На что нам лира?

Не случайно славянский корень слова «искусство» — это искус, испытание. Осознавая в себе творческий потенциал, развивая таланты, человек проходит испытание на чистоту своих устремлений, испытание веры и верности высоким идеалам жизни. И это испытание мы, к сожалению, часто не выдерживаем.

Как-то в последнее время становится очевидно, и даже доказывается «методом от противного», что единственный источник подлинного вдохновения — это духовная жизнь в её непостижимом многообразии и неисчерпаемой красоте. Только жаль, что это становится очевидным именно потому, что оскудение подлинно духовной жизни порождает болезненные гримасы и пароксизмы творческого начала в человеке. Это творческое начало заложено в нас Богом, но когда оно перестаёт питаться от чистых истоков, начинается вымученные судороги, стремление выдоить и выдавить из себя хоть что-нибудь «оригинальное». И тут же под видом «муз» приступают к мятущейся душе всевозможные инфернальные советчики. И тогда погоня за оригинальностью становится маниакальной идеей, самоцелью, за которой стоит лишь желание «самовыразиться», отчебучить чего-нибудь такое, чего не отчебучивал до тебя ещё никто. И вот в этом соревновании оригинальностей искусство постепенно, но уверенно низводится до уровня клинического идиотизма, способного вызвать или недоумение или даже жалость — именно жалость к творческому началу, погибающему в конвульсиях от духовной и нравственной асфиксии. Таково зачастую так называемое «актуальное», да и в значительной части вообще современное искусство.

Санкт-Петербург отметился недавно новой постановкой «Евгения Онегина». И не где-нибудь в полуподвальной «творческой мастерской», а на сцене, которая, в общем-то, считается — или до сих пор считалась — эталоном вкуса и, если угодно, высокого смысла.

С эталонами вообще шутки плохи, а с эталонами в области мысли, чувства, в области искусства — особенно. Это не значит, что в искусстве не может быть эксперимента. Но значит, конечно, что любые, самые смелые эксперименты всё же не должны затрагивать духовные, нравственные основы человеческой жизни. Больше того, если искусство не ставит своей главной целью «пробуждение добрых чувств» в человеке, то оно, кажется, уже перестаёт быть искусством, ибо не соответствует более собственному своему назначению.

Этот спектакль — не пример крайней аффектации и не цель нашей статьи, а только повод поговорить о современном искусстве и творчестве в целом.

Итак, «Евгений Онегин» на сцене Михайловского театра в постановке скандально известного режиссёра Андрея Жолдака. Вот это слово — «скандал» — ключевое. Без скандала, эпатажа, извращения не обходится в современном искусстве ни одно «яркое событие». Видимо, чем-то другим «заманить» современную публику сложно. А в наше время, когда любая деятельность, в том числе и в области искусства, опирается на коммерческую основу, вопрос «угождения клиенту» волей-неволей выступает на первый план. И, стало быть, само появление этой постановки на ведущей академической сцене Северной Пальмиры означает очередное подтверждение диагноза — наше общество больно, и ему хочется «больного». Как алкоголику или наркоману.

Тут самое время — поставить вопрос о задачах искусства вообще. И если за главную мы признаем возможность зарабатывать деньги, потворствуя всемерно страстям и похотям человеческим, тогда вопросов нет, и мы движемся в «правильном» направлении. Дальнейшая перспектива — это откровенная пропаганда греха во всех областях человеческой жизни. Известно, что приносит наибольший доход. только нужно порочные сферы «окультурить», что, в общем-то, и происходит с завидным постоянством и определённостью. И что же дальше? Окончательное разложение человека и — конец, потому, что долготерпение Божие не бесконечно. Именно этим путём шло общество во времена Ноя, Содома и Гоморры, да и много раз в разные периоды истории и в разных местах. Конец всегда был печален. Всегда.

Потому, что эксперименты попрания истины, добра, чистоты, смысла ничем другим и не могут окончиться. И вот именно удивляет, что ещё находятся люди, которые этого не понимают, не видят; более того, попирая духовные, нравственные основы жизни, считают, что они делают что-то совершенно небывалое и непредсказуемое в своих последствиях.

Да предсказуемо всё, вот ведь в чём дело! Только жалко людей, потому что от переворачивания с ног на голову в конце концов происходит кровоизлияние в мозг, а не озарение, и опровергнуть этот факт, к счастью никак невозможно, если только ты не распят подобно апостолу Петру за исповедание истины.

И если в известной Пушкинской речи Феодор Михайлович Достоевский с благоговением и трепетом говорит о чистоте и самоотверженности, о красоте и высоте подлинной женственности, которые гениальный поэт сумел воплотить в образе Татьяны Лариной, то режиссер Андрей Жолдак ищет в поэме уже совершенно иные «подсмыслы». «Эта опера. эта музыка, — говорит он, — связана для меня с глубинной сексуальностью. и поэтому в нашей опере эту сексуальность я попробовал транслировать на молодых актёров. И вот что, как мне кажется, нам удаётся в этой постановке, — это то, что молодые актёры вибрируют и через эту вибрацию оперных певцов я передаю свою влюблённость в Чайковского <.> Кроме сюжета, который пишет Пушкин. — продолжает режиссёр, — у нас в спектакле существует античная тема с духами, зеркалами. у нас присутствует раздвоение Онегина, у нас три Татьяны, и это всё вперемешку. Конечно, спектакль сложный, но он сделан для современного, русского, интеллектуального зрителя».

Вот здесь остановимся, потому что хочется понять: что это за такой особенный «современный, русский, интеллектуальный зритель»? Надо полагать, что если ты согласен копаться в чужом бреде, выискивая в нём снобистские аллюзии и перлы «высокого смысла», то тогда ты достоин примкнуть к великой когорте «русского интеллектуального зрителя». А если ты бред называешь бредом и никак не желаешь мерзость признавать «откровением», то ты недалёкий «традиционалист», и настоящее искусство недоступно твоему пониманию.

Увы, современное искусство — не всегда, конечно, но часто — отправной своей точкой полагает представление, что человек сам по себе есть совершенная творческая лаборатория, и всё, что генерируется в фантазии эпатажного индивидуума, по определению есть объект культуры. Вопрос только в том, чтобы процесс этой «генерации» происходил как можно более развязно и бурно, чтобы он был свободен от каких бы то ни было нравственных, моральных и духовных ограничений. Вот это теперь и считается современным искусством.

Но с точки зрения православной веры такое творчество есть ни что иное, как самоубийство, более или менее протяжённое во времени, потому что всё, что творится в душе «вольного художника», отражает большей частью «естественный» хаос падшего и погибающего мира.

То, что лишённый духовных и нравственных скреп человек склонен считать проявлением свободного творчества, на деле зачастую служит лишь ретрансляцией тех губительных процессов, которые происходят в его душе. Служит воспроизведением хаотического, путанного, но целенаправленного влияния на душу «духов злобы поднебесных». Цель этих духов — запутать, обмануть, прельстить и увлечь человека в погибель, а через него, если возможно, и многих других.

Человек, не ограждённый благодатью, не хранящий сердце с глубоким вниманием и трезвением, с охотой принимающий приражения греховных (конечно, привлекательных и ярких) образов, человек, не желающий руководствоваться в жизни Законом Божиим, становится в руках этих сил не игрушкой даже, а орудием распространения погибельных и опасных энергий. Без строгого и критического отношения ко всем происходящим в душе процессам невозможно действительное творчество. Творчество в значении созидания добра, соучастия в творчестве Того, кто Единственно может именоваться Творцом в высшем и совершенном смысле этого слова.

Как остановить пропаганду и распространение греха? Если говорить об искусстве, то здесь речь идёт об ответственности и выборе тех, кто формирует творческую политику того или иного театра, журнала, кинокомпании, выставочной галереи, фестиваля… Конечно, это относится прежде всего к руководству. В 2007 году генеральным директором Михайловского театра был назначен российский бизнесмен Владимир Абрамович Кехман, владелец компании, являющейся крупнейшим российским импортером фруктов.

Возможно, и даже скорее всего, многоуважаемый Владимир Абрамович — порядочный человек и щедрый меценат, но он предприниматель, а стало быть, всякое дело привык оценивать в первую очередь с точки зрения коммерческого успеха. Очевидно, он много сделал для хозяйственной жизни театра, но творческая жизнь всё-таки должна определяться людьми, имеющими авторитет именно в области искусства, а не коммерции. Больше того, их политика должна быть решительно независима от любых влияний «хозяйствующих субъектов». Это аксиома. Хозяйством пусть занимаются хозяйственники, организационными вопросами — администраторы и менеджеры, но и те и другие должны быть подчинены интересам духовным и нравственным, которые и призван отстаивать театр в лице его художественных руководителей. Никогда театр не был коммерчески выгодным предприятием и не может им быть, если только он ставит главной своей задачей действительное просвещение, а не потворствование страстям и продажу «нравственных индульгенций».

Вступая в «права владения» Михайловским театром, господин Кехман так определил своё отношение к новому делу: «Это мой личный проект, в котором я вижу огромный бизнес-потенциал». Что будет дальше, мы уже отчасти видим.

В этом свете задача Церкви, кроме прочего — воспитание нового поколения меценатов и предпринимателей, а, точнее глубоко верующих православных людей, которые свои таланты менеджера, предпринимателя, администратора могли бы уверенно и самоотверженно употребить на служение Истине. Под воспитанием здесь понимается не только то, чтобы из младенцев вырастить зрелых мужей, но и то, чтобы взрослых привести к покаянию и преображению жизни.

Больше того, действительное творчество только там и начинается, где происходит живая встреча, живое соприкосновение человека с Богом, но не в бредовых фантазиях и «озарениях», а в чутком следовании за Христом, на «территории» слушания и слышания Слова Божьего, в осознании подлинных целей и задач человеческой жизни.

Здесь уместно будет сказать и о «кризисе» современного «традиционного искусства», опирающегося на христианские духовные ценности. Причины действительной растерянности в этой области не в том, что «классическое» искусство себя исчерпало. Исчерпали себя мы сами, утратив живую связь с источником смысла, любви, чистоты и святости. Иссякли в возможностях высокого творчества, именно ослабив свою духовную жизнь, пренебрегая необходимостью душевного, нравственного напряжения, устремлённости к Богу, действенной борьбы со страстями. Вот из этой борьбы с грехом, из всецелого устремления к Богу, из опыта жизни по Его заповедям, из приобщённости Его благодати и может. должно наконец возродиться не лубочное и выхолощенное, а действительно высокое и живое искусство. То искусство, которое будет глубоко волновать человека, содействуя его преображению, изменению к лучшему и воссоединению с Богом.

Задача же государства, как кажется, — это затруднение человеку возможности совершения греха, не говоря уже о его пропаганде и распространении, даже если это приносит прибыль и достаток в казну. И если стремление ко греху всецело лежит в пределах свободы человека, то ограждение от соблазна и осложнение доступа к его осуществлению должно быть предметом первостепенной ответственности государства.

И, напротив, поощрение всего действительно доброго и созидательного, бережное взращивание ростков подлинной культуры и искусства, даже если эта деятельность не приносит прибыли и не имеет коммерческого успеха — не это ли стратегическая задача государства, которое должно руководствоваться не только сиюминутной выгодой, но и долгосрочной перспективой, особенно в духовной, нравственной сферах? И без этой всемерной и систематической заботы построение здорового общества невозможно.

Как-то у нас на самом высоком уровне принято разделять вопросы на «серьёзные», требующие первоочередного и долгосрочного систематического решения и вопросы «второстепенные», которые хоть вроде бы и важны, да как-то уж не в первую очередь, и решать их принято попутно, как бы походя, по мере поступления.

У нас почему-то считается, что самые важные вопросы — это вопросы вооружения, хозяйственные и экономические, а вот вопросы сохранения духовного, нравственного здоровья людей, вопросы доброго воспитания и образования не в смысле приобретения и накопления информации, а в смысле образования души, формирования личности — всё это как-то негласно относится к вопросам «второстепенным», в то время, как именно и только эти вопросы в первую очередь решают, каким будет наше общество в ближайшее время и в дальнейшей перспективе. И пока мы это не поймём, будут по-прежнему миллиарды утекать из страны, будет множиться безумная роскошь одних и отчаянная нищета других, всё более будет совершаться безумных и бессмысленных поступков и преступлений, будет расти отчуждённость и эгоизм в обществе, которое и обществом уже вскоре будет назвать невозможно. И никакие заботы о повышение внешнего благосостояния эти вопросы не решат. И не могут решить.

http://www.pravoslavie.ru/jurnal/57 574.htm