 |
| Религия и СМИ | Александр Щипков | 04.02.2013 |
Речь Владимира Путина на встрече с членами Архиерейского собора осталась почти незамеченной российскими СМИ. И напрасно. Президент произнес фразу, которая, я уверен, намекает на необходимость принципиального пересмотра отношений между религией и государством. Он сказал: «Мы должны уйти от вульгарного, примитивного понимания светскости». Путин произнес эту фразу (а Путин ничего не делает случайно) накануне 95-летия одной из самых трагических дат в истории России. 2 февраля 1918 года Совет Народных Комиссаров принял ленинский декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви».
В 1918 году формулировка «отделение церкви от государства» звучала абсурдно. Православная Церковь не была частью государства как минимум с момента Февральской революции, а де факто свобода совести и религиозных воззрений была провозглашена Николем II еще раньше, в 1905-м году. Начатый большевиками разговор о «равноправии» и «опиуме для народа» скрывал несколько иные цели, нежели те, что были заявлены. Речь шла не о свободе вероисповедания, которая на тот момент уже существовала, а о вытеснении религии с общественной площадки, о ликвидации духовенства и мирян в принципе.
Причину столь резкого отношения большевиков к религии можно видеть в том, что советское государство само по себе было квазирелигиозным, а вовсе не светским и видела в Церкви опасного конкурента. У Церкви не было своей доли в большевистском общественном проекте. К ней относились как к средоточию классовых врагов. О сотрудничестве верующих и власти речи не было вплоть до начала войны с Германией.
Нам и раньше приходилось упоминать о нелепости либерального толкования термина «светскость», но сейчас появился повод поговорить об этом подробнее.
Ленинским курсом
К сожалению, некоторой части российской политической элиты до сих пор свойственно отношение к православию и людям православных убеждений, очень напоминающее взгляд «тонкошеих вождей». Иначе как объяснить употребление ими термина «клерикализация» после осквернения главного храма страны, спиливания поклонных крестов и других антиправославных акций, которым все мы были свидетелями.
Еще более странно выглядит ситуация, когда не кто-нибудь, а уполномоченный по правам человека Владимир Лукин незадолго до 2 февраля в интервью «НГ-Религии» высказывается примерно в том смысле, что большевистский Декрет был едва ли не продолжением курса на строительство светского государства в России, — курса, взятого Временным правительством в феврале 1917-го. А дальше, согласно этой логике, мы обязаны признать, что и современная Россия может считаться преемницей СССР в части государственно-церковных отношений.
Это очень тревожная тенденция. Артикуляция подобных умозаключений чиновниками уровня Владимира Лукина говорит о необходимости серьезного пересмотра ситуации с соблюдением гражданских прав в стране, особенно прав верующих.
Позорный советский закон о религии был отменен на излете перестройки. Но скоро стало ясно, что отмена эта была формальной. Моральной исторической компенсации за учиненный погром Церковь так и не получила — ни в 90-е, ни в нулевые. И хотя статьи новой Конституции (14 и 28) и новый Федеральный Закон «О свободе совести и религиозных объединениях» (1997 г.) не содержат в себе догматов советского госатеизма, проблема то и дело возникает. До сих пор внутри политического ареопага находятся желающие прочитать новые законы по-ленински и в ленинском духе истолковать понятие светского государства (что само по себе неудивительно: традиция законоприменения в России всегда была сильнее, чем писаный закон).
И мы это прекрасно чувствуем. Чувствуем, когда нам мешают строить храмы и когда оскорбляют, называя «мракобесами» и «обскурантами», или отнимают право на общественно-политическую позицию. А если мы напоминаем, что нигде в мире, кроме последних коммунистических заповедников, отношение к религии не имеет ничего общего с тем, что мы до сих пор наблюдаем в России, некоторые наши оппоненты удивленно кивают на американское законодательство, в котором якобы есть закон, легализующий антирелигиозную политику государства. В общем, апеллируют к «мировому опыту».
Пожалуй, стоит разобраться в этом вопросе подробнее во избежание дальнейшего взаимного непонимания.
Светскость по-американски
Сравнение российского понимания светскости, до сих пор во многом антирелигиозного и атеистического, с ее пониманием в других странах обнаруживает много отличий, которые бросаются в глаза.
В Конституции США помимо основных статей существует десять поправок к ним — американский «Билль о правах» (Bill of Rights). Знаменитая Первая поправка (1791 г.) говорит о разделении духовной и светской властей. Это всего несколько строк, и посвящены они не только религии, как думают многие, но также свободе слова, свободе прессы и собраний. Иными словами, отдельной «религиозной» статьи в американском Основном законе попросту нет. А скупое упоминание о религии стоит процитировать — благо оно умещается в одну-единственную фразу: «Congress shall make no law respecting an establishment of religion, or prohibiting the free exercise thereof» — «Конгресс не вправе издать закон, который устанавливал бы какую-либо религию или запрещал ее свободное исповедание». Иными словами, Конгресс не может обязать граждан следовать тем или иным религиозным догматам, но не может и запретить им это. Собственно все. Ни слова о влиянии духовенства на политику, о присутствии священников во власти или о религиозных мотивах при принятии государственных решений.
Законы в Америке светские. Но мотивы, аргументы, оценки — дело совести каждого отдельного человека. А чиновники, политики и общественные деятели ведь тоже люди…
Первая поправка в целом имеет антиэтатистский дух и декларирует невмешательство государства в дела граждан. В этом контексте упоминание о религии читается как обещание государства не вмешиваться в дела Церкви, а не наоборот. Грубо говоря, американский закон провозглашает скорее отделение государства от церкви, а не церкви от государства, если выражаться терминами российских секуляристов. Общественная роль верующих этим никак не принижается, наоборот — это их ограждают от притязаний «кесаря». В каком-то смысле американская поправка — это ленинский декрет кверху ногами, то есть его противоположность. Что в общем-то неудивительно. Конституция США восходит к классической английской политической теории Джона Локка, которая ограничивает в большей степени права правительства, а не граждан или общин.
Это закон, а каково фактическое положение вещей? Мы хорошо знаем, какую роль играет протестантский проповедник в общественной жизни США. Об «особой роли» протестантизма там никто не говорит по понятным причинам: это настолько очевидно, что и обсуждать здесь нечего. Государственные деятели могут публично демонстрировать свою приверженность той или иной церкви, мотивируя религиозными соображениями те или иные шаги. Мы знаем, в какой мере американская политика, в том числе внешняя, строится на мессиананских установках, имеющих вполне религиозную подоплеку. Например, Джордж Буш неоднократно говорил, что «Господь возложил на Америку некую миссию» — дальше речь могла идти, например, о свержении каких-то режимов и установлении там-то и там-то демократии под ключ. США — государство не менее «мультикультурное», чем Россия, и все же американские интересы — это совсем не та сфера, где применимы ценности мультикультурализма. Это светская в правовом отношении страна с очень сильным религиозным самосознанием. Протестантским фундаментализмом охвачена подавляющая часть белой Америки, но и чернокожий проповедник — тоже характерная и узнаваемая в США фигура. Надпись на американском долларе — In God we trust — никого не удивляет. Американская модель отношений между верующими и государством, пожалуй, ближе к византийской симфонии, чем к ленинскому «отделению». Впрочем, американская «симфония» представляет собой скорее не совпадение взглядов, а сотрудничество ради сохранения мира в обществе, как гражданского, так и духовного. Американские республиканцы в предвыборных кампаниях немало места уделяют традиционным ценностям и в том числе религиозным — а ведь это одна из двух самых влиятельных американских партий. На Западе вообще является вполне естественным присутствие духовенства в органах власти. Есть партии, созданные по религиозному признаку, и это отражено в названии. Например, Христианско-демократический Союз в Германии.
А теперь вернемся в Россию и сравним все это с нашей ситуацией.
Российская версия светскости
Смысл американской «светскости» состоит в том, что религия не является обязательной для граждан. Этот подход уравнивает в правах религию и остальные идеологии и ничего общего с российским атеистическим толкованием светскости, конечно, не имеет. У поборников российского варианта «светскости» антиклерикализм в крови. Они, например, никак не могут взять в толк, что страна может считаться светской даже в том случае, если в ней есть государственная религия (государственная не значит обязательная), а церковь получает бюджетное финансирование, как в англиканской Англии. В сознании российского антиклерикала такое просто не вмещается. Он не понимает, почему рост протестантского фундаментализма в США не вызывает трепета у людей нерелигиозных. Это он предпочитает не обсуждать.
Политики и чиновники, подобные Михаилу Прохорову, Сергею Митрохину или тому же Владимиру Лукину, нередко ссылаются на то, что в России, мол, не те традиции, что в США и Европе, Россия — страна в принципе нерелигиозная. Такие, мол, у нас коллективные исторические ценности. Но если Россия всегда была нерелигиозной страной, зачем понадобился ленинский декрет, вдогонку добивающий церковь в уже вполне светской стране? Если же, по чьему-то мнению, Россия перестала верить после ленинского декрета (хотя это и неверно), то 100 лет — слишком малый срок, чтобы называть это традицией. Так, ссылаясь на традицию, нас де факто хотят вернуть к состоянию разрыва с ней — к ленинскому декрету.
Другой достаточно расхожий смысловой перевертыш: упирая на «равноправие», Церкви отказывают в праве на общественно-политическую позицию, которым обладают все общественные организации. Та же история с «клерикализацией», — этим словом, как правило, именуют рост влияния православных идей в обществе. Вопрос — как в этом случае относиться к миссионерству — вообще не ставится.
Обывателю подбрасывается и такая обманка: у нас был коммунистический диктат, теперь будет религиозный. Что религия пострадала от прежнего режима, в расчет не принимается. Как в том анекдоте: «То ли он украл, то ли у него украли, точно не помню, но, в общем — подозрительный человек». Даже простое упоминание о храме шаговой доступности вызывает отторжение у поборников «исторического прогресса», понимаемого ими как сброс какого-нибудь балласта с корабля современности. Они любят рассуждать о «секулярном обществе», отставая от мировой науки чуть ли не на полстолетия. Ведь теория неизбежной секуляризации, возникшая на Западе в 1960-е, была полностью отвергнута уже к концу ХХ века.
Религия — часть самосознания любой европейской страны, но у России с этим проблемы. Светскость определяется у нас не добровольной принадлежностью к Церкви и религии, а противопоставлением религии и некоего секулярного стандарта мышления и поведения.
Иными словами, негласное продолжение ленинского курса мы наблюдаем и сегодня.
Называть вещи своими именами
Представители российских антиклерикальных групп, за спиной у которых стоит коалиция правительственных и оппозиционных либералов, усиленно навязывают обществу удобную им трактовку понятия «светскости». Далекую от международной практики, зато насквозь пропитанную ленинскими политическими нормами. Неприятнее всего то, что, не имея возможности действовать открыто в публичном политическом поле, они переносят основной удар в поле информационное. С помощью профессиональных технологов в вопросе о светскости удалось создать путаницу. Дошло даже до откровенной попытки протолкнуть современный аналог советского закона о религии — «Религиозный кодекс», автоматически отселяющий православное большинство в правовое гетто.
Значит, де факто мы по-прежнему остаемся в ситуации 2 февраля 1918 года.
Но нет худа без добра. Вся эта борьба за термины, борьба за понятия, такие как «светскость», «социальное православие», «светское православие», служит своеобразным барометром ситуации со свободой совести в России. В конце концов, мы отстоим наши права и поймем, в какой стране мы живем и в какой стране хотели бы жить. Но для этого надо научить общество называть вещи своими именами.
Собственно к этому нас и призвал Владимир Путин на встрече с членами Архиерейского собора 1 февраля 2013 года, сказав, что «мы должны уйти от вульгарного, примитивного понимания светскости».
Александр Щипков, к.ф.н., социолог религии, главный редактор интернет-портала Religare.ru
