 |
| Радонеж | Александр Богатырев | 15.12.2012 |
Мне, как члену жюри, нужно было отсмотреть около семидесяти из трёхсот присланных работ. Я машинально вставил диск с нечитабельным названием (подписан он был неразборчиво) в видеомагнитофон и пошёл на кухню отвечать на телефонный звонок.
Через несколько минут слышу знакомый голос: «Женщину может поставить на место только семья». Этот голос не спутаешь ни с каким другим: с хрипотцой, неестественно чётким выговором гласных. О — так О. А — так А. И никакого смешения. Акцент не слышится, но интонационно речь звучит очень своеобразно.
Ну, конечно, это же Анна Неркаги. Ненецкая писательница, давным-давно убежавшая из города в ямальскую тундру. Мы сняли о ней фильм 24 года назад. И вот, неожиданная встреча через четверть века… 
В 1988 году — в год тысячелетия крещения Руси меня вызвал главный редактор питерской студии документальных фильмов Анатолий Никифоров и спросил, знаю ли я что-нибудь о Сибири. Более полувека документальный кинематограф рассказывал об этой земле, как о месте, где могучий советский человек ведёт яростную борьбу с природой, покоряя её и изымая из скованных вечной мерзлотой недр, несметные богатства. Почти перед каждым фильмом в кинотеатрах Советского Союза показывали киножурналы, где под бравурную музыку многотонные самосвалы подвозили к берегам широченных рек полные кузова огромных камней, сбрасывали их в бурлящую воду, а потом улыбающиеся покорители бойко рапортовали о новой победе. Гигантские стройки, дымящие трубы заводов, циклопических размеров экскаваторы, вгрызающиеся в стену горы открытого угольного карьера, грузовики высотой с двухэтажный дом на колёсах в человеческий рост, многокилометровые дуги плотин с ниагарами падающей воды, и, непременно, люди, идущие вперёд наперекор вихрям враждебным, веющим в лица бесстрашных героев, приехавших в суровый край показать матушке природе очередную «кузькину мать». Из года в год повторялся этот заезженный шаблон. Только герои менялись. Правда, операторская работа почти всегда была на высоком уровне, и операторам удавалось запечатлевать интересные детали, по которым будут создавать образ эпохи.
А тут вдруг приказ из перестроечной Москвы рассказать о Сибири по-человечески. Срочно выделили деньги на три получасовых фильма. А о чём снимать, да ещё три трёхчастёвки?
Я предложил рассказать историю вхождения Сибири в состав России, о казаках-первопроходцах, о купцах, православных миссионерах — мужественных людях, дошедших до Тихого океана за 60 лет. Даже океан не остановил их, и они освоили Американский континент от Аляски до Калифорнии. Можно сравнить с тем, как европейцы создавали Соединённые Штаты, практически истребив коренное население. А у нас монголов стали называть бурятами, поскольку так они произносили слово «брат» — обращение русских к туземцам.
Интересная тема уход старообрядцев на Алтай в поисках Беловодья — легендарной страны благоденствия. А тотемские купцы, построившие десятки прекрасных храмов! А колыванские мастера-камнерезы, украсившие вазами из самоцветов не только Зимний дворец, но многие дворцы европейских монархов. Да мало ли тем! От Кяхты — города миллионеров, через который до открытия Суэцкого канала проходил весь транзит чая в Европу, до полуострова Ямал, где обнаружили запасы газа, которых хватит на несколько веков. От Камня (Урала) до Тихого океана. Тут тебе и красоты Камчатки с вулканами и гейзерами. Тут и малоизвестные эпизоды Восточной войны. Её знают под именем Крымской кампании. Но Крым протянулся не только до Баренцева моря, где англичане нещадно бомбили Соловецкий монастырь и прочие «стратегические объекты», но и до побережья Камчатки. Это был первый акт глоболизации, направленный против православной России, мешавшей её осуществлению в ХIХ веке. Нет, решительно и трёх трёхчастевок мало для такой необъятной темы.
Видно, я здорово разошёлся. Главный редактор прервал меня и тут же подписал договор на написание трёх сценариев. Но, самое замечательное, это то, что приступать к съёмкам нужно было немедленно, а сценарий можно представить через месяц. Дело неслыханное!
Вот он первый плод перестройки в моей личной судьбе!
Я не успел рассказать об экологии и о проблемах малых народов Сибири. Поскольку даровали такую невиданную вольницу, решил сделать об этом фильм явочным порядком.
В тот же день отправился в Академию Наук и узнал у этнографов, куда лучше всего отправиться. Мне посоветовали Ямало-Ненецкий округ. Там наиболее трагично сконцентрировались проблемы сохранения жизненного пространства для ненцев. В Салехарде жил поэт Лапцуй. Его вдова — тоже поэтесса — могла рассказать много интересного.
Полетели в Салехард. Я созвонился со вдовой Лапцуя и получил приглашение посетить её.
Беседа оказалась интересной, но хозяйка проявила изрядную осторожность. Проблема, с которой столкнулся её народ, была невероятно болезненной. Разработка месторождений газа грозила катастрофой. Нарушались и уничтожались места каслания оленей — естественного перемещения стад в поисках корма. Уничтожалась сама кормовая база. Вскоре мы увидели с вертолёта во что превращается тундра от шрамов, оставляемых техникой. В условиях вечной мерзлоты тонкий поверхностный слой, сдираемый гусеницами вездеходов, практически не восстанавливается. Остаётся ледяная пустыня. Ни оленям, ни людям, для которых оленеводство является основой жизни, не остаётся места. Говорить об этом открыто в ту пору решались немногие. Я пообещал, что наш фильм расскажет об этой беде без прикрас и попросил её написать на эту тему песню. Она замялась и сказала, что не совсем понимает, что я от неё хочу.
Тогда я стал импровизировать. У северных народов отношение к земле трепетное, как к живому организму. И соответствующим должен быть текст от лица земли. Ей больно от острых гусениц, сдирающих с неё кожу, от буров, вонзающихся в её плоть. Нефть — это её кровь. Земля истекает кровью, и ледяной панцырь покрывает её умирающее тело. Последним своим вздохом умирающая земля заморозит всех, кто её убивает.
Поэтесса Лапцуй долго смотрела на меня и ничего не говорила. Я боялся, что она приняла меня за провокатора. Об экологических проблемах говорить не позволялось. Проблемы Байкала забалтывались обещаниями построить новейшие очистительные сооружения. Собирались поворачивать северные и сибирские реки. А тут питерский киношник предлагает ей сочинить песню о том, как убивают её землю!
Я что-то промямлил про то, что наступили новые времена и что не надо бояться говорить правду.
— Я не боюсь говорить правду, — решительно проговорила хозяйка.
— Тогда в чём же дело?
— В том, что вы уже написали эту песню и только что её исполнили.
Я был очень удивлён. Поговорили об особенностях ненецкой поэзии. Получалось, что я вполне мог претендовать на звание ненецкого сказителя. Я заручился обещанием, что моя собеседница постарается перевести мой экспромт на ненецкий язык и подумает, кого порекомендовать в исполнительницы. Она позвонила при мне в союз писателей и сказала, что нужно непременно познакомиться с её коллегой Анной Неркаги, которую ждали в союзе на следующий день.
Утром мы были с режиссёром Андреем Павловичем в указанном месте. К счастью, Анна Неркаги оказалась там. К счастью — поскольку в городе Анна бывает очень редко. Она живёт со своим мужем и его родственниками в тундре и вместе с оленями перемещается по заснеженным ямальским просторам.
Уговаривать её не пришлось — и через час мы сидели в кабине, заказанного на этот день вертолёта, направляясь к месту нахождения стойбищя её семьи. Анна сидела рядом с пилотом и указывала ему дорогу. Летели мы низко, обгоняя грузовики и вездеходы, бесконечной вереницей тянувшиеся в сторону посёлка Ямальска — столицы газового клондайка.
Вскоре вертолёт стал кружить над четырьмя чумами, медленно опускаясь на плоскую вершину сопки. Под нами метались олени. Несколько человек в меховых малицах отгоняли их, освобождая площадку для посадки. Встречали нас всем семейством: мужчины, женщины и несколько мальчишек, затеявших беготню вокруг вертолёта. Мужчины стояли чинно, широко расставив ноги. Все они были в красивых меховых одеждах с накинутыми на голову меховыми капюшонами. Большие ножи в расшитых ножнах были приторочены к кожаным поясам. Они походили на древних воинов. Женщины были в длиннополых шубах и тёплых платках. Никакого удивления по поводу спуска с небес многочисленной команды неожиданных гостей никто не выражал.
Группа наша состояла из семи человек. Нам помогли быстро выгрузить аппаратуру. Пилоты спросили у старшего нет ли у него песцов. Тот зашёл в чум и вернулся с двумя тушками огромных белых зайцев.
— Это подарок, — сказал он. — Песцов нет. Вчера отдали.
Мы договорились, что вертолётчики вернутся через полтора часа. Пока мы будем снимать наш эпизод, они облетят несколько стойбищ. Пушнина была их левым заработком. Они улетели, а мы приступили к съёмкам. Нам повезло: десятка полтора оленей были возле чумов. Остальное — главное стадо должны пригнать к вечеру. Для нас запрягли оленей в нарты и устроили показательную гонку. Площадка была невелика, но наши оленеводы с радостным гиканьем несколько раз пронеслись на нас и мимо, поднимая тучи снежной пыли. Мы сняли выход мужчин из чума.
Выходят они в свитерах и рабочих штанах, держа малицы под мышкой. Потом подбрасывают свои меховые доспехи и ловким движением вныривают в них. При этом широко разбрасывая руки, делают плавный взмах и на несколько секунд замирают. Это очень походило на какое-то «па» брачного танца огромных птиц. Застегнув широкие пояса поверх малицы, они, не глядя на нас, уверенно зашагали в сторону сбившихся в кучу оленей. Нам не пришлось ничего подсказывать. Они показали нам свои уменья, будто знали, какой экзотики от них ждали. И лассо ловко набрасывали на оленей, а затем подтягивали упиравшихся красавцев прямо к камере, и мальчишек заставили показать то, чему они успели научиться. Те бросали лассо не хуже взрослых.
Сняли мы Анну, позвавшую по имени какого-то оленя. Тот, расталкивая собратьев, бросился на её зов и стал ластиться к ней, как собачонка. Только собачонка эта была с рогами и огромных размеров.
Неожиданно муж Анны Александр показал на небо: «Плохо дело! Где же вертолёт?»
Мы не поняли. Был солнечный морозный день. Уж повезло, так повезло! Лучших условий для съёмки не придумать. На ясном небе лишь небольшое облачко. Но прошло каких-нибудь 10−15 минут — и маленькое облачко выросло на глазах, закрывая всё небо беспросветным куполом, из которого вскоре повалил снег. И снег этот не прекращался в течение пяти суток. Мобильников тогда не было. Рации у нас не водилось. Связи с вертолётом никакой. И мы все эти дни просидели в чуме, слушая рассказы Анны и её мудрые рассуждения о жизни и месте человека на земле. Не случись этой пурги, мы бы улетели с несколькими сотнями метров плёнки чистой экзотики. Никакого серьёзного разговора с Анной просто бы не произошло. Не было ни времени, ни куража. И в чуме кураж появился не сразу. Группа у нас была, мягко говоря, разношёрстная. Высказывания некоторых из нас не располагали к откровенным беседам. Мне хотелось записать рассуждения не только об обычаях и традициях, но и о вере. У ненцев она непростая. Анна и вся семья её мужа крещены в православии, несмотря на то, что в ту пору покрестить на Ямале человека было очень непросто. На весь обширный край было несколько церквей.
Христианство у ненцев основательно замешено на язычестве. Нам трудно постичь суть этого феномена. Но пожив в чуме зимой, начинаешь кое-что понимать. Прежде всего почитание огня. Когда вокруг нет леса, и топить чум приходится тонкими стволиками карликовых берёз, а вершина чума представляет собой дыру вокруг связанных шестов, невольно начнёшь видеть в огне великую силу, сохраняющую жизнь. И язычество ненцев с поклонением огню, земле и духам предков, начинает казаться пустяком по сравнению с преклонением городских людей перед удовольствиями, успехом, богатством и всяческими удобствами. Комфорт и богатство стали подлинными идолами современного человека. Ненец не отвергает Бога — Творца всего видимого и невидимого. Он не обожествляет природные стихии, а видят в них проявления Божьего могущества: что-то вроде Божественных Энергий. И чувствует страх перед ними. Они могут и согреть, и накормить, и в случае неправедной жизни, наказать. Это уважительное отношение к природе уничтожает расхлябанность, безволие и полное неуважение к тому, что даровано нам Богом, столь характерные для современного человека. Великую благодарность за Божии дары проявляет ненец во всех случаях жизни.
Утром ненец (по словам Анны) «выходит из чума в мир Божий, как в Церковь». Благодарит Бога за ещё один дарованный ему день. Благодарит за пищу, за огонь, на котором её приготовил, за созерцание красоты, которой Создатель окружил его, за оленей, за рыбу в озёрах и реках, за детей, за жену и родителей и за самого себя, получившего безо всякой платы преизобильно много всего нужного для жизни.
Анна рассказала, как одинока она была в городе. И только вернувшись в тундру, почувствовала себя полноценным человеком. Она вышла замуж за Александра, но детей у них не было. Прошло несколько лет и она спросила тестя, почему Бог не даёт им детей.
— А ты помнишь, что ты натворила? — спросил тесть.
Она помнила. Однажды, рассердившись на мать мужа, она принесла икону Николая Угодника, которой та их благословила, и швырнула на пол: на место, считающееся нечистым.
— Вот, за это ты и наказана, — сказал тесть.
— А что же делать, чтобы заслужить прощение?
— Принести жертву и усыновить оленя. Господь посмотрит, какая ты будешь оленю мать. Может и смилуется. И даст тебе ребёночка.
Анна попросила сделать всё, что положено. Зарезали оленя. Его кровью помазали осквернённую икону. Затем помазали жертвенной кровью новорождённого оленёнка и нарекли его её сыном, дав ему имя Хуречек.
Хуречека мы видели, Каждый день наблюдали за тем, как он бежал сквозь пургу навстречу своей названной матери и демонстрировал ей свою «сыновью» любовь.
Слушать эту историю было диковато. Но один из наших сотрудников, считавший себя буддистом, пришёл в восторг. Он стал фантазировать на тему реинкарнации, но его рассуждения слушать не стали.
Рассказала Анна, как женятся ненцы. Невесты не гуляют с женихами. Никаких ахов-охов, никаких романсов подле чумов. Девушки узнают о своём суженом от родителей. Те выбирают, кому её отдать и сговариваются со сватами. А любовь рождается в процессе совместной жизни. В преодолении трудностей. А в тундре, чего-чего, а трудностей предостаточно. Поэтому и любовь здесь крепка. Не может в тундре мужчина прожить без женщины, а женщина без мужчины — и подавно.
С большой болью рассуждала Анна о людях, пришедших с Большой Земли, чтобы качать из недр нефть и газ.
— Еду я в автобусе с буровиками и слушаю о чём они говорят. Только о деньгах. Сколько получили, сколько собираются получить. Как мастер обманывает их, записывая заниженную выработку. Помолчали и снова о деньгах. А я думаю, вот сижу я — ненка. Хоть бы кто-нибудь подсел ко мне и спросил, как я живу. Рада ли я тому, что они делают с моей землёй. Что от их ударного труда скоро в тундре не останется живого места, и нам придётся переехать в города, где наши мужики сопьются и умрут. Или хотя бы просто поболтали со мной о чём угодно. Нет. Они не замечают меня. Я для них — пустое место. Они снова помолчали и снова заговорили о деньгах. Что же это за люди?! У них вместо сердца — купюры. Страшный человек пришёл сюда. Он не щадит ни земли, ни людей. И будет ли ему прок от заработанных денег…
Анна вспомнила случаи, когда неправедные дела получали скорое возмездие. При этом о людях, превращавших в пустыню её землю она говорила без ненависти. Видела в том, что происходило, роковую незбежность.
Я не стал просить её переводить на ненецкий мои фантазии и исполнять их. То что родилось в моей голове, исходило из её сердца. И не с формальным сожалением, а с великой болью.
Мне хотелось снять фантастический план: широко раскрытый олений глаз, а в нём отражение нефтяной качалки или буровой вышки. Но найти оленя и заставить его спокойно стоять в районе вышек было невозможно. И эта моя фантазия осталась неосуществлённой.
Вернувшись на студию, мы смонтировали фильм. Во время его обсуждения на худсовете, все его члены признались, что не подозревали подобной мудрости от обитательницы чума, затерянного в снегах ямальской тундры.
До нашей экспедиции документалисты снимали репортажи о подвигах тех самых героев-буровиков — победителей тундры, в груди которых Анна увидела вместо сердца купюры…
И вот через много лет неожиданная встреча. И снова её жизнь и мудрый монолог поразили моих коллег.
В нашем фильме мы несколько раз показали отражение её скорбного лица в зеркале вертолётной кабины. Режиссёр Екатерина Головня долго следит за её лицом в овале зеркала вездехода. Грустно смотрит Анна на заоконный пейзаж. В новом фильме она не говорит о гибели природы. Но в какой-то момент вездеход попадает в яму, и в зеркало с отражением лица героини летят комья жидкой грязи. Очень образный и символичный план.
Теперь жизнь Анны посвящена детям. Раньше она собирала по тундре оленят, оставшихся без матери, и выхаживала их. Теперь Анна стала матерью для нескольких десятков сирот — брошенных родителями детей. Она называет их «человеческими детёнышами».
Посреди тундры вырос посёлок. Но не газовиков и не нефтяников. Над озером устремилась в небо шатровая колокольня православного храма. Вокруг него несколько добротных деревянных домов. Поодаль стоят чумы. Дети живут и в домах, и в чумах. Анна хочет, чтобы её дети остались в тундре навсегда. Их обучают и светским наукам, и Закону Божьему. Каждый ребёнок имеет своё послушание. Трудятся все, даже «полторашки» — полуторагодовалые детки. Хоть маленькую вязанку хвороста, но изволь принести. Детям и труд в радость, и игры после исполнения трудов. Они разбегаются по поляне, собирают ягоды. Кто-то играет возле ручья. Малыши качаются на качелях, а кто-то уединяется с книгой. Полтора десятка малышей вместе со старшими детьми не отходят от мамы Ани и слушает то, о чём она рассказывает городским людям. Там, в городах, детей балуют. Они не делают никакой работы. Лишь компьютерные стрелялки. Анна говорит о том, что старается для этих детей создать уголок рая, где их любят, куда они всегда смогут вернуться, если захотят уехать.
— Неуютно человеку на земле, если нет места, где тебя ждут. Места, которое ты можешь назвать домом.
Анна знает, что эти дети должны жить в этом месте. Ей было видение: огромный страшный зверь убивал и пожирал людей. Зверь — это образ жестокого мира. В нём вряд ли смогут жить дети, воспитанные на законе Любви. Но она делает всё возможное, чтобы подготовить детей к самостоятельной жизни. Их обучают плотницкому делу. Они умеют ухаживать за оленями. Уже с трёх лет дети учатся набрасывать лассо на лежащие на дровах оленьи рога. Мальчики ловят рыбу, делают строганину на зиму, ходят в походы и учатся ориентироваться в тундре.
Первая удочерённая Анной девочка умерла, и Анна понимает, почему это произошло. Она хотела воспитать себе помощницу на старость. И вкладывала в неё, чтобы потом получить сторицей. Но это (по её слову) «не входило в планы Бога». Он забрал девочку к Себе и внушил Анне мысль о том, что любить нужно бескорыстно. Нельзя думать о себе. Только о детях. И она вместе с детьми учится и постигает то, что есть истинною любовью. Она учит детей видеть красоту мира, объясняя, что это лишь бледное отражение красоты Небесного Царства. Нужно научиться слушать тишину. Лишь в тишине можно услышать музыку Господа Бога. Здесь, в тишине, можно жизнь превратить в сплошное творчество: всё делать весело и радостно. Здесь Божье время. Солнце встало — ненец встал. Солнце село — ненец отдыхает. В тундре не увидишь человека, глядящего на часы. Здесь для чуткого сердца уже наступила вечность, и человек живёт в радости постоянного богообщения.
Но далеко не все это чувствуют. Присланный к ним священник не смог выдержать многотрудную жизнь «на краю земли». Уехал.
— «Он ведь монах. На нём благодать. И он должен чувствовать, что здесь сугубое присутствие Духа Божьего».
Но видно трудно русскому человеку жить в тундре.
Анна сокрушается о том, что в мире постоянно растёт число сирот: «Сиротство — это ад». Своих детей она называет «Христовыми детьми», живущими на Земле Надежды.
Даже с маленькими детьми она говорит об очень серьёзных вещах. Объясняет, что смерти нет. Для праведно живущего человека Господь уготовил не смерть, а успение. Тихо, безболезненно уснул — и в Царстве Божием.
Пока она это рассказывает, один из мальчишек даёт соседу подзатыльник. Анна мгновенно реагирует: «А тебе, Валерка, какое успение, если ты дерёшься?!» И шалун затихает, раздумывая о печальной перспективе не получить в дар от Господа тихий переход в Небесные чертоги.
Анна добра, но и требовательна. Она старается привить детям чёткое представление об иерархии. Волю матери нужно непременно исполнять. Мать — это голова. Нет головы — руки и ноги не работают. Если дети не исполняют волю матери, она не даёт им благословения и лишает их наследства. Некоторые из выросших детей уже женаты, и наследство от неё получили. Она умудрилась снабдить их всем необходимым для жизни в тундре. Но обеспечивает их она не только необходимыми предметами. Её дети говорят на двух языках. Не так давно детей ненецкому языку не разрешали обучать. Анна придумала свой педагогический метод. По-ненецки дети учат прежде всего мудрые поговорки и пословицы, а потом уже бытовые фразы. Разбирая смысл поговорок, она знакомит детей с народной мудрстью и реалиями самобытной жизни ненцев. Суть этих поговорок абсолютно христианская.
— «Если ты таскаешь по тундре нарты бедности, не плач. Бог тебя жалеет больше, чем родная мать». «Чтобы вода не загнивала, нужно, чтобы было течение». «Пока не отличаешь добра от зла, пользуйся опытом родителей».
Эти уроки в сочетании с органично устроенным распорядком дня: чтением утреннего и вечернего молитвенного правила, трудом и играми дают поразительные результаты.
Сердца брошенных сирот раскрываются, наполняются любовью и благодарностью взрослым людям, заботящимся о них. И прежде всего — Анне, ставшей для них матерью. Они и называют её «мамой».
В фильме есть поразительный эпизод: Анна ведёт по-ненецки беседу с пожилым ненцем, а потом по-русски рассказывает о том, что произошло.
Над этим человеком свершился суд Божий. Он на целый год был изгнан из общества и
жил один в тундре. Наказан он был за то, что хотел бросить жену и жить со своей падчерицей. Целый год он был одержим бесом, и, наконец, с Божьей помощью, сумел одолеть его. Теперь из ада возвращается в рай. Бог и люди простили его. Он будет жить при храме и трудиться во славу Божию. Жена его тоже простила.
О своих наблюдениях Анна рассказывает образно и с юмором: «Перекормленные, очень толстые люди, живущие в городах, должны помнить о том, что животных откармливают перед закланием».
Говоря о важных вещах, она находит точные слова в сочетании с неожиданными метафорами.
— В городах люди скопились и стали скопцами. Духовными скопцами. У человека должна быть возможность оставаться наедине с Богом. В городах это трудно. В тундре проще.
Нужно не искать искусственных развлечений, которые отдаляют от Бога, а научиться любить повседневность, как праздник. Утром шагать быстрее, чем днём. Лицо всегда должно быть приветливым и радостным. Как начнёшь утро, так и день пройдёт. И вся жизнь. Нельзя ждать от жизни одних удовольствий. Праздник — это состояние души. Это, когда Бог в душе во всех обстоятельствах, даже скорбных. Не нужно бояться страданий и трудностей. Выбор верного пути и спасения непременно будет сопряжён со страданиями. Ведь Сам Господь пострадал за нас. В тундре человек постоянно получает подсказки того, как идти по жизни прямо. Когда олень сбивается в сторону, его бьют по рогам, и он возвращается на прямой путь.
Только вера может удержать человека на правильном пути. Её нужно не прививать. Ребёнок с младенчества знает Бога. Важно не погасить это в его душе. А взрослого человека трудно обучить вере. Ему говоришь: «Губернатор придёт». Это он понимает и начинает готовиться к встрече. А говоришь: «Христос придёт!» — он и ухом не ведёт. Неверующий человек в тупике. И чтобы в этот тупик не попадали дети, Анна посвятила им свою жизнь. Главное не выкормить их, а сделать по-настоящему «христовыми детьми», из которых вырастут христовы воины. И она вместе с несколькими единомышленниками создаёт «Землю Надежды».
Глядя на то, как это дружное сообщество детей и взрослых трудится, завершая строительство храма, веришь в то, что мечта Анны сбудется.
Над озером, в узком просвете, между озарённых багрянцем туч, садится солнце.
Шатровая колокольня поднимается над тундрой. Это не нефтяная вышка, а новая доминанта, видная на много километров окрест, свидетельница всепобеждающей правды Христовой.
