 |
| Радонеж | Сергей Худиев | 27.12.2012 |
Недавно известный миллиардер и лидер партии «гражданская платформа» Михаил Прохоров дал интервью, в котором он вернулся к своему предложению ввести «религиозный кодекс» — «документ, который, регламентировал бы взаимоотношения между личностью, государством и конфессиями и, в конечном счёте, защитил бы интересы и граждан, и государства». Как пояснил сам Прохоров, «Потому что по Конституции Россия — светское государство. В нашей многоконфессиональной, многонациональной стране именно светскость государства является гарантией мира и нормального взаимодействия между всеми живущими в ней народами».
Что настораживает в этом предложении? Да, мы все знаем, что Прохоров — атеист, но в том, что он говорит, формально нет ничего ужасного. Беда в том, что для общественной дискуссии — как в нашей стране, так и в других странах — характерно определённое явление, которое можно было бы назвать «смещением смысла». Отвлечёмся пока от слов Михаила Прохорова и рассмотрим это явление в целом.
Какое-то слово, которое воспринимается в нейтральном или положительном ключе, например, «равноправие» начинает использоваться той или иной группой интересов для того, чтобы обозначить свои требования. Наши требования — утверждает эта группа — есть требования «равноправия». Вы что-то имеете против «равноправия»? Вы за дискриминацию? Нет? Ну, тогда вы обязаны с ними согласиться. Например, западные политики, выступающие за объявление однополых сожительств «браками», называют свои требования «брачным равноправием». Конечно, равноправие тут не причём — однополых браков не бывает по той же причине, по которой не бывает беременных мужчин — такова уж человеческая природа. Требование признавать однополый союз браком столь же абсурдно, как требование признавать какого-нибудь мужчину — даже очень полного — беременным. Тем не менее, риторика «равенства» не только работает, но и приводит к тому, что некоторые группы людей — прежде всего, христиане, которые придерживаются обычных и нормальных взглядов на брак, подвергаются шельмованию и притеснениям. Поэтому когда вы слышите прекрасное слово «равенство», у вас есть причина насторожиться — его чаще всего с большим напором произносят люди, которые собираются поразить вас в правах.
Но это до нас пока не дошло; до нас дошло другое слово — «многоконфессиональный», «многоконфессиональное общество», ещё иногда говорят «мультикультурное». Само по себе слово — в его прямом и буквальном значении — не вызывает возражений. В любом современном обществе живут люди разных религиозных убеждений. Но всякий раз, когда вы слышите, как кто-нибудь решительно заявляет — «у нас многоконфессиональное общество», вы почти можете быть уверены, что имеете дело с человеком совершенно определённых убеждений (атеистических) и продвигающим совершенно определённую программу, направленную на вытеснение верующих людей из общественной жизни.
Аналогичная проблема возникает, когда человек говорит что-нибудь об обеспечении «равенства конфессий». Разумеется, граждане должны обладать равными правами независимо от своих религиозных убеждений. Церковь не нуждается в фальшивых обращённых, которые войдут в нее только затем, чтобы обеспечить себе более высокий правовой статус. Разумеется, недопустимо поражать иноверцев в правах. Но когда вы видите несгибаемого борца за равенство конфессий, вы можете ставить восемь против одного, что его собственная конфессия — атеист. Характерно, что и в Западной Европе все усилия устранить из публичной символики всякое присутствие христианства под предлогом «оскорбительности» этого для иноверцев исходят не от самих, предположительно оскорбленных, иноверцев, а от атеистов, причём во многих случаях представители нехристианских общин специально говорят, что их-то как раз христианская символика не оскорбляет.
Но, наверное, самый многострадальный у нас в России термин — это «светское государство». Ситуация та же — если брать термин в его прямом и буквальном смысле, то мы все за светское государство. Никто не собирается вводить теократию, проверять принимаемые Думой законы на соответствие православному вероучению (как, например, в Иране законы проверяются на соответствие Исламу) или наделять авторитетных богословов властью, заглядывая в Библию и творения св. Отцов, определять ключевые направления внутренней и внешней политики. Более того, Церковь — даже вполне официально, на уровне Патриарха — неоднократно заявляла, что не стремится даже к тому государственному статусу, которым обладают «Церкви большинства» в Великобритании, Греции или скандинавских странах. Никто не требует пересмотра статьи конституции, согласно которой «религиозные объединения отделены от государства и равны перед законом».
Но когда мы слышим призывы «защитить светское государство», как и разговоры о «светском государстве», мы почти всегда можем быть уверены в вероисповедании говорящего (атеист) и в том, какое государство он называет «светским» — вовсе не нейтральное по отношению к религии, а активно враждебное. При этом невыносимой клерикализацией объявляется любое присутствие верующих в общественной жизни, а «сращиванием Церкви и государства» и «нарушением принципов светскости» — любое сотрудничество между государством и верующими.
Вернёмся к словам Прохорова — «В нашей многоконфессиональной, многонациональной стране именно светскость государства является гарантией мира и нормального взаимодействия между всеми живущими в ней народами» Вообще-то в нашей стране сложились очень хорошие отношения между лидерами традиционных конфессий — время от времени мы видим их вместе на различных торжественных мероприятиях. Государству едва ли приходится вмешиваться, чтобы их мирить. Взаимодействие между религиозными общинами — дело самих этих общин, и пока с этим нет проблем; вряд ли нужно привлекать государство к тому, чтобы мирить людей, которые и не ссорились.
Впрочем, невозможно отрицать, что в ХХ веке атеисты — у нас в стране, в Китае, в Кампучии, в Испании, в Мексике, везде, где им, надолго или хотя бы на дни и недели, удавалось прийти к власти, накопили большой опыт в защите прав верующих — как и прав человека вообще. Свидетельствует ли этот опыт о том, что атеисты — это те люди, которым стоит доверять защиту чьих бы то ни было прав?
Надо признать, что такие слова как «многонациональное/многоконфессиональное», «светское государство» и подобные им приобрели смысловые оттенки, которые заставляют отнестись к предложениям Прохорова с большой осторожностью.
