Красный террор в Крыму после Врангеля: стихийная фаза

Массовые убийства захваченных в плен офицеров и солдат Русской армии, имевших непролетарское происхождение представителей гражданского населения, совершенные в первые месяцы после занятия полуострова красными осенью 1920 г., принято связывать с деятельностью советских партийных и карательных органов — революционных комитетов, особых отделов, ревтрибуналов, ЧК.

Данный аспект крымской драмы в настоящее время следует назвать в определенной мере изученным. В картине большевистского террора на полуострове в 1920—1921 гг. гораздо меньшей известностью характеризуется предшествующая организованной стихийная стадия. Эта кровавая прелюдия к оргии расстрелов и казней, свирепствовавшей в регионе с ноября 1920 по май 1921 г., детально никогда не рассматривалась.

Как отмечает известный российский историк В. П Булдаков, «в гражданской войне приходится различать властный террор и „насилие масс“, включая психопатологию стадного садизма». И если «белый террор, исходящий от более цивилизованных слоев общества, чаще приобретал истероидные формы», то красный террор «оказался отмечен сочетанием растущего безразличия к жертве и механистичной массовости» (1).

Начавшийся в Первую мировую войну, стремительно прогрессирующий в межреволюционный период, процесс обесценивания человеческой жизни к 1920 г. обрел свою завершенность. Прямое порождение хаоса революций 1917 г., длившаяся на протяжении нескольких лет междоусобная распря отличалась жестокостью, так или иначе присущей каждому из враждующих лагерей.
Но если акты насилия в исполнении бойцов белых армий носили преимущественно стихийный характер, и никогда не поощрялись командованием, то с красной стороны террор планомерно и централизованно насаждался самой властью. Как следствие, при переходе к стихийности к организации физическое истребление лиц, отнесенных большевиками к числу их потенциальных, реальных и мнимых врагов приобретало все больший размах.

«Большевистское насилие, — пишет в своей работе „Красный террор. История сталинизма“ немецкий историк Й. Баберовски, — было направлено не на реальных противников, а против целых социальных групп, которых объявили вне закона: дворян, помещиков, офицеров, священников, казаков, кулаков. При этом для большевиков не имело значения, что эти категории думали сами о себе и как они относились к революции. Враг не знал, что он является врагом, враг существовал только в головах коммунистов. Именно через то большевистский террор стал таким массовым и ужасным» (2).

Исходя из изложенного, следует согласиться с мнением историка С.П.Мельгунова, о том, что при изучении террористической практики коммунистов в первые послереволюционные годы крайне трудно «различить то, что может быть отнесено к так называемым «эксцессам» Гражданской войны, к проявлению «революционного порядка», поддерживаемого отрядами озверелых матросов <…>, от того, что является уже планомерным осуществлением «красного террора», ибо за наступающими войсковыми частями, творящими зверские расправы с бессильным противником или неповинными населением, всегда идет воинствующая «Че-Ка» (3).

Выраженная в отношении всей бывшей Российской империи, данная точка зрения в полной мере применима и к Крыму осенью 1920 г.

Еще до оставления полуострова врангелевцами его территорию захлестнула волна жестоких расправ. Творцами террора на данном этапе выступали красные партизаны. Доставив белым немало хлопот в предыдущие месяцы, после прорыва Перекопских позиций бойцы Советской Повстанческой армии покинули свои лесные и горные базы, и стали преследовать отступающие врангелевские части.

Обезоружив, пленных белогвардейцев расстреливали, перед этим раздев и ограбив. Характерное описание одной такой расправы приводит в своих воспоминаниях красный партизан Г. Кулиш:
«…Шоссейная дорога была не плохая, но грязная. По дороге и всё время встречаются белогвардейцы — солдаты и офицеры. Солдат, не желающих вступать в наши полки, раздевали до гола и босиком пускали по грязи; офицеры оставались лежащими на дожде в кювете; за счёт раздетых солдат одевали своих партизан.

Подводы не объезжали свежие трупы юнкеров, разбросанные по улицам города, и кровь их смешалась с грязью, слегка прихваченная наступившим морозом. Работы Сычёва (один из партизан. — Д.С.) и нашей кавалерии в городе была видна. Жители от ужаса и страха уличного боя наспех закрыли ставни и ворота" (4).

Также Кулиш вспоминал, что после захвата Карасубазара красными партизанами в ноябре 1920 г. было арестовано около ста «вредных советской власти элементов», большинство из которых тут же расстреляли. А в Феодосии в период безвластия всего за одну ночь расстреляли 600−700 человек (5). При этом уничтожались не только офицеры, но и вообще все «подозрительные» из почти не оказывавших сопротивления повстанцам белых частей, которым «приказывали сдаваться» (6).

Всего, по оценке члена Крымревкома Ю.П. Гавена, в ноябре 1920 г. крымские партизаны расстреляли не менее 3000 человек, внеся тем самым заметный вклад в кровавую «чистку» полуострова (7).

Характеризуя личный состав формирований «красно-зеленых», нельзя обойти стороной преобладание в них бандитского элемента, в том числе, активных участников самосудов конца 1917-весны 1918 г. из числа радикально настроенных солдат и матросов. Так, руководивший советским партизанским движением в Крыму А.В. Мокроусов в недавнем прошлом являлся «организатором и командиром революционных отрядов черноморских моряков», и был напрямую причастен к развертыванию в регионе массового террора. Именно матросы из отряда, которым командовал Мокроусов, 15 декабря 1917 г учинили в Севастополе расправу над офицерами и представителями умеренных социалистических партий. А несколькими месяцами позже, 12 марта 1918 г., выступая на общем собрании Феодосийского Совета, Мокроусов призвал «уничтожить всю буржуазию, не разбирая средств» (8).

Свій вклад в стихийную фазу террора внесли и наступающие красноармейские части. Немногочисленные дошедшие до нас свидетельства современников рисуют бесчинства победителей во всей «наготе». Занимая какой-нибудь город, красные тотчас предавались грабежу и насилию.

В Джанкое, вспоминал побывавший в большевистском плену поэт И. Савин, ворвавшаяся за передовыми частями буденовцев и махновцев красная пехота — «босой, грязный сброд — оставляла пленным только нижнее белье, да и то не всегда. Хлынувший за большевистской пехотой большевистский тыл раздевал уже догола, не брезгая даже вшивой красноармейской гимнастеркой, только что милостиво брошенной нам сердобольным махновцем» (9).

В Симферополе, свидетельствует другой очевидец, пожелавший остаться безвестным, «солдаты набрасывались на жителей, раздевали их и тут же, на улице, напяливали на себя отнятую одежду, швыряя свою изодранную солдатскую несчастному раздетому. Бывали случаи, когда один и тот же гражданин по четыре раза подвергался подобному переодеванию, так как следующий за первым солдат оказывался еще оборваннее и соблазнялся более целой одеждой своего предшественника и т. д. Кто только мог из жителей, попрятались по подвалам и укромным местам, боясь попадаться на глаза озверелым красноармейцам.» (10). На следующий день «начался грабеж винных магазинов и повальное пьянство красных. Вина, разлитого в бутылки, не хватило, стали откупоривать бочки и пить прямо из них. Будучи уже пьяными, солдаты не могли пользоваться насосом и поэтому просто разбивали бочки. Вино лилось всюду, заливало подвалы и выливалось на улицы. В одном подвале в вине утонуло двое красноармейцев, а по Феодосийской улице от дома виноторговца Христофорова тек довольно широкий ручей смеси красного и белого вина, и проходящие по улице красноармейцы черпали из него иногда даже шапками и пили вино вместе с грязью. Командиры сами выпускали вино из бочек, чтобы скорее прекратить пьянство и восстановить какой-нибудь порядок в армии. Пьянство продолжалось целую неделю, а вместе с ним и всевозможные, часто самые невероятные насилия над жителями» (11).

Как и бойцы партизанских отрядов, солдаты регулярных красных частей производили расправы над побежденными. Так, в ночь с 16 на 17 ноября 1920 г. в Феодосии на железнодорожном вокзале по приказу комиссара 9-й дивизии М. Лисовского были расстреляны не успевшие эвакуироваться раненые офицеры и солдаты 52-го пехотного Виленского полка 13-й пехотной дивизии Русской армии — всего около 100 человек (12). Массовые убийства раненых военнослужащих армии Врангеля, оставленных под защитой Международного Красного Креста и находящихся на излечении в госпиталях и больницах, происходили в Симферополе, Алупке и Ялте. Несчастных вытаскивали из больничных коек, выволакивали во двор и там убивали. Медицинский персонал, пытавшийся помешать этой дикости, уничтожался наравне с пациентами.

После окончательного установления советской власти в Крыму многие бывшие красные партизаны активно пошли на службу в ЧК и другие карательные структуры, заняли должности следователей, начальников и охранников концлагерей, вошли в состав расстрельных команд.

К примеру, воевавший под началом А.В.Мокроусова будущий видный советский полярник И.Д.Папанин, стал комендантом Крымской ЧК и занимался приведением в исполнение приговоров.

Показательна судьба другого красного партизана, В.Н. Семенова. В недавнем прошлом — рабочий судостроительной мастерской, этот «борец с мировой буржуазией» после вступления большевиков в Севастополь возглавил отряд по охране города в районе цирка Труцци (располагался в районе нынешней пл. Ушакова) в момент регистрации бывших военнослужащих Русской армии (многие из них впоследствии будут расстреляны). Вспоминая то время, Семенов замечал, что «работа требовала большого напряжения, энтузиазма и времени, работали днем и ночью». Приобретенный карательный опыт предопределил последующие назначения данного «деятеля». В начале 1921 г. Семенов возглавил подотдел общественных повинностей и принудительных работ отдела управления Севревкома, в чьем ведении находился концлагерь, организованный в Херсонесском монастыре. Помимо работы в управлении, Семенов являлся постоянным представителем от военно-революционного комитета в комиссии ВЧК Особого отдела 46-й дивизии по ликвидации оставшихся врангелевских войск, буржуазии и по чистке советских учреждений от чуждого элемента (13).

Активное привлечение носителей чувства «классовой мести» из числа бывших партизан и подпольщиков в систему репрессивного аппарата, использование красноармейцев в процессе проведения облав служат наглядным примером того, как выпущенная на свободу в ходе революций и Гражданской войны стихия насилия была подчинена желанию советских верхов очистить полуостров от «контрреволюции», вымести его «железной метлой».

Автор выражает признательность историку советских органов государственной безопасности и политических репрессий в Сибири к.и.н. Алексею Георгиевичу Теплякову (Новосибирск) и к.и.н. Татьяне Борисовне Быковой (Киев) за ценные консультации, данные в процессе написания настоящего очерка и предоставленный документальный и фактический материал.

Примечания:

1. Булдаков В.П. Революция, насилие и архаизация массового сознания в Гражданской войне: провинциальная специфика // «Белая гвардия», № 6,2002. — с.9