 |
| Вера-Эском | Александр Чернавский, Владимир Григорян | 11.01.2013 |
В начале девятнадцатого столетия русские люди высадились на берегу Калифорнии. Не в качестве эмигрантов. Был такой момент в истории, когда король Гавайских островов пожелал вступить в состав Российской империи, а близ Сан-Франциско развевался наш флаг. Американцы называют вставшую там крепость Форт-Росс — Русский форт — и берегут память о нём.
Почему? Может быть, дело в том, что это вход, дверь в другую цивилизацию, которая в нужный момент может стать источником сил и вдохновения. Однажды такой возможностью уже воспользовался один замечательный калифорниец. Его имя знает, наверное, почти каждый православный человек в России: отец Серафим (Роуз).
В 2012 году исполнилось 30 лет со дня смерти подвижника и 200 лет Форт-Россу. В связи с этим в Америке побывал старый друг нашей редакции — Александр ЧЕРНАВСКИЙ, очередной рассказ которого я не преминул записать и подготовить. Предлагаю его вниманию читателей.
В. Григорян
Год России
Вот уже три года, как я веду проекты в одной московской компании. Самый крупный из них посвящён популяризации Российского искусства в мире. Издаём красивые альбомы, своего рода энциклопедии, распространяем их не только у нас, но и в странах, где проходит очередной Год России.
В 2012 году пришёл черёд США, где я не раз бывал в прошлом, но не думал, что окажусь снова. Моё отношение к этой стране не сказать, что простое. Как и многим людям, мне не нравится так называемая американизация — когда идёшь по Москве, а ощущение, будто оказался в одном из пригородов Нью-Йорка. Те же супермаркеты, та же реклама, те же фильмы в кинотеатрах. Так удобнее для крупных корпораций, подгоняющих под свои стандарты не только Россию. Достаётся и Америке, её самобытность тоже приносится в жертву.
Поэтому Форт-Росс — это не просто память о россиянах, два века назад высадившихся на берегу Калифорнии. Прежде всего, это крепость, которая защищает американскую историю, имеющую и русские корни. И то, что новое наше издание связано с юбилеем Форт-Росса, конечно, не случайность.
В общем, посомневавшись, я дал согласие на участие в проекте, которым руководил Игорь Кузин — 27-летний парень. С ним мы легко нашли общий язык. Я считал, что нужно провести в альбоме мысль: главное, что русские дали Америке, — это свет православия.
Православие занимает в Соединённых Штатах третье место по числу приверженцев, в нашу Церковь продолжают переходить коренные американцы, это не говоря об алеутах, для которых наши миссионеры создали в своё время письменность. В Америке подвизался святой Патриарх Тихон, окормлявший всех православных в стране, здесь просиял святой архиепископ Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский, многих привёл в нашу Церковь иеромонах Серафим (Роуз) — он, мне думается, причислен Господом к лику святых, дело только за земным прославлением.
Сан-Франциско
Первый раз я побывал в Сан-Франциско в 2000 году — как и сейчас, по пути в Платину, к отцу Серафиму (Роузу). Потом приезжал в 2004-м, со съёмочной группой из России.
Нынешнее посещение — третье по счёту. Что интересно, путешествовать приходится почти без денег, по-монашески, уповая на то, что Господь подаст. Вот и на этот раз нас освободили от лишнего. Шесть роскошных альбомов о российском искусстве — с их помощью мы надеялись покрыть расходы — пропали вместе с багажом. Мои российские рубли обменять было негде. И так далее. Вот и слава Богу. По себе знаю, насколько обеспеченность мешает в дороге. Говорят, она даёт независимость, но вот вопрос — от чего? Словно прочное, толстое стекло, деньги в дороге отделяют нас от людей, впечатлений, душевной пользы.
Растерянные, стоим с Игорем посреди аэропорта. На такси до города дорого, но вообще в аэропорту комфортно, красиво, можно выспаться на мягком диване. Игорю, правда, эта идея не очень понравилась. Блуждая по зданию, познакомились с евреем из Молдавии, который там работал. Он подошёл к нам, услышав родную речь. Понял, что у нас неприятности, и захотел помочь. Выслушав, предложил: «У меня через час кончается работа. Отвезу куда хотите, только бензин оплатите». Но когда привёз к месту, от денег отказался. В благодарность подарили ему иконку, чем его, как мне показалось, порадовали.
Привёз он нас в приют преподобного Тихона Задонского — место, хорошо знакомое всем русским православным людям, бывавшим в Калифорнии. Там живёт сейчас владыка Феодосий, викарий епархии, а прежде обретался святитель Иоанн (Максимович).
_____
Никого из знакомых я не застал, кроме болгарина Дмитрия. В гараже приюта Дмитрий обустроил себе холостяцкую обитель, куда мы с Игорем и отправились наудачу. К счастью, глубокой ночью Дмитрий был на месте. Накормив, постелил нам ватное стёганое одеяло не первой молодости — чем богат. У него даже кровати нет, только кресло.
Человек на редкость интересный. В своё время, когда служил в армии Варшавского договора, убежал на Запад по религиозным убеждениям. Хотел бы вернуться домой — в Болгарию, которую очень любит, но не получается. Дмитрий — мастер-мозаичник, умеет резать стекло и камень. Где панно для храма сделает, где иконочку или памятник на могилу украсит, но спрос на его труд в наш век невелик.
По утрам кормит кошек, сбегающихся к Тихоновскому приюту со всего квартала. Это не всем нравится — дошло до того, что один священник написал жалобу, возмущался по поводу антисанитарии. Собрался церковный совет, где Дмитрий произнёс речь о том, что нужно любить всякую тварь, созданную Богом.
Ещё он кормит птиц. И вообще человек он редкой доброты. Сразу показал на холодильник: «Берите всё, что хотите». Увидев, что мне некогда постирать рубаху, подарил свою; попросил я у него какую-нибудь старую сумку — отдал свою. Время от времени он впадает в уныние: «Что я здесь делаю? Жениться — не женился, монахом не стал. На родину не вернуться, здесь не устроился». — «Не переживай, ты — хранитель православного духа здесь», — говорю я ему.
Не знаю, что решил совет по поводу кошек: Дмитрий ни перед кем не лебезит, не заискивает и, если велят ему что-то не по-божески, исполнять не станет. И Господь его защищает, не позволяет выгнать из приюта. Его выгнать — кого тогда оставить? С тех пор как мы с ним познакомились, он похудел, высох, стал настоящим подвижником. Стяжал мирность и благодать, но не замечает этого. Каждый день, вот уже двадцать лет, Дмитрий возжигает лампаду в келье святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского. Начал он это делать по своей инициативе, так с тех пор и повелось — исполнять обязанность смотрителя кельи.
Приют когда-то был построен владыкой Иоанном для детей, которых он вывез из коммунистического Китая. Одна из воспитанниц владыки — наполовину русская, наполовину китаянка, ей под девяносто — утром была в приюте и подарила нам фотографии кельи святителя. Всю жизнь провела рядом с ним, отогреваясь в приютском храме. Всего с владыкой Иоанном прибыло в Калифорнию около пяти тысяч человек — его паства.
_____
Утром мы отправились на литургию. Служба началась раньше, чем мы ожидали: когда пришли, там уже пропели «Отче наш». Но нас всё-таки исповедали и причастили. На проповеди отец Пётр Перекрестов напомнил, что «сегодня исполняется тридцать лет со дня смерти прихожанина нашего храма, человека, много потрудившегося для утверждения православия в Америке, — отца Серафима (Роуза). В Платине сегодня большие торжества, литургию возглавит митрополит Иларион (Капрал), ему сослужат сербский епископ Максим и болгарский владыка Даниил».
Что же делать? Как добраться туда, не имея машины и средств?
В путь!
Отец Серафим (Роуз) значит для меня не просто много — он, можно сказать, и привёл меня в православие. В 94-м году я переживал не лучшую полосу в своей жизни. Мне было очень плохо, когда я зашёл в храм. Увидел книгу «Православие и религия будущего» с фотографией монаха на обложке. Лицо его очень понравилось. Думал, русский, оказалось — американец. «Нет, всё-таки русский», — решил я, когда начал читать. У отца Серафима я обнаружил глубину мысли куда большую, чем у философа Бердяева, которым тогда увлекался. Обаяние личности отца Серафима, тепло, ясность, исходящие от него, были столь велики, что я почувствовал себя гораздо лучше.
С тех пор я никогда не терял нити, связывающей нас, чувствовал поддержку.
Из недавнего: приехал в Москву Первоиерарх Русской Церкви Заграницей владыка Иларион, а я всё никак не мог с ним встретиться.
Что же делать? В тот момент, когда совсем уже отчаялся, увидел фотографию отца Серафима. Взял книжку его писем, открыл на странице 212-й и прочитал: «14 июня 1978. Нас посетил отец Иларион (ныне архиепископ Сиднейский и Австралийско-Новозеландский), и у нас остались прекрасные впечатления от его визита. Он очень уравновешен, и в нём чувствуется верный дух — это будущий владыка Лавр. У нас практически совпадают взгляды на вещи… Он может оказать нам важную помощь в будущем. Я надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь с ним встретиться и пообщаться».
Не удивительно, что это письмо, обращённое к другу Алексею Янгу, я отнёс к себе. Поднял, в который раз, трубку телефона — и уже через полчаса был у владыки Илариона. Мы общались так тепло, так сердечно, словно много лет знали друг друга.
Это один из многих случаев помощи отца Серафима, который много лет продолжает вести меня по жизни. В чём его сила? У немцев есть поговорка: «Ходит ли человек так, как говорит, и говорит ли он так, как он ходит?». Отец Серафим отвечал за каждое своё слово. Назвался груздем — полезай в кузов, назвался монахом — веди себя как монах, полагаешь, что ты христианин, так и веди себя по-христиански. Иеромонах Серафим (Роуз), как подвижники других времён, подтвердил, что это возможно и в наше время.
_____
В двух словах скажу о Платине для тех, кто не знает, о чём идёт речь. Этот монастырь, основанный отцом Серафимом в калифорнийских горах, стал новым Форт-Россом. Воспитанники святого владыки Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского — отец Серафим и его друг отец Герман (Подмошенский) — не сразу поняли, что каждый православный лично отвечает перед Богом за свою Церковь. После того как они в очередной раз отправились к владыке Иоанну за благословением, услышали:
— Я вам дал благословение на строительство скита и больше никаких благословений давать не буду. Если дело богоугодное, у вас всё получится. А если нет, вы встретитесь с препятствиями, которые вам никто не поможет преодолеть.
Мы с Игорем стоим в храме, слушаем проповедь отца Петра Перекрестова. Душевное волнение помешало мне запомнить его глубокие, продуманные слова. Речь шла о трёх уроках, которые преподал нам отец Серафим. Первый — православие необходимо глубоко изучать, чтобы жить по нему. Второй — миссионерствовать надо всей своей жизнью, своим примером, жить согласно православному учению, жить так, как подобает православному христианину. Третий урок — необходимо повсеместно содействовать развитию православного образования, нести благую весть, как это делал отец Серафим, быть достойным организатором православного делания.
После литургии с клироса, помещающегося на балконе, ко мне спустилась Александра Котар — дочь священника отца Сергия. Мы познакомились с ней минувшим летом в Москве, куда Александра приезжала в составе молодёжной делегации РПЦЗ на празднества по случаю 5-летия воссоединения наших Церквей. Оказавшись рядом, она восклицает: «Александр Фёдорович! Мама приглашает вас на воскресный обед. Наш дом на соседней улице».
Вместе с Игорем идём в гости. Котары живут недалеко от храма, в большом церковном доме с двориком и садом, где растёт берёза. Матушка Мася, так представилась мама Александры, сердечно нас приняла. Накормила разными американскими кушаньями; сыры, колбаски, местная запеканка — всё очень вкусно. Среди гостей был и серб Милош — 30-летний доктор философии из университета Беркли, очень заинтересовавшийся нашим проектом «Российское искусство». Мы сказали, что один из немногих альбомов, уцелевших после знакомства с американскими аэропортами, лежит у нас неподалёку, в Свято-Тихоновском приюте.
Когда добрались до места, я дерзновенно сказал: «Сегодня, в этот памятный день, ты должен отвезти нас в Платину». Милош не пришёл в восторг от этой идеи, а оказавшийся рядом отец Пётр подумал, что мы разыгрываем серба, и дружелюбно улыбнулся. Но я чувствовал, что это так нужно и для нас, и для Милоша. «Всё! — говорю. — Едем».
Мне удалось обменять российские рубли, немного денег получил из Москвы Игорь, так что оплатить бензин мы оказались в состоянии. Это примирило Милоша с поездкой. Он чудесный человек, в то время находился в поиске работы, а его семья ждала третьего ребёнка, жена уезжала в Сербию.
Ко всеобщему удовольствию, отправились в путь.
Дорога тяжёлая. Прежде я ездил в Платину другим путём, а навигатор показал, что есть более короткий. Шучу: «Короткая дорога — это та, которую хорошо знаешь». Но Милош, как человек более опытный в американской действительности, не послушал меня, и нам действительно удалось сэкономить час времени.
По дороге Милош расспрашивал о воле Божией. Я рассказал об Иоанне Тобольском и его книге «Илиотропион», о том, как искал волю Господню недавно погибший отец Даниил Сысоев. Несколько часов — и мы в Платине. Милош остался очень доволен, а меня порадовало, что не ошибся, настояв на том, чтобы он нас подвёз. Господь действительно хотел этого.
Первая поездка
Вспоминаю, как я добирался до обители в первый раз. Случилось это одиннадцать лет назад. В честь 55-летия Победы благословлено было нам с отцом Иннокентием (Вениаминовым), праправнуком святителя митрополита Иннокентия, сделать список Ситкинской иконы Божией Матери и облететь с ним Россию и Америку.
Отцу Иннокентию, участнику войны, и мне, как сопровождавшему, авиабилеты до Камчатки дали бесплатно — это нас сильно выручило. Над Россией мы пролетели, а в Америке пришлось ограничиться Аляской, после чего батюшка почувствовал себя плохо и вернулся домой. Мне же очень хотелось побывать у отца Серафима, и я вылетел в Калифорнию. С визой не всё было в порядке, так что могли и не пустить. На таможне спрашивают: «Куда вы?» — «Еду к отцу Серафиму (Роузу) в Платину». — «Докажите, что вы паломник и путешествуете по церковной линии». К счастью, у меня оказалось с собой письмо-рекомендация протоиерея Максима Первозванцева.
Тогда-то я и познакомился в Сан-Франциско с отцом Петром и болгарином Дмитрием. Переночевав в Тихоновском приюте, отправился в Платину. Доехал на автобусе до Реддинга, где попытался поймать попутку. Но машины всё не останавливались: как впоследствии выяснилось, я неправильно голосовал. Нужно поднять большой палец вверх, а я просто махал рукой, и меня не понимали — ну, машет и машет, кто его поймёт, чего хочет. А я было о местных плохо подумал.
Но всё это выяснилось позже, а пока встаю посреди дороги — тут уж совсем трудно не понять, чего человек хочет. Останавливается машина, в ней слегка подвыпившая девушка. Оказалось, её зовут Мелисса. Объяснил, куда еду, назвал, заглянув в бумажку, платинский адрес. Вернее, это мне казалось, что платинский. На самом деле это был адрес Тихоновского приюта, я просто напутал. Стали ездить по городу, расспрашивать людей, где в этих краях есть такая улица и такой дом. Естественно, никто не знал. К Мелиссе присоединился её приятель, стали они мне помогать вдвоём, но тут и сто мудрецов не помогли бы.
Проездили до четырёх ночи. Мне было страшно неудобно. «Всё — говорю, — ребята, спасибо, но хватит мучиться». Предложил им денег, но они отказались. Подарил иконочки Божией Матери и Святителя Николая. «Что я могу тебе пообещать? — сказал на прощанье Мелиссе. — Буду молиться за тебя». Она улыбнулась, махнула рукой и уехала. А я лёг на лавочку подремать.
Разбудил меня часа через два звук трактора. Фермеры возили сено. Подошёл к одному из них. Он сильно удивился, увидев иностранца из России на своём поле. Сказал, что до Реддинга двадцать миль, то есть больше тридцати километров. Далеко же я ночью забрался. Отправился обратно пешком, солнце поднимается, кругом сады. Поел слив, каждая размером с кулак, и пару упавших на землю апельсинов. Вдруг догоняет меня тракторист, уже на автомобиле, говорит: «Я нашёл на карте то место, которое ты искал». Оказалось, что до него миль 90, по горам. «Как думаешь добираться? — спрашивает фермер. — Туда никакой транспорт не ходит». — «Ничего, — отвечаю, — за неделю дойду».
Фермер задумался. Довёз меня до Реддинга, по дороге узнав, как отец Серафим привёл меня к вере. Потом слышу: звонит сыну, сообщает, что вернётся сегодня поздно. И поехали мы в Платину. Когда добрались, я, смущаясь, протянул сто долларов и иконку с крестиком. От денег этот замечательный человек отказался, а иконку и крестик взял. Очень обрадовался, когда услышал: «Мартин, я буду за тебя молиться». Он был очень удивлён тем, что здесь, в горах, живут монахи. Сказал, что он тоже христианин, хотя и не православный. Расстались мы как братья.
Конечно же, неслучайно Господь подарил мне эти встречи. Я стал лучше понимать народ, к которому принадлежал отец Серафим, и его самого. Две недели я тогда прожил в монастыре в качестве трудника. Киркой долбил сточную канаву вокруг храма — и был совершенно счастлив.
Вторая встреча
Во второй раз я побывал в Платине вот при каких обстоятельствах. Приехал в Оптину к игумену Илию (Ноздрину), а когда вышел от него, встретил на автобусной остановке монахиню матушку Агриппину.
Оказалось, она подвизается в качестве режиссёра православных программ на Калужском телевидении. Я подарил ей частичку рясы отца Серафима и узнал, что есть у матушки мечта — снять о нём фильм. Говорю: «Вы можете сделать первый шаг. Я сейчас отправляюсь в паломничество по Волге со священниками из РПЦЗ, присоединяйтесь».
Моя новая знакомая загорелась, приехала, сделала фильм о паломничестве, а потом полетели вместе в Америку. Матушка заняла денег у знакомых, я тоже как-то наскрёб на билеты, не думая, на что буду жить. Отсняли материал в Джорданвилле, потом отправились в Сан-Франциско, где мой друг, эколог Вячеслав Трегубович, оказавшийся по своим делам в Калифорнии, отвёз нас в Платину.
Помню, ночью вышел на улицу, не видно ни зги, как бывает только на Юге, а рядом треск, шум, так что волосы дыбом встали. Подумал: может, бесы?.. Утром нашёл помёт медведя-гризли. Места заповедные, белки носятся, зайцы, олени вокруг монастыря ходят, как в русской деревне козы или коровы. Мы всё это сняли, узнав, что, когда отец Серафим молился, олени тоже вставали рядом на колени. Фильм назвали «Пламенеющий на Небесах».
Торжество
Всякий раз дорога занимает всё меньше времени. На этот раз у нас с Игорем и Милошем ушло на неё часов пять.
Хотя народ уже начал разъезжаться, машин стояло всё ещё очень много, а в воздухе чувствовалась преизобилующая праздничная благодать. Стояли сотни опустевших стульев, на столах — термосы и пирожные. Могила отца Серафима была украшена цветами, в коробке лежали фотографии батюшки, выпущенные к памятной дате, аккуратно сложены щепочки от старого надгробья, заменённого по случаю памятных дней на новое.
Склоняюсь над могилой и слушаю звуки поющих повсюду праздничные гимны цикад. «Отец Серафим! Мы опять встретились в том месте, где ты хотел умереть и умер. И вот твоя душа после смерти здесь радует всех нас, сотни людей, собравшихся с разных сторон света».
Когда сидели у могилы на скамеечке, к нам подошёл москвич Александр Мороз. Он был в порту на побережье, тоже без денег, как и мы. Узнал про день памяти отца Серафима и чудом добрался до монастыря.
Платина сейчас у сербов. Братии стало намного больше, не то что прежде, когда все умещались в двух кельях. Двенадцать лет назад здесь жили четыре монаха: отец Герасим — настоятель, иеромонах Дамаскин (Христенсен), написавший большую книгу про батюшку Серафима, отец Паисий, отец Николай и несколько послушников. С тех пор выросло с десяток, наверное, строений, каждое на несколько человек. Стоят кельи друг от друга на расстоянии брошенного камня, как в пустыни Нила Сорского. Вечером я всей обители и обойти не смог. Это и для России-то много, а для Америки просто удивительно. Большой монастырь. Настоящий.
Пошли к келье батюшки, где сейчас никто не живёт. Она молчаливо хранит вещи своего хозяина: сундук Юджина Роуза, в котором он привёз свой скромный скарб в Платину, книги, бумажные иконы на стенах. Келья крохотная, можно сказать, сарайчик, очень ветхий. Вспоминаю, как были счастливы люди в России, которым я раздавал щепочки от неё.
Перед отъездом мы зашли в храм, где на английском языке звучали молитвы вечерней службы: «Хеви мерси, Хеви мерси. Господи помилуй!» В монастырской лавке увидел фотографии образа ещё не прославленного на земле, но прославленного на Небе, почитаемого многими православными основателя обители. На иконе отец Серафим держит в руках хартию, где по-русски написано: «Сейчас гораздо позже, чем вы думаете».
Форт-Росс
На следующий день встретились с российским консулом. Он прислал за нами машину, пообщались, сфотографировались. Оказалось, что в Форт-Россе сегодня нерабочий день, но консул созвонился с директором фонда Сарой Свидлер (в её ведении находится музей). Она пообещала выделить экскурсовода. Это был американец, который долго жил в России, женился на русской, имеет наше гражданство.
От Сан-Франциско до крепости 120 миль — два часа езды. Над ней развевается российский флаг. Во дворе пушечки. Зашли в часовню, потом в комнату, где стоит клавесин. На нём играла жена начальника крепости. Из зданий начала XIX века здесь сохранилось только одно. Православную часовню и все здания после пожара восстановили сами американцы. Это знаменательно. Само существование этой крепости — 200-летний диалог культур.
Вологодский губернатор прислал недавно ветряную мельницу и специалистов, которые должны её поставить. Немного поговорили с соотечественниками.
Несмотря на клавесин, ощущение такое, что приехал в вологодскую или сибирскую староверческую глубинку, где сохранился дух Старой Руси. Крепость была создана, чтобы обеспечивать продовольствием тогда ещё русскую Аляску. Из Балтийского моря продукты нужно было везти туда восемь месяцев — далековато. А здесь благословенная земля — всё растёт. В отличие от испанцев, которые всё время палили по аборигенам, наши как-то очень быстро нашли с индейцами общий язык. Ни одна из 20 пушек за всё время существования форта так и не выстрелила. Индейцев лечили, обучали земледелию. Оказалось, если их не грабить — вполне приличные люди. Русских, алеутов, индейцев в колонии было примерно поровну. В основном крещёные — православные, не отягощённые расовыми идеями. Уживались по-братски. Модель, которая для остальной Америки так и осталась недостижимым идеалом.
Мне Форт-Росс очень близок ещё и тем, что был основан моим земляком — тотемским купцом-мореходом Иваном Кусковым. Вполне вероятно, что среди его сподвижников были мои родственники. Моряков у нас в роду всегда хватало. Дядя моего отца служил мичманом на «Варяге», прадед тоже ходил в море. В их деревне мужики издавна промышляли рыболовством в Белом море, куда отправлялись по Сухоне, дальше по Северной Двине, заплывали и подалее. И когда я стоял на кладбище в Форт-Россе, чувство, что здесь лежит кто-то из близких мне по крови людей, было очень сильно.
Так закончилось третье моё путешествие в Северную Калифорнию. Впрочем, ни одно из них я не планировал заранее, всё происходило совершенно неожиданно для меня. Полагаю, по молитвам отца Серафима — американского монаха, раскрывшего для меня духовный аромат русского православия и указавшего путь ко спасению.
Пламенеющий на Небесах
Отец Серафим (Роуз) родился в 1934 году в протестантской семье, но рано потерял веру, вернее, то, что окружающие называли этим словом. С этого момента Юджин, как звали батюшку от рождения, начинает искать Бога. Его способности во многих областях были выдающимися, если не сказать гениальными. Юджин в совершенстве овладевает латынью, французским и китайским языками. Глубоко изучает даосизм, дзен-буддизм, ислам и так далее, но нигде не находит ответа на свой главный вопрос.
Келья отца Серафима
Душа не находит Господа в католичестве, 
«потому что католичество, — писал Роуз, — это провинциальный извод подлинного христианства, засорённый человеческими домыслами. Не встретит она Бога и в протестантстве, потому что для протестантов Бог — это что-то чрезвычайно личное, сокрытое в глубине души, да в такой глубине, что уж и непонятно, есть ли Бог для протестантов. И не будет встречи в так называемых восточных религиях, потому что в некоторых из них Бога просто-напросто нет, в других на место Бога встают кумиры, а в иных Бог как будто бы есть, но о Нём ничего неизвестно.
Но вот — православие. Религия, которая покоряет многих, вначале лишь величавой, неземной красотой богослужебного обряда. «Не знаем, где мы были — на земле или на небе, где поют ангелы», — говорили святому князю Владимиру русские послы, побывавшие на богослужениях в Константинополе. Душа, уже почти отчаявшаяся найти Бога, вдруг встречает Его: неожиданно, непредсказуемо и подлинно. У неё начинается совсем другая жизнь, прежде как будто неизвестная ей, всегда желанная и радостно узнаваемая. Это и есть православие — подлинное христианство, свободное от человеческих помыслов".
Знакомство Юджина с православным христианством началось с посещения русского собора иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» в Сан-Франциско. После присоединения к Русской Зарубежной Церкви он получил имя Евгений, в лице святого архиепископа Иоанна (Максимовича) обрёл великого учителя. По благословению владыки Евгений с другом Глебом Подмошенским открыли недалеко от собора книжную лавку, которая стала центром притяжения православной общины Калифорнии. Следующий шаг — создание скита в местечке Платина, затерянном в горах.
Там Евгений, принявший постриг с именем Серафим, пишет свои статьи и книги: «Православие — религия будущего», «Душа после смерти» и многие другие. Их сила в том, что любовь к Богу у отца Серафима нераздельна с любовью к человеку — это чувствуется в каждой строчке. Батюшка словно говорит лично с тобой, умно, трезво, при этом с той чудесной простотой и добродушием, столь присущими оптинскому и афонскому монашеству. Благодаря этому строгость, бескомпромиссность их веры не пугает, а воодушевляет.
«Неизменно укоряйте себя. Не ищите себе оправданий, — учил батюшка. — Если по той или иной причине вы уступили слабости, прежде всего отдайте себе отчёт в том, что это действительно слабость, то есть грех. Смотрите за собой и не осуждайте других!» Его пугало то, что современный христианин ради комфорта очень легко прощает себя. Одним из самых важных средств, помогающих избежать этого, он называл постоянное чтение Евангелия и святых отцов.
Батюшка вспоминал: «Приехав в Джорданвилль (центр Русской Церкви Заграницей), я прочитал три книги, послужившие моему обращению в Православие: житие преп. Серафима Саровского, житие старца Амвросия Оптинского и „Откровенные рассказы странника своему духовному отцу“. Я обнаружил, что самое интересное в Православии — его подвижники, они проясняли смысл сказанного Иисусом Христом о Царстве Божием», исходя из реально пережитого опыта".
* * *
Так началось его погружение в православное предание. Некоторые по сей день упрекают Роуза в том, что он благословлял читать отцов любому простаку. «Разве это не вредно для тех, кто не способен понять всей сложности, утончённости христианской мысли?» — возмущаются оппоненты — как правило, последователи известного богослова протоиерея Александра Шмемана.
Это был для отца Серафима совершенно невозможный подход — делить православных на «посвящённых» и «профанов». Как он удачно пошутил однажды в адрес о. Александра: «Для Шмемана всё православие — череда необычайно важных „проблем“, разрешить которые способны лишь редкие учёные головы». Святоотеческое наследие было для Роуза рекой жизни. Поэтому вопрос, кому можно из неё пить, а кому нет, перед ним просто не стоял.
Другим камнем преткновения между отцом Серафимом и протоиереем Александром стало отношение к месту христианства в истории. Шмеман надеялся совершенно освободить его от прошлого, в том числе национального. Скажем, Роуз горячо почитал Царственных мучеников, мечтал об их прославлении, в то время как для отца Александра гибель Российской империи была началом освобождения Церкви из «государственного пленения».
Но, освобождённое от всего русского, греческого, сербского, исповедание отца Александра так и осталось экспериментом, плоды которого не очевидны. Его ученики — милые, в прошлом русские люди, которых всё труднее отличить от местных пресвитериан или англикан со всеми их многочисленными достоинствами. Но ушёл, боюсь, тот аромат православия, его мощный порыв к Небу, которые чувствуются в каждой строчке коренного американца — пламенеющего русского монаха отца Серафима.
* * *
Крохотный скит, теперь уже монастырь, где подвизался иеромонах Серафим (Роуз), продолжает сиять христианскому человечеству.
Сама смерть батюшки «принесла с собой нечто крайне удивительное для нашего времени, — писал один из духовных братьев отца Серафима. — Тело его, в жару позднего калифорнийского лета лежавшее в дощатом гробу посреди монастырской церкви, на взгляд и ощупь оставалось совершенно живым, а вид лица был настолько светлым и утешительным, что мы, вопреки старинному монашескому обычаю, не решились закрыть его. Даже дети стояли кругом гроба, не в силах отойти прочь. Перед нами лежал человек святой жизни, нарушивший природный процесс распада, и наши сердца откликнулись на Божию благодать».
Моли Бога о нас, отец Серафим! Тысячи и тысячи людей в России, Америке, во всём мире ты привёл к вере или укрепил в ней. Твои слова для нас — глоток воздуха, твоя крепость — наша опора, твоя улыбка освещает нам путь в сумерках мира.
В. Г.
