Русская линия / Библиотека периодической печати / ОБРАЩЕНИЕ К ПОДВИГУ НОВОМУЧЕНИКОВ

На вопросы отвечает настоятель храма святых Новомучеников и Исповедников Российских священник Кирилл Каледа
— Отец Кирилл, может ли, на ваш взгляд, подвиг новомучеников стать основой духовного возрождения России?
— Конечно, подвиг новомучеников удивителен. Каждый, кто страдает за веру Христову, страдает не за свои ошибки и прегрешения, а участвует в страданиях Господа нашего Иисуса Христа, сострадает Христу. Для тех, кто претерпел до конца, мученичество становится наградой. Недаром говорится: «Принял мученический венец». Венец — знак победителя.
Многие наши отцы, деды, бабушки оказались верными чадами Церкви, достойно пронесли звание христиан через гонения, сохранили в те страшные годы образ Божий, данный от рождения каждому человеку. При изучении следственных дел невозможно не заметить разницу между поведением верующих и неверующих. Маршалы, не раз смотревшие смерти в лицо, писали такие небылицы о себе и своих близких… (Я говорю это не в осуждение — не дай Бог кому-либо из нас оказаться на их месте). А простая неграмотная монахиня совершенно спокойно говорила в глаза своим мучителям, что советская власть не вечна, а послана нашему народу в наказание за грехи, для очищения.
Но возникает вопрос, станем ли мы достойны перенесенных нашими отцами и дедами страданий, их жертвы? Сегодня люди в России по-разному относятся и к подвигу новомучеников, и вообще к страданиям, перенесенным нашим народом в XX веке. Многие говорят: зачем ворошить прошлое? А ведь наши отцы и деды страдали и за нас! Сегодня у нашего народа почти не осталось духовных ценностей, которые бы объединяли его в единое целое. Мы связаны только языком и единым географическим пространством. В то же время у большинства наших соотечественников, как это ни страшно, есть родственники, пострадавшие в те годы. Не только за веру — в том же Бутово в одних могилах лежат и святые, и те, кто их расстреливал. Ведь вскоре после массовых расстрелов верующих многие сотрудники НКВД также были репрессированы.
— И, возможно, кто-то из них в последнюю минуту воззвал к Господу так же искренне, как разбойник на кресте?
— Безусловно. Когда в 1994 году здесь устанавливали крест, освящавший его владыка Сергий (ныне митрополит Воронежский и Борисоглебский, а в то время архиепископ Солнечногорский) сказал, что здесь каждый нес свой крест — и те, кого расстреливали, и те, кто расстреливал. Тогда я не принял эти слова, но теперь понимаю, что владыка был прав. Поэтому нужно не искать правых и виноватых, а обратиться к памяти жертв репрессий. Обращение к этой памяти может стать платформой для объединения народа.
— Батюшка, а во время освящения креста уже планировалось строительство храма?
— Его Святейшество благословил написать под крестом следующую надпись: «На месте сем будет сооружен храм в честь новомучеников и исповедников российских в память об иерархах, клириках, монашествующих и мирянах, за веру и правду жизнь свою положивших и мученическую кончину здесь приявших». Только во время освящения креста я узнал, что именно на этом полигоне был расстрелян мой дед по маминой линии протоиерей Владимир Амбарцумов (канонизированный на Архиерейском соборе в 2000 году), а также родственники многих моих знакомых и друзей. И мы решили, что храм здесь необходимо построить как можно быстрее. Написали Патриарху прошение о благословении этого начинания. Святейший благословил создание общины, я был избран председателем приходского совета. Начали строить храм, через некоторое время меня рукоположили в диаконы, затем в священники и назначили настоятелем.
— А до 1994 года вы о священстве не помышляли?
— Я кандидат геолого-минералогических наук, работал в Геологическом институте, работу свою любил, но думал о принятии священного сана. Советовался со своими руководителями, и они говорили, что надо подождать. Хотя и дед, и отец у меня были священниками, они не относились к традиционному духовному сословию. Оба имели высшее светское образование. Дед, священномученик Владимир, был наполовину немцем, наполовину армянином. В детстве его крестили в лютеранство, в юности он перешел в баптизм, активно участвовал в христианском студенческом движении, и только потом принял Православие и стал священником. Позже, когда не было возможности служить в храме открыто, он служил тайно, а чтобы прокормить семью, работал в научных организациях. Выпускник физмата Московского университета, он занимался проектированием установок искусственного климата и различных измерительных приборов на основе логарифмической линейки. Имел ряд авторских свидетельств. Отец, протоиерей Глеб Каледа, доктор геолого-минералогических наук, в 1972 году был тайно рукоположен и 17 лет служил дома, где была устроена церковь. Только в 1990 году, за 4 года до смерти, он вышел на открытое служение.
— И служил не только на приходе, но и в Бутырской тюрьме, о чем рассказал в своей пронзительной книге «Остановитесь на путях ваших. Записки тюремного священника». Это хоть и не мученичество, но очень тяжелый крест?
— Конечно. Но у папы был огромный опыт. И не только духовный, но и педагогический, и профессиональный (геология — не просто наука, это и образ жизни; в экспедициях нам, геологам, приходится общаться с самыми разными людьми), и фронтовой. Для папиной паствы (заключенных, в том числе и приговоренных к смертной казни) важен был не боевой подвиг, а то, что он видел в лицо смерть. Об этом необязательно было говорить, это на любого человека накладывает определенный отпечаток. Поэтому по милости Божией у папы получилось пастырское служение в тюрьме. Именно там он укрепился в своем неприятии смертной казни. Он говорил: «Мы осуждаем на смерть одного человека, а расстреливаем другого».
— Надо же! А многие православные убеждены, что отмена смертной казни — либеральная выдумка, доказывают, что с точки зрения христианина смертная казнь не только приемлема, но необходима.
— На мой взгляд, как раз с точки зрения Православия смертной казни быть не должно по той простой причине, что жизнь и смерть находятся в руце Божией. Кто-то не созрел для покаяния за 20 дней, прошедших от вынесения приговора до приведения его в исполнение, но, возможно, если бы прожил еще несколько лет, он бы покаялся. Убивая же преступника, мы лишаем его возможности покаяния. В годы папиного служения в Бутырской тюрьме мы много с ним говорили на эту тему, и он стоял именно на такой позиции.
— Были ли у вас или у ваших братьев и сестер трудности в детстве из-за того, что родители воспитывали вас в вере?
— Особенных трудностей не было. Нас, действительно, воспитывали в вере, мы знали, что наш дедушка был священником и погиб, что многие старшие друзья наших родителей или друзья наших дедушек и бабушек, которые бывали у нас дома, прошли через лагеря. Но нам еще в раннем детстве объяснили, что в школе и во дворе говорить об этом нельзя. Нам в голову не приходило противопоставлять себя нашим сверстникам, считать, что мы лучше их. В то же время мы понимали, что, не вступая в комсомол, можем лишиться каких-то жизненных благ.
— Несмотря на это, вы все, кроме матушки Иулиании, принявшей монашество, получили высшее образование?
— Да. И матушка Иулиания не получила высшего образования не потому, что стала монахиней, а из-за слабого здоровья. Она окончила медучилище, работала в реанимации, пыталась учиться в институте, но ей это было очень тяжело физически. Вторая сестра и мы с братьями получили высшее образование. Чтобы не привлекать к себе внимание, мы после 8-ого класса уходили в разные школы. Нас было шестеро, и если бы мы оставались в одной школе, учителя наверняка бы заметили, что мы принципиально не вступаем в комсомол. А так ближайшую к дому школу окончил только старший брат Сергей. (В 2000 году они с женой погибли в автомобильной катастрофе). Второй брат, Иван (ныне отец Иоанн), ушел в знаменитую 2-ю математическую школу. Остальные братья и сестры просто разбегались по разным школам.
— Неужели ни у кого из вас не было периодов охлаждения к вере, ухода из Церкви?
— Ухода не было. Были периоды более или менее активной церковной жизни, но мы всегда были верующими и, даст Бог, будем.
— А ваши дети и племянники тоже остались в Церкви?
— Мои дети еще ходят в детский сад, поэтому говорить о том, сохранили ли они веру, рано. Многое зависит от нашего воспитания и наших молитв. Степень воцерковленности племянников разная. Несомненно, все они верующие, но, к сожалению, некоторые почти не воцерковлены. С другой стороны, дочь сестры замужем за священником, еще одна племянница — послушница в монастыре.
— Наверное, детство — лучший период для восприятия веры. Может быть, не самый глубокий, но зато самый сердечный. Увы, большинство из нас воспитано без Бога. Насколько важно для вас, что вы выросли в семье, где сохранялись традиции?
— Я прошел своим путем, вы — своим. Благодарю Господа за то, что Он судил мне такой путь, что я был так воспитан. Несомненно, в детстве очень много дало общение с друзьями дедушек и бабушек — глубоко верующими людьми, пережившими гонения. По милости Божией нам довелось общаться с людьми, которых я и при жизни считал праведниками.
— Сегодня таких людей нет?
— Я и сейчас иногда посещаю опытных духовников, советуюсь с ними. Но это другое. К тем людям мы шли не за советами, а просто попить чайку, поговорить. Так мы общались с тетей Таней (монахиней Магдалиной), архиепископом Тихвинским Мелитоном. Восполнить общение с ними невозможно. Я понимал — опыт тети Тани такой, что я никогда не скажу: Бога нет. Можно сказать, что она — простая неграмотная бабушка — напрямую общалась с Богом. И это не темная вера. Тетя Таня была очень светлым и мудрым человеком.
— Наверное, мы потому и не объединены, что прерваны традиции. Придется их восстанавливать?
— Увы, боюсь, что это невозможно. По милости Божией я был знаком со священником-исповедником Василием Евдокимовым. Он родился в 1903 году, прожил почти сто лет, многое пережил, до конца дней сохранял память. Он говорил, что мы не представляем, какая счастливая была жизнь в дореволюционной России. И объяснял, почему: «Люди доверяли друг другу». А сегодня не доверяют.
— Но если люди осмыслят подвиг новомучеников и вообще страдания своих отцов и дедов, то со временем вновь начнут доверять?
— В духовной жизни не может быть сослагательного наклонения. Нам надо трудиться, молиться, чтобы Господь дал нам зреть наши прегрешения, чтобы мы покаялись, могли поддержать наших близких в их духовном делании и чтобы Господь дал им силы к духовному совершенствованию.
— А для этого надо осознать, прочувствовать подвиг новомучеников и исповедников российских?
— Да, их жизнь должна быть идеалом. Советских школьников воспитывали на Павлике Морозове и других лжегероях. А новомученики и исповедники российские — подлинные герои, сохранившие в себе образ Божий.
— Достаточно ли сегодня в Церкви уделяется внимания новомученикам, рассказывается об их подвиге?
— Недостаточно. Показатель тому — богослужебные указания, которые даются священнослужителям на ближайший год. Память новомучеников отмечается 128 дней в году, а богослужения рекомендуется совершать не более 10 раз в год. Я об этом говорил на прошлогодних Рождественских чтениях, но и в этом году вышли аналогичные богослужебные указания.
Конечно, ситуация меняется в лучшую сторону. Священнослужители и миряне всё больше узнают о подвиге новомучеников, всё большее количество приходов и отдельных верующих приезжает к нам. И всё большее количество приходов почитает новомучеников.
— Отец Кирилл, что больше всего мешает объединению народа?
— Наше безразличие, теплохладность.
— Но есть пророчество преподобного Серафима Саровского о возрождении России?
— Дай Бог. Но мы должны быть достойны этого пророчества. Если мы не будем достойны, Господь отнимет от нас любые пророчества.
— Видимо, вы не разделяете популярное убеждение, что только Россия может спасти мир?
— Это духовная гордыня. Безусловно, весь мир переживает глубокий духовный кризис. Безусловно, в духовной жизни всего мира Россия занимает очень значимое место. Но Россия, а не мы. Нам еще трудиться и трудиться.