 |
| Известия | Максим Соколов | 05.12.2012 |
В том, что премию «Большая книга» жюри присудило не архимандриту Тихону (Шевкунову) за книгу «Несвятые святые», а Д.А. Гранину за книгу «Мой лейтенант», нет ничего решительно скандального, ибо на то и премия, чтобы решение жюри было свободным — кому хотим, тому даем. Тем более что военный роман Гранина никак не про афедрон (бывало, увенчивались лаврами и афедроны), книга вполне достойная, автор тоже. Что о. Тихон возглавлял с большим отрывом список читательских симпатий — смотрите положение о премии. Там ничего не сказано о том, что читательские симпатии являются для жюри безусловно руководящими. Если бы являлись, непонятно было бы, есть ли вообще надобность в специальной коллегии, решающей кому дать премию. Тогда достаточно было бы счетной комиссии.
Такая коллизия вообще обычное дело для литературных (и вообще художественных) премий. Кому нравится попадья, кому попова дочка, от субъективности никуда не денешься, и это нормально. И Нобелевская премия по литературе (и не в наше постмодернистское время, а в начале XX века, когда всемирно признанных гениев хватало) отличается изрядной неровностью лауреатов: наряду с теми, кого помнят и читают и по сей день, есть фигуры и тогда не сильно знаменитые, а нынче и вовсе канувшие в Лету. Знакомство с другими премиями, расписанными по годам, производит сходное впечатление. Человеческий суд есть человеческий суд, иного трудно и ожидать.
Причем вне зависимости от того, чем руководствовалось жюри, принимая решение, — чисто художественными критериями или не только художественными, но также и политическими (Нобелевская премия по литературе дает довольно тому примеров, и не только Нобелевская) — и у жюри, и у критических критиков всегда есть возможность эти политические соображения не упоминать, сосредоточившись на художественных достоинствах победителя (ведь редко бывает так, чтобы вовсе достоинств не было). Попутно можно и оценить соискателей, которые в итоге не были увенчаны лаврами, причем здесь у критического критика опять же полная свобода. Он может сказать, что и неудачник также был достоин лавров, но что же делать? — таков уж механизм премии, что кто-то обязательно проигрывает, невозможно сделать из премии беспроигрышную лотерею, да это никому не будет интересно. Или он может разъяснить решение, указав, что потерпевший неудачу соискатель представил на суд жюри недостаточно высокохудожественное произведение, и проанализировав его изъяны (можно даже и с изрядной едкостью), не позволившие ему взять премию. Это тоже вполне уместно. На ошибках учатся — и сам автор-неудачник, и другие.
Чего категорически не следует делать — если, конечно, нет желания сменить профессию критического критика на должность инструктора райкома по идеологии, — это выдвигать политические основания для недопущения автора к премии, причем только политическими основаниями и ограничиваться, почитая их достаточными. Между тем именно это мы и наблюдали. Обозреватель «Новой газеты» Д.Л. Быков указал: «Шевкунов расплатился и за обскурантистские взгляды (.), и за свой имидж государственно-православного столпа духовности нового образца. Его книга не ужасна, она просто знакова и ориентацией на уже упомянутых неофитов, и любовью к сверхъестественному, и глубокой подспудной уверенностью в том, что нет другого пути к духовной и совестливой жизни, кроме как через веру и соответственно через церковь. К художественной литературе она имеет весьма касательное отношение, а награждение ее вызвало бы слишком восторженную и слишком предсказуемую реакцию все тех же обскурантов, чей голос в обществе и так все слышнее». Литкритик «Коммерсанта» А.А. Наринская была еще решительнее: «Дать, конечно, было бы не совсем прилично — тогда вышло бы, что прогрессивная в большинстве своем общественность. мало чем отличается от населения, увлекающегося православными байками. Сейчас. становится совсем уж непонятно, зачем эти вот православные байки с таким вот их автором и тогда уже очевидным их суперуспехом вообще включали в короткий список премии».
С точки зрения литературного критика, будь он хоть десять раз атеистом, но владей он при этом своей профессией, писать православно — не грех. Грех писать плохо, а задача критика — на примерах показать, что автор не выдерживает художественных требований. Таких примеров приведено не было, что до враждебной знаковости и идейной чуждости, критики, желай они быть последовательны, должны отказать в литературном звании весьма многим текстам. От «Золотой легенды» Якова Ворагинского (типичные католические байки), пользовавшейся в Средние века огромной популярностью, до сочинений Н.С. Лескова и К.С. Льюиса (христианские байки). Если открыто проповедуемое христианство выводит книгу за рамки литературы, странно ограничивать дело одним о. Тихоном.
Бдительный «напостовец» фигура в критике не новая: «Однажды герой развернул газету и увидел в ней статью критика Аримана, которая называлась «Вылазка врага» и где Ариман предупреждал всех и каждого, что он, то есть наш герой, сделал попытку протащить в печать апологию Иисуса Христа. Через день в другой газете за подписью Мстислава Лавровича обнаружилась другая статья, где автор ее предлагал ударить, и крепко ударить, по пилатчине. Уверяю вас, что произведения Аримана и Лавровича могли считаться шуткою по сравнению с написанным Латунским. Достаточно вам сказать, что называлась статья Латунского «Воинствующий старообрядец».
Только и нового, что авторы конца 2012 года либеральны и рукопожатны, а в остальном — точная копия литпогромщика 1930-х годов. Даже язык до неразличимости схож.
Сама книга о. Тихона может вызывать разные оценки, и вопрос о том, заслуживают ли ее художественные достоинства премии, могут быть разные мнения. В вопросе о том, чего заслуживают такие критические критики, на ум почему-то приходит только Е.М. Альбац с ее пламенным «Вон из профессии!». Конечно, если все начнут подражать горячей Евгении Марковне, это какая-то вакханалия получится, а с другой стороны, что еще тут скажешь.
