний Восточно-Сибирский край входили современные Иркутская область, Республика Бурятия и Забайкальский край), за 1933 г. числится 249 реабилитированных из числа расстрелянных [Книга памяти, 2004−2011].

О стремлении быстрее отчитаться с расстрелами говорит и то, что численность приговорённых тройкой к ИТЛ к середине марта 1933 г. не достигала и половины от количества казнённых, а основная часть из 8,2 тыс. арестованных не была ещё осуждена. Репрессии в Восточно-Сибирском крае интенсивно продолжались и в последующие месяцы: к середине марта 1933 г. подследственных заключённых в крае насчитывалось 2,8 тыс. чел., к 20 апреля — 3,6 тыс., к 30 мая — 5,3 тыс. чел.[14]

Массовые операции ОГПУ в других регионах также были отмечены большой жестокостью. Сведения из архивов Службы безопасности Украины показывают, что за 1933 г. ГПУ УССР осудило 45 тыс. чел., из них 774 — к высшей мере наказания; ещё 750 чел. были приговорены к расстрелу по делам ГПУ гражданскими судами республики. Таким образом, на счету украинских чекистов — 1 524 расстрелянных [Нікольський, 2003. С. 389], значительная часть которых, прошедшая через суды, была осуждена по общеуголовным статьям.

В Казахстане в 1929—1933 гг. областные тройки полпредства ОГПУ, по неполным данным, приговорили к расстрелу 3 386 чел. и заключили в лагеря 13 151 чел. Известно, что за 1930 г. тройки расстреляли в Казахстане 1 218 чел., а в 1931 г. — 1 001 чел. [Мозохин, 2006. С. 287, 294−295; Тепляков, 2009. С. 186]. Таким образом, на 1929 г., когда расстрелов, вероятно, было относительно немного, на 1932 г. (также с небольшим числом казней) и 1933 гг. приходится минимум 1 167 расстрелянных во внесудебном порядке. Поэтому можно предположить, что в Казахстане за 1933 г. было расстреляно не менее 1 тыс. чел.

Имеется цифра расстрелянных чекистами Ленинградской области — 464 чел. за 1933 г. Известные отрывочные данные о репрессиях на Дальнем Востоке говорят, например, что только по делу «Трудовой крестьянской партии» чекисты расстреляли 84 чел., а по делу казачьей организации «Амурцы» — 56 чел. [Тепляков, 2008. С. 344]. Фрагментарные данные, известные по Ставропольскому краю, говорят о том, что из арестованных в декабре 1932 — январе 1933 г. были осуждены тройкой к расстрелу 53 чел. из 362, или каждый седьмой [Жертвы, 2007].

Высокой карательной активностью в начале 1930-х гг. отличались полпредства по Северо-Кавказскому краю (51 тыс. арестованных в 1933 г.), Средней Азии (32 тыс. арестованных)[15], Уральской и Центрально-Чернозёмной областям. В литературе есть общие указания, что именно в 1933 г. террор в Азербайджанской ССР «достиг своего пика» [Баберовски, 2010. С. 689].

Поскольку карательные кампании в целом ряде крупных регионов дают сходные масштабы репрессированных (порядка 1−2 тыс. расстрелянных из 20−50 тыс. арестованных на полпредство), это, возможно, свидетельствует о получении местными чекистами соответствующих лимитов у руководства союзного ОГПУ, предварительно санкционированных Кремлём.

Таким образом, известные и в ряде случаев далёкие от полноты данные по Белоруссии, Украине, Ленинградской области, Казахстану, Западно-Сибирскому, Восточно-Сибирскому и Дальне-Восточному краям уже дают до 7,5 тыс. осуждённых тройками к расстрелу. Прибавив уничтоженных решениями Коллегии ОГПУ и Особого Совещания, а также расстрелянных во 2-м полугодии на местах, получим около 12 тыс. жертв. Поскольку неучтёнными остаются еще полтора десятка полномочных представительств, то даже минимально возможная численность убитых чекистами составит, скорее всего, 14−15 тыс. чел., не считая осуждённых по ст. 58 УК гражданскими судами и умерших в тюрьмах во время следствия. Но не исключено (если цифры, достигнутые в Сибири и Белоруссии, будут продемонстрированы для первого полугодия 1933 г. ещё в трёх-четырех полпредствах ОГПУ, а в оставшихся окажутся в среднем на уровне 100−200 чел. для каждого регионального чекистского органа), что общее число расстрелянных во внесудебном порядке по СССР в 1933 г. превысит 20 тыс. чел. и окажется выше, чем даже в 1930 г. Разумеется, цифра казнённых в 1933 г. будет ещё уточняться, но, как представляется, уже на данном этапе изучения можно считать доказанной ошибочность сведений, публиковавшихся с начала 1990-х гг.

Список литературы

Баберовски Й. Враг есть везде. Сталинизм на Кавказе. М., 2010.

Жертвы политического террора в СССР. 3-е изд. М., 2007 (СD).

Книга памяти жертв политических репрессий Красноярского края.

Кн. 1−10. Красноярск, 2004−2011.

Красильников С. А. Серп и Молох. М., 2003.

Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Январь 1922 — декабрь 1936. М., 2003.

Мозохин О. Б. Право на репрессии: Внесудебные полномочия органов государственной безопасности. М., 2006.

Папков С. А. Сталинский террор в Сибири. 1928−1941. Новосибирск, 1997.

Попов В. П. Государственный террор в советской России. 1923−1953 гг.: источники и их интерпретация // Отечественные архивы. 1992. № 2. С. 20−32.

Тепляков А. Г. Машина террора: ОГПУ-НКВД Сибири в 1929—1941 гг. М., 2008.

Тепляков А. Г. Опричники Сталина. М., 2009.

Тепляков А. Г. Процедура: Исполнение смертных приговоров в 1920 — 1930-х годах. М., 2007.

Тепляков А. Эпоха репрессий: субъекты и объекты // Исторические исследования в России-3. Пятнадцать лет спустя /Под ред. Г. А. Бордюгова. М., 2011. С. 224−254.

1933 г. Назинская трагедия. Документальное научное издание. Сост. С. А. Красильников. Томск, 2002.

Хлевнюк О. В. Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры. М., 2010.

Нікольський В. М. Репресивна діяльність органів державної безпеки СРСР в Україні (кінець 1920-х — 1950-ті рр.). Історико-статистичне дослідження. — Донецьк, 2003.

Werth N. Cannibal Island: death in a Siberian gulag. Princeton, 2007.