Меч, занесенный над Крымом

Власть и население автономии во время проведения массовых операций НКВД 1937−1938 гг.

«Звезды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь

Под кровавыми сапогами

И под шинами черных марусь".

А.А. Ахматова. «Реквием»

«Ценным итогом нашей политической зрелости является то, что мы значительно пополнили свои представления о способах и формах борьбы пролетарского государства с остатками враждебных классов».

Из выступления первого секретаря Крымского обкома ВКП (б) Н.И. Щучкина на XIX конференции об усилении борьбы с «врагами народа»
(Симферополь, 8 июня 1938 г.)

75 лет назад, 2 июля 1937 г. свершилось событие, давшее официальный старт одной из наиболее масштабных карательно-террористических акций советского государства. Именно тогда Политбюро ЦК ВКП (б) приняло совершенно секретное постановление «Об антисоветских элементах» (№ П51/94), инициировавшее массовые аресты, расстрелы и высылку сотен тысяч людей. В памяти народа это жестокое время запечатлелось под названием «ежовщина» — по имени тогдашнего руководителя сталинского репрессивного аппарата — наркома НКВД Николая Ежова. Спустя десятилетия период репрессий 1937−1938 гг. стали называть по книге британского историка Роберта Конквеста — «Большой террор».

Сама же дата — «1937-й» и ныне является символом государственного произвола и беззакония, попрания конституционных прав и свобод.

К глубокому сожалению, эта скорбная годовщина осталась практически вне поля зрения крымской общественности. Не сделали по этому поводу никаких заявлений и представители местных политических сил.

Напротив, в последнее время во множестве встречаются лица, с одобрением отзывающиеся о сталинских методах управления, преуменьшающие масштабы государственного террора в 1920—1930-е гг., и даже оправдывающие его.

Именно такие суждения во множестве можно увидеть, ознакомившись с последними новинками российского книжного рынка, содержанием интернет-сайтов, блогов и форумов.
Завороженные гламурно-глянцевым образом советской системы, сегодняшние ее апологеты стараются всеми силами показать, что именно сталинский СССР был наивысшей точкой развития всей русской цивилизации. Ради чего занимаются форменным мифотворчеством.

Так один из наиболее жестоких тиранов XX в. словно по волшебству перевоплощается в «эффективного управленца», «борца с мировой закулисой» «тайного поборника православия», «наследника имперских традиций».

Пребывая в плену своих радужных грез, поклонники советской империи ждут новой инкарнации «кремлевского горца», который, точно мессия, в мгновение ока покончит с социальным неравенством, вернет стране былые авторитет и могущество, и, самое главное, — путем суровых и решительных, но справедливых карательных мер, произведет кардинальное обновление нынешней властной «элиты», покончив в одночасье с коррупцией, произволом и кумовством.

Между тем, очевидно, что многие проблемы современной действительности обусловлены именно тяжелым наследием советского времени, и в частности, сталинского периода. Особенно четко это прослеживается на примере правоохранительной и пенитенциарной систем. Так, органы милиции (полиции — в Российской Федерации) стабильно воспроизводят все те же традиции коррупции и пыточного следствия, что и много десятилетий назад. Как и в 1920—1950-е гг., распространенной и обыденной практикой нынешних правоохранителей является пренебрежение уголовно-процессуальными нормами и фабрикация следственных дел. Тюремные учреждения на постсоветском пространстве также продолжают в значительной мере оставаться похожими на «острова» казалось бы, навеки канувшего в Лету «Архипелага ГУЛАГ».

Словно во времена СССР, спецслужбы бывших союзных республик, так или иначе, продолжают оставаться инструментом политического сыска. Общественный контроль за их деятельностью минимален либо отсутствует вовсе.

Все перечисленное особенно характерно для современной России, чьи государственные и охранительные институты, в силу правопреемства с советским режимом, являются наследниками структур, созданных именно в период коммунистического правления.

По меткому замечанию американской исследовательницы Энн Эпплбаум, «советское наследие не давит на совесть тех, кто руководит российским правосудием и исполнением наказаний. Прошлое не висит над российской тайной полицией, российскими судьями, российскими политическими деятелями, российской деловой элитой.

Мало, очень мало людей в нынешней России воспринимает прошлое как бремя и как обязательство. Прошлое — дурной сон, который хочется забыть, или нашептанные слухи, на которые не хочется обращать внимания. Как огромный неоткрытый ящик Пандоры, оно ждет следующих поколений.(1)

Нежелание решительно порвать с коммунистическим прошлым, замалчивание и оправдание его ошибок и преступлений, могут послужить причиной их повторения в настоящем и будущем.

Данное наблюдение в полной мере применимо и к Крыму. Естественное недовольство местного русскоязычного населения политикой Киева в последнее время неизменно сводится ностальгии по временам СССР и отождествлению советского с русским.

Между тем, оба этих понятия не просто различаются, но прямо противоположны друг другу. Именно русский народ является первой и самой значительной жертвой преступной коммунистической власти. В ходе кампаний террора, осуществлявшихся в 1920—1930-е гг., организованного голода и раскулачивания была уничтожена лучшая часть нации, ее золотой генофонд. Десятки миллионов людей были расстреляны, умерли в лагерях от непосильной работы, голода, холода и болезней, погибли на фронтах Гражданской и Второй мировой войн.

Среди регионов бывшей Российской империи, стараниями большевицких правителей ставших аренами массовых истреблений, Крым занимает одно из лидирующих мест. Первые массовые убийства реальных, потенциальных и мнимых противников советского строя произошли здесь уже в декабре 1917 г. Проводниками террора на данном этапе выступали распропагандированные соответствующим образом моряки и солдаты, примкнувшие к ним люмпенизированные и уголовные элементы. Но уже к марту 1918 г. насилие в регионе эволюционирует от внешне «стихийных» к относительно «упорядоченным» формам расправ. В дальнейшем режим коммунистической диктатуры устанавливался на полуострове дважды: в апреле-июне 1919 и окончательно — в ноябре 1920 г.

Каждая попытка переустройства общественно-экономической жизни края согласно марксистским моделям на практике оборачивалась преследованиями инакомыслящих, убийствами по социальному признаку, грабежами, погромами. Таким был «фундамент», на котором основывалась «рабоче-крестьянская» власть.

Особенный размах большевицкий террор в регионе приобрел в 1920—1921 гг., когда всего за несколько месяцев (с ноября 1920 по май 1921 г.) советские чрезвычайные органы уничтожили многие тысячи пленных офицеров и солдат Белой армии, представителей гражданского населения: дворян, сестер милосердия, священников, предпринимателей, инженеров, врачей. Всех тех, кто в силу своего социального происхождения не вписывался в схему построения «нового общества», и, следовательно, не заслуживал жизни.

По мере перехода к новой экономической политике (НЭП) властями стали практиковаться более «мягкие» формы репрессий: тюремное заключение, административная высылка и лишение избирательных прав. Однако с конца 1920-х гг. «кровавые» методы вновь были взяты на вооружение советским режимом.

Идейным вдохновителем и активным сторонником широкого применения террористических методов выступал лично Сталин. Являясь верным продолжателем дела Ленина, этот ведущий партийный руководитель фактически реанимировал «военно-коммунистические» методы управления.

В зависимости от социального положения все население страны снова разбивалось на категории по нормам снабжения. Вводились продовольственные карточки на хлеб и другие продукты первой необходимости. В деревне осуществлялось принудительное изъятие хлеба, производимое теми же методами, что и во время Гражданской войны. Следуя правительственным распоряжениям, заготовительные отряды и местные власти закрывали рынки, ставили посты на дорогах, чтобы не дать крестьянам сбыть зерно частным перекупщикам, обыскивали амбары, изымали зерно, лошадей, молотилки и другое имущество. Принуждая крестьян сдавать хлеб государству, прибегали к угрозам, а чаще — к прямому физическому насилию.

Этот виток большевицких преследований проводился под лозунгом «ликвидации кулачества как класса» и осуществлялся одновременно с процессом сплошной коллективизации крестьянских хозяйств. В разряд «кулаков» при этом были зачислены миллионы простых сельских тружеников, поднявшихся в годы НЭПа благодаря предоставленным им государством относительным экономическим свободам.

Предварительно ограбив, крестьянские семьи частью загоняли в колхозы (превращая в наемных работников государства), частью отправляли на спецпоселение. Продержав в лагерях (только в Крыму и только в Симферопольском районе было организовано 4 концентрационных лагеря на 6 тыс. человек) (2), раскулаченных погружали в вагоны для перевозки скота и отправляли в мало пригодные для жизни районы — Север России, Урал и Сибирь.

Значительное количество спецпереселенцев погибло по пути к месту ссылки. Нередкими были случаи, когда от голода, холода и болезней вымирал весь этап. По прибытию оставшихся в живых раскулаченных размещали в бараках, а то и вовсе выгружали из поезда прямиком в тундру, без пищи и теплой одежды, по сути, обрекая их на верную смерть. Как и другие регионы страны, во время коллективизации Крым потерял тысячи трудоспособных хозяев, расстрелянных, сосланных или отправленных в лагеря.
И это — только в первой половине 1930-х гг. Несколько сбавив свои обороты в конце 1933 г., маховик сталинского террора вновь начал набирать силу после того, как 1 декабря 1934 г. в Ленинграде был убит первый руководитель Ленинградского обкома ВКП (б) Сергей Киров. Это убийство было максимально использовано Сталиным для окончательной ликвидации оппозиции и дало начало новой волне репрессий, развернутых по всей стране.

Как справедливо заметил один из видных современных исследователей, неоднократно затрагивавший в своих работах тему советских преследований, берлинский историк Йорг Баберовски, убийство Кирова в Смольном «изменило атмосферу в руководящих кругах партии. Теперь смерть тенью висела над партией. Принцип, по которому убивать дозволялось только того, кто стоял вне партии, теперь утратил силу. Отныне Сталин и его соратники искали врага в собственных рядах». (3)

Если в 1920-е гг. советские функционеры, не согласные с генеральной линией партии, могли быть прощены, публично покаявшись и продемонстрировав собственную лояльность, то теперь их не спасали никакие словесные заверения.

В этих условиях происходит стремительное расширение полномочий сталинской тайной полиции: по делам о террористических актах вводился упрощенный порядок следствия и вынесения приговоров, включая высшую меру наказания (ВМН); подобные дела рассматривались в суде без участия обвинения и защиты; кассационные жалобы и ходатайства отменялись; расстрельные приговоры предписывалось приводить в исполнение незамедлительно. Всего за два месяца — с декабря 1934 по февраль 1935 года — в соответствии с новым порядком ведения следствия по делам о терроризме, было осуждено 6 500 человек. (4)

Несколько позже, в апреле 1935 г., применение ВМН распространили и на несовершеннолетних. Как и во времена Гражданской войны, вновь широко вводилась практика внесудебного рассмотрения дел, а в случае большого их потока приговоры и расстрелы производились на основании заранее заготовленных списков. С этой целью 27 мая 1935 г. в управлениях НКВД республик, краев, областей были организованы «тройки», на которые распространялись права Особого Совещания.(5)

30 марта 1935 г. был принят закон об ответственности членов семей изменников Родины (ЧСИР). Если жена, дочь, сын не отказывались от своего мужа или отца, они подверга-лись заключению на 8 лет или направлялись в ссылку.(6)

Результаты этой политики тотчас не преминули сказаться. Сразу после убийства Кирова были арестованы и осуждены на 10 лет тюремного заключения недавние соперники Сталина — Лев Каменев и Григорий Зиновьев (обоих впоследствии расстреляют).

Несколько групп бывших оппозиционеров были осуждены на закрытых судебных процессах. 26 января 1935 г. Сталин подписал постановление Политбюро о высылке из Ленинграда на север Сибири и в Якутию 663 бывших сторонников Зиновьева. Еще одна группа бывших политических оппонентов вождя в количестве 325 человек переводилась из Ленинграда на работу в другие районы.(7)

Не отставали от центра и партийные организации на местах, разоблачая в своих рядах все новых сторонников Троцкого, Каменева и Зиновьева. Симпатии, выраженные по отношению к любой из этих фигур, равно как и согласие с их политическими платформами, фактически расценивались как антисоветская деятельность. Главным троцкистом в Крыму был назван бывший первый председатель ЦИК Крымской АССР, активный участник революции и Гражданской войны, Юрий Гавен. Сам факт совместной работы или просто знакомства с ним служил основанием для ареста десятков человек.

Но бывшие партийные функционеры являлись не единственной категорией граждан, на головы которых обрушился топор государственного террора. Репрессиям подверглись и уцелевшие представители российской дореволюционной элиты. Так, в ходе операции «Бывшие люди», проводившейся в Ленинграде с 28 февраля по 27 марта 1935 г. органы НКВД подвергли арестам, тюремному заключению, ссылке и высылке 11 072 человека (4833 глав семей и 6239 членов семей) из числа бывших дворян, царских чиновников, фабрикантов, офицеров, торговцев. (8) В процессе проведения этой масштабной карательной акции особая «тройка» при УНКВД Ленинградской области осудила 4692 человека, из которых 4393 приговорили к расстрелу, а 299 — к тюремному заключению. (9)

Аналогичные мероприятия проводились и в других регионах страны.

В обществе нагнеталась атмосфера страха и подозрительности. Передовицы газет пестрели грозными заголовками, призывающими граждан быть бдительными и требовавшими от властей решительно расправляться с «врагами народа». Последнее нередко преподносилось как выражение «воли трудящихся».

И все же в 1934—1936 гг. репрессии еще не достигли своего апогея. Их пик наступил именно в 1937—1938 гг.

На проходившем в начале 1937 г. февральско-мартовском пленуме Сталин выдвинул тезис о неизбежном обострении классовой борьбы по мере укрепления социализма. Из выступлений и докладов участников пленума выходило, что вся страна наводнена шпионами, диверсантами и вредителями, проникшими на самые высокие должности. В связи с чем, констатировалось, что в деле очистки страны от «вражеских элементов», и в частности, разоблачения «троцкистско-зиновьевского заговора», органы НКВД запоздали, как минимум, на четыре года.

Итоги работы пленума заложили основу будущей оргии насилия, продолжавшейся, по меньшей мере, до ноября 1938 г.

К июлю 1937 г. руководство НКВД, партии и правительства приняли ряд распоряжений, приказов и ведомственных инструкций, направленных на усиление агентурно-оперативной работы, ужесточение режима содержания в тюрьмах и спецпоселениях, расширение полномочий карательных органов.
2 июля 1937 г. Политбюро ЦК ВКП (б) приняло постановление «Об антисоветских элементах», в котором отмечалось, что, поскольку значительное количество «бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом по истечении срока высылки, вернувшихся в свои области, — являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений, как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых областях промышленности», всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД предлагалось «взять на учёт всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные менее активные, но всё же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД».

Доведя эту директиву до сведения региональных партийных руководителей и начальников управлений НКВД, ЦК ВКП (б) потребовал от них в течение пяти дней представить в Москву состав «троек» и данные о числе тех, кто подлежал расстрелу или высылке в лагерь.

На следующий день, 3 июля, нарком внутренних дел СССР Н. Ежов направил всем начальникам краевых и областных управлений НКВД секретную директиву за .266, с указанием взять на учет всех «кулаков и уголовников, вернувшихся по отбытии наказания и бежавших из лагерей и ссылок». Всех учтенных следовало подразделить на две категории: первую — «подлежащие аресту и расстрелу», и вторую — «подлежащие высылке в районы по указанию НКВД». (10)

В связи с чем пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке".

Ответы с мест не заставили себя долго ждать. Так, уже 4 июля 1937 г. Крымский обком ВКП (б) одним из первых передал в ЦК шифром постановление о принятии партийной директивы к «руководству и исполнению в установленный срок». В связи с чем, было решено утвердить «тройку» в составе: наркома НКВД Крымской АССР Карпа Павлова (председатель); членов: прокурора Крымской АССР Константина Монатова; 2-го секретаря обкома ВКП (б) Сервера Трупчу. (11)

Пунктом 145 протокола заседания Политбюро № 51 от 5 июля 1937 г. этот состав «тройки» был утвержден. (12)

9 июля 1937 г. из Крыма в Москву поступила шифровка о примерном числе учтенных «вражеских элементов». А именно: «кулаков, вернувшихся по отбытии наказания, 905 человек, уголовников, вернувшихся по отбытии наказания, 421 человек; кулаков, бежавших из ссылки и лагерей, 870 человек; беглых уголовников 12, учет неполный. Число учтенных первой категории кулаков, наиболее враждебных элементов, подлежащих аресту и расстрелу, 109 человек, уголовников 34 человека; второй категории враждебных элементов, подлежащих высылке кулаков 1103 человек, уголовников 282 человека». (13) 10 июля 1937 г. Политбюро ЦК ВКП (б) утвердил эти цифры в качестве первоначального «лимита» репрессируемых для Крымской АССР. (14)

На основании информации с мест 30 июля 1937 г. НКВД издало оперативный приказ .447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», которым устанавливался упрощенный порядок ведения следствия и рассмотрения дел «тройками». Приговоры выносились заочно, без вызова обвиняемого, а также без участия защиты и обвинения, обжалованию не подлежали. Специально указывалось, что приговоры к расстрелу должны приводиться в исполнение «с обязательным полным сохранением в тайне времени и места приведения».

В контингент, подлежащий репрессиям, включались обвиненные в антисоветской деятельности бывшие «кулаки», бежавшие из трудпоселений, скрывающиеся от раскулачивания; социально опасные элементы — участники повстанческих, террористических и бандитских формирований; члены антисоветских партий; бывшие белогвардейцы и уцелевшие царские чиновники; священнослужители («церковники»); сектанты; политические заключенные и т. д.

Все репрессируемые, согласно приказу, разбивались на две категории: первая — подлежащие немедленному аресту и расстрелу, вторая — подлежащие заключению в лагерь или тюрьму на срок от 8 до 10 лет. Для каждой области, края и республики были определены «лимиты» по обеим категориям репрессируемых. Всего предписывалось арестовать 259 450 человек, из которых 72 950 расстрелять, а 194 800 — отправить в лагеря. Однако эти цифры были заведомо неполными, так как в перечне отсутствовал ряд регионов страны. В этой связи приказ давал местным руководителям право запрашивать у Москвы дополнительные «лимиты». Кроме того, заключению в лагеря или высылке могли подвергаться семьи репрессируемых.

Для Крымской АССР был установлен «лимит» в 1500 человек (из которых 300 подлежали репрессии «по первой категории», 1200 — «по второй») (15), однако уже 31 июля 1937 г. (т.е. на момент утверждения оперативного приказа НКВД .447 в Политбюро), в Москву поступила шифротелеграмма наркома НКВД автономии Павлова, в которой сообщалось о проведенных в ночь с 28 на 29 июля арестах 1655 человек (1019 «кулаков» и 636 уголовников), так что фактически отведенный Центром количественный «лимит» репрессируемых крымскими чекистами был перевыполнен еще до развертывания массовых операций (их предполагалось начать 5 августа 1937 г. и завершить в начале декабря того же года). В связи с чем, Павлов просил увеличить намеченные для ареста «квоты» по обеим категориям. Однако на тот момент в удовлетворении этого ходатайства было отказано. (16)

Тем временем чекистский террор в СССР приобретал все больший размах. Лишь в первые недели проведения массовых операций НКВД по приказу .447 в стране было арестовано более 100 тыс. человек. (17) Количество разоблаченных «врагов» стремительно множилось, планы по их выявлению и уничтожению выполнялись и тут же начинали перевыполняться. Так что уже осенью 1937 г. региональные органы получили право (и даже побуждались к этому) — обращаться в Москву с запросами об увеличении отведенных им «квот». Как правило, Сталин удовлетворял эти ходатайства, причем в ряде случаев давал согласие письменно.
До декабря 1937 г. Политбюро увеличило «лимиты» для первой категории на 22 500, а для второй — на 16 800 человек. В конце января 1938 г. Сталин издал распоряжение, в соответствии с которым до середины марта следовало арестовать не менее 57 200 «врагов народа», из них 48 000 подлежали расстрелу.

Активными соучастниками творимого беззакония были работники прокуратуры и лично прокурор СССР Андрей Вышинский. 7 августа 1937 г. он обязал своих подчиненных «присутствовать на заседаниях Троек, где прокуроров в составе Троек нет». При этом подчеркивалось, что «соблюдение процессуальных норм и предварительные санкции на арест не требуются». (18)

Сотрудники прокуратуры, которые пытались оставаться верными букве закона, объявлялись «врагами народа». Так, когда один из военных прокуроров, военюрист 1-го ранга М. Ишов, добившись приема у Вышинского, доложил ему, что органами НКВД на местах творится форменный произвол, расстреливаются невиновные люди, в ответ прозвучало:

«Товарищ Ишов, с каких пор большевики приняли решение либерально относиться к врагам народа? Вы, прокурор Ишов, утратили партийное и классовое чутье. Врагов народа гладить по голове мы не намерены. Ничего плохого нет в том, что врагам народа бьем морду. И не забывайте, что великий пролетарский писатель М. Горький сказал: „Если враг не сдается, его уничтожают“. Врагов народа жалеть не будем». (19)

Вскоре после визита к Вышинскому Ишов был арестован.

Столь же трагично сложилась судьба военного прокурора Черноморского флота бригвоенюриста Павла Войтенко. Борясь с беззаконием в следственной практике, Войтенко вывел из-под удара НКВД немало арестованных краснофлотцев.

«При попытке ознакомиться с материалами дел по 58-й статье, — писал Войтенко в одной из докладных записок на имя Вышинского, — следствие по которым ведется уже более полугода, я встретился со следующими препятствиями. Начальник УГБ Крыма товарищ Павлов заявил, что прокурор, в том числе и военный, имеет право знакомиться с материалами следствия только по делам, идущим на рассмотрение „троек“ при областных управлениях НКВД об уголовных рецидивистах. Одновременно тов. Павлов высказал пожелание, чтобы прокуроры не посещали внутренние тюрьмы Крыма и не разводили, как он выразился, среди арестованных демократизм». (20)

Это предрешило дальнейшую участь Войтенко. 25 августа 1938 г. он был арестован. Одним из обвинений, прозвучавших в адрес прокурора со стороны одного из высокопоставленных особистов, было то, что под его давлением «культивировалось бесхребетно-либеральное отношение к арестованным, категорически было запрещено допрашивать после 12 часов ночи. Вместо выработки у следователей упорства, напористости на допросах насаждалось елейно-добродушное, беззубое отношение к арестованному. Как следствие — продолжительность допросов колебалась в максимальных пределах три-четыре часа, следователь не столь упорно добивался признания, так как думал над тем, как бы чем-нибудь не обидеть арестованного. В том же направлении строился и тюремный режим». (21)

28 февраля 1940 г. Военная коллегия Верховного суда СССР лишила Войтенко воинского звания и приговорила его к 15 годам исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ).

Репрессии в буквальном смысле слова выкосили партийный, советский и хозяйственный аппарат, армейские и флотские командные кадры. (Причем, по мнению Р. Конквеста, «опасность стать жертвой террора была во флоте фактически еще больше, чем в армии»). (22)

Те, кто еще совсем недавно голосовал за исключение из партии своих вчерашних соратников, и требовал для них «суровой и заслуженной кары», спустя короткое время сами объявлялись «врагами народа». Так, на проходившем 20−21 апреля 1937 г. заседании пленума Севастопольского горкома ВКП (б) председатель КрымЦИК Билял Чагар в своем выступлении назвал бывшего первого секретаря Севастопольского горкома Александра Левитина «троцкистским двурушником», и сообщал о снятии того с должности и аресте «за потерю большевистской бдительности, политическую слепоту и отрыв от партийных масс». (23) Но уже в конце июля 1937 г. и сам Чагар будет арестован, смещен с занимаемого поста, и после нескольких месяцев следствия — расстрелян в Симферополе в марте 1938 г.

Однако аресты партийных и советских работников были всего лишь одним из направлений террора. Больше того, эта категория жертв вовсе не являлась преобладающей в общем потоке расстрелянных или посаженных в тюрьмы. Со всей очевидностью это подтверждают результаты работы научно-редакционной группы «Реабилитированные историей». Проанализировав хранящиеся в крымских архивах десятки тысяч следственных дел, ученые заключили, что более 95% жителей полуострова, репрессированных в 1937—1938 гг., были беспартийными, свыше 90% их них не занимали руководящих должностей. (24)

Таким образом, в ходе проведения массовых операций НКВД по приказу .447 основной контингент арестованных составили именно простые советские граждане — крестьяне, рабочие, служащие.

Вот только некоторые примеры.

Олейник Степан Степанович, 1882 г. р. Русский, из крестьян. Образование низшее. Место жительства до ареста — Керчь, работал сторожем-конюхом конторы заготшерсти. Арестован 28 июля 1937 г. по обвинению в участии в «контрреволюционной казачьей организации». 17 сентября 1937 г. приговорен к расстрелу с конфискацией имущества. Расстрелян 22 сентября 1937 г. (25)

Кривко Ирина Александровна, 1895 г. р. Украинка, из крестьян. Образование низшее. Домбработница. 20 ноября 1937 г. арестована в Симферополе как «член контрреволюционной группы». 9 февраля 1938 г. «тройкой» НКВД Крымской АССР приговорена к высшей мере наказания. Расстреляна 14 марта 1938 г. (26)

Никонов Иосиф Кузьмич, 1861 г. р. Русский, из крестьян. Образование низшее. До ареста проживал в Кировском районе, был членом колхоза «Победа». Арестован 17 февраля 1937 г. Кировским РО НКВД Крыма за то, что «под видом религиозных обрядов вел агитацию за раздел колхоза». 4 декабря 1937 г. приговорен к расстрелу. Расстрелян 10 февраля 1938 г. (27)

Кремнева-Лабусова Антонина Владимировна, 1900 г. р. Русская, из рабочих. Место жительства до ареста — Симферополь, работала учетчицей на фабрике «Серп и Молот». Арестована 28 сентября 1937 г. как «социально-опасный элемент». 2 августа 1937 г. постановлением Особого Совещания при НКВД СССР лишена права проживания в 15 населенных пунктах сроком на 5 лет. (28)

Емельянцев Алексей Кузьмич, 1902 г. р. Русский, из крестьян. Рабочий совхоза. Арестован 6 ноября 1937 г. Джанкойским РО НКВД Крыма как «член контрреволюционной кулацкой группы». 13 ноября 1937 г. приговорен к 8 годам лагерей. (29)

Грунин Иван Яковлевич, 1894 г. р. Русский, из рабочих. Место жительства до ареста — Феодосийский район. Начальник станции снабжения топливом паровозного отделения ст. Сарыголь. Арестован 22 декабря 1937 г. на ст. Симферополь как «латвийский шпион». 31 марта 1938 г. Двойкой НКВД Крыма приговорен к расстрелу. Расстрелян 22 июня 1938 г. (30)

Пашкова Ефросинья Яковлевна, 1896 г. р. Русская, из крестьян. Образование низшее. До ареста жила в Феодосии, работала медсестрой в Институте физмедлечения. Арестована 4 октября 1937 г. по обвинению в сотрудничестве с японской (! — Д.С.) разведкой. 2 ноября 1937 г. приговорена к высшей мере наказания. Расстреляна 13 ноября 1937 г. (31)

Как видно из вышеизложенного, столь часто высказываемый нынешними апологетами сталинщины тезис о том, что массовые репрессии 1937−1938 гг. были направлены исключительно против «троцкистов» и прочих «врагов» внутри коммунистической партии, не выдерживает никакой критики.

Объектом преследований в годы «Большого террора» стало все советское общество.

По сути, Сталин и его окружение выступили инициаторами масштабной «зачистки» страны от всех, кого они относили к числу своих потенциальных, реальных и мнимых противников. Как следствие, осуществляемые в соответствии с оперативным приказом НКВД № 447 карательно-террористические мероприятия с самого начала предполагали «широкий охват» и начисто исключали какую бы то ни было объективность в вопросе установления вины арестованных.

Вырванные под пыткой признания ложились в основу формулировок обвинительных заключений, откуда затем перекочевывали в постановления «троек».

Для получения нужных им показаний сотрудники НКВД в одинаковой мере использовали физическое и психологическое насилие. Крымские чекисты не были исключением. Арестованных избивали; по многу часов заставляли простаивать на ногах; лишали пищи и сна. Активным сторонником широкого применения указанных методов выступал нарком НКВД Крымской АССР К.Павлов. При нем же на вооружение местных энкаведистов был взят так называемый «конвейерный метод», когда арестантов часами и днями непрерывно допрашивали сменяющие друг друга следователи.
Практиковались и другие приемы. Так, сотрудник Ялтинского НКВД, следователь Зайцев, заставил одного из арестованных, который отказался подписать протокол с признанием в «антисоветской деятельности» — делать «мостик наоборот»: наклоняться вперед до тех пор, пока голова не упрется в пол. (32)

Как нужно «правильно» вести следствие, демонстрировал на личном примере сменивший Павлова на должности наркома НКВД Крыма осенью 1937 г., Артур Михельсон.

Допрашивая бывшего директора Алупкинского музея, Яна Бирзгала (в прошлом — тоже чекиста, с 1921 г. бывшего членом коллегии Крымской ЧК, затем — председателем Евпаторийской и Керченской ЧК), и видя, что тот не дает показаний, руководитель крымских энкаведистов «взял в руки стул и стал избивать обвиняемого». Бил до тех пор, пока не сломал стул. (33)

От Михельсона не отставали его подчиненные. Один из них, начальник 3 отдела УГБ Крымской АССР, старший лейтенант госбезопасности, Михаил Германов, возглавил оперативную бригаду, члены которой произвели 2−5 ноября 1937 г. в Ялте и ее окрестностях массовую облаву, в ходе которой было арестовано около 200 человек. (34) Причем, аресты производились без постановлений и санкций прокурора. Похожим образом оперативники Германова действовали в Севастополе, Феодосии и Евпатории. (35)
Как и его руководитель, Германов «культивировал применение извращенных методов следствия» (избиений и длительных «стоек»), сам избивал. (36)
Жестокостью «отличился» и сменивший Михельсона на должности наркома НКВД автономии Лаврентий Якушев (Бабкин). Анализируя деятельность этого высокопоставленного энкаведиста в период репрессий конца 1930-х гг., известный российский историк органов государственной безопасности, Алексей Тепляков, справедливо характеризует Якушева как одного из наиболее беспощадных. (37)

Работая с октября 1937 г. по февраль 1938 г. начальником УНКВД по Житомирской области и получив за «успехи», достигнутые на ниве «борьбы с врагами народа», орден Красной Звезды, Якушев лично принимал участие в избиении заключённых, приговорённых к расстрелу, в сожжении 11 заключённых. По его приказу узники сами копали себе могилы, по 200−250 связанных заключённых ставили в очередь и расстреливали на глазах других заключенных. В процессе исполнения приговоров творились и вовсе запредельные вещи. Так, один из подчиненных Якушева, начальник внутренней тюрьмы и комендант УГБ УНКВД по Житомирской области, в конце декабря 1937 г. «заставлял осужденного старика-инвалида… иметь половые сношения с расстрелянной женщиной, лежащей среди трупов, обещая за это его освободить. В момент выполнения стариком требования… его застрелили на трупе этой женщины». Помимо этого, с санкции Якушева у арестованных без квитанций отбирали ценные вещи, добротную одежду, составляли фиктивные сведения о получении осужденными денег, сданных ими в кассу тюрьмы, по его приказу чекисты «занимались вытаскиванием кирками и клещами золотых зубов изо рта трупов расстрелянных» (38).

Получив назначение в Крым, этот «стахановец пыточного конвейера» в полной мере задействовал свой палаческий опыт на новом «месте работы». Применение физического насилия в аппарате НКВД автономии получило при Якушеве еще большее распространение. По его распоряжению во внутренней и городской симферопольских тюрьмах были выделены специальные камеры, куда помещали только арестованных, которых избивали во время следствия. (39)

На исходе «ежовщины», в ноябре 1938 г., получив телеграмму правительства от 16 ноября 1938 г. о немедленном прекращении работы «тройки», Якушев самостоятельно изменил приговоры на 74 человек, из которых троим был увеличен срок заключения в лагере; 31 — доследование заменено на заключение в ИТЛ; 40 — заключение в лагерь и доследование заменено на расстрел. (40)
А поскольку на момент получения директивы Москвы на рассмотрении «тройки» находилось множество дел осужденных, по которым не были оформлены протоколы и не приведены в исполнение приговоры на 1347 человек, соответствующие постановления были оформлены задним числом.

Всего по спискам, составленным и подписанным с 20 по 29 ноября 1938 г., крымские чекисты расстреляли 822 человека, основная часть которых (770) оказалась уничтожена 28 и 29 ноября. (41) Причем, одним из расстрелов, в ходе которого было убито 553 человека (среди них — беременные женщины), Якушев руководил лично.

Касаясь вопроса о динамике сталинского террора в Крыму в 1937—1938 гг., необходимо заметить следующее.

До самого конца 1937 г. на территории полуострова шли нескончаемые аресты. 15 октября для Крымской АССР был выделен новый «лимит» на 800 человек (300 — по первой и 500 — по второй). К январю 1938 г. крымский «лимит» достиг 4 тыс. человек.

К этому времени в водовороте террора сгинули и некоторые его ведущие исполнители. 23 ноября 1937 г. арестован один из членов крымской «тройки», 2-й секретарь обкома ВКП (б), Сервер Трупчу. (42) 5 марта 1938 г. он был приговорен к ВМН, 14 апреля того же года — расстрелян.

17 января 1938 г. наркомвнудел Крыма, А. Михельсон отправил Ежову и его первому заместителю, Михаилу Фриновскому, телеграмму, в которой сообщал, что согласно приказу .447 в Крыму «изъято и осуждено Тройкой 4000 человек. Из них:

 — бывших кулаков — 3009;

 — прочего к-р элементов — 582;

 — уголовников — 409.

Осуждено по первой категории 1300, по второй 2700″. (43)

При этом отмечалось, что «имевшийся лимит не обеспечил достаточного удара по активному контрреволюционному элементу». Указывая на «исключительную насыщенность Крыма беглым и укрывшимся от репрессий кулачеством, белогвардейско-повстанческим к-р элементом, продолжающим активную, в ряде случаев организованную к-р работу, особенно в промышленности и в районах с татарским, немецким населением», а также на достаточно слабый охват операцией окружения военных объектов, совхозов и сел, Михельсон просил «дать дополнительный лимит пять тысяч, первой категории 1500, второй 3500 человек». (44)

Итог деятельности «тройки» под председательством А. Михельсона известен. За неполных девять месяцев пребывания в должности наркомвнудела Крымской АССР Михельсон подписал приговоры к высшей мере наказания на 2288, и исправительно-трудовым лагерям — на 1596 человек. (45)

Приведенные цифры нельзя назвать полными, поскольку, помимо «троек», приговоры выносили Особые Совещания, «двойки», военные трибуналы, а также обычные суды. Согласно подсчетам, которые, основываясь на материалах архива научно-информационного и просветительского центра «Мемориал», произвел известный российский правозащитник, Арсений Рогинский, к 1 июля 1938 г. в Крыму был осужден 8471 человек, из них 3249 — к расстрелу. (46)

В общей сложности в 1937—1938 гг. в Крыму было арестовано 16 252 человека (8503 — в 1937-м, 7749 — 1938 — м), из которых к ноябрю 1938 г. были приговорены 13 тыс. человек, из них как минимум 5 тыс. — к расстрелу.(47)

К 15 декабря 1938 г. в производстве НКВД Крымской АССР имелось дел на 3146 человек (в аппарате наркомата — на 983, на периферии — на 2163 человек). (48)

Некоторые из этих людей впоследствии будут освобождены или осуждены на незначительные сроки заключения.

Одним из главных направлений репрессий 1937−1938 гг. были так называемые «национальные операции». Преследуя своей целью уничтожение потенциальной «иностранной разведывательной базы», сталинское партийно-советское руководство санкционировало массовые аресты лиц, имевших национальность граничивших с СССР государств. 20 июля 1937 г. по требованию Сталина Политбюро дало Ежову указание арестовать всех немцев, работавших в оборонной промышленности и выслать часть из них. В результате появился оперативный приказ № 439, утверждавший, что гестапо и германский генштаб используют граждан Германии на главных советских предприятиях, особенно в оборонной промышленности, для шпионажа и саботажа. Но уже к осени 1937 г. аресты германских подданных, которых было сравнительно немного, переросли в операцию против советских граждан немецкого происхождения. Помимо них, реальную перспективу лишиться свободы (а часто и жизни) получили и представители других национальностей, так или иначе связанные с Германией и немцами: бывшие немецкие военнопленные, политэмигранты, дезертиры, жители районов с преобладанием немецкого населения, бывшие немецкие граждане, работавшие в оборонной промышленности, «лица, имевшие контакты с консульствами», русские, бывшие в немецком плену в Первую мировую войну, бывший персонал немецких фирм и др. В итоге во время «немецкой операции» были арестованы 65−68 тыс. человек, из которых 55 тыс. были осуждены, включая 42 тыс. приговоренных к расстрелу. Но лишь немногим больше трети от всего числа этих осужденных составили немцы. (49)

Из 4 тыс. осужденных «тройкой» НКВД Крымской АССР в процессе проведения операции согласно приказу № 447 873 были немцами. (50) Фактически количество репрессированных крымчан немецкой национальности было несколько выше, так как в Крыму задания по «лимиту» были на тот момент перевыполнены, и часть арестованных судили Военным Трибуналом и Спецколлегией Верховного Суда Крыма. Но даже без учета этих данных по можно утверждать, что в годы «Большого террора» в Крыму немцы были пострадавшей национальной группой. Если среди русских и крымских татар потери в результате репрессий в 1937 г. составили примерно 0,4% от населения, то у немцев этот показатель составил 1,9% - т. е. почти в пять раз больше. В 1938 г. картина оказалась схожей. (51)

Всего за период 1937—1938 гг. были арестованы примерно 2500 крымских немцев, т. е. 4,95% их численности по переписи населения 1937 г.

Исчерпывающее представление о том, какой урон сталинские репрессии конца 1930-х гг. немецкому населению Крыма, можно составить на примере деревни Аннаджа, в которой уже к осени 1937 г. было осуждено 19 граждан немецкой национальности, при наличии в селе 32 хозяйств. (52)

За «немецкой» последовали «польская» (оперативный приказ НКВД № 485 от 11 августа 1937 г.), «харбинская» (против бывших работников КВЖД, вернувшихся из Манчжурии в СССР после продажи железной дороги); «румынская», «эстонская», «латышская», «греческая», «болгарская», «иранская» и «афганская» национальные операции.

Лимиты в национальных операциях не устанавливались; начальники управлений НКВД на местах получили полную свободу действий. В результате людей арестовали без разбора и в массовом порядке. Осуждение арестованных по национальным линиям первоначально осуществлялось в так называемом «альбомном порядке»: после окончания следствия работники НКВД на местах составляли справки на каждого обвиняемого с предложением о приговоре. Справки, скомплектованные в специальный список («альбом»), подписывали начальник УНКВД и местный прокурор; затем материалы отсылались в Москву, где его должны были окончательно рассматривать и утверждать нарком внутренних дел и прокурор СССР (Ежов и Вышинский). После этого список возвращался в регион для исполнения приговоров.

Осуждение в «альбомном порядке» шло крайне медленно. Решения своей участи арестованным нередко приходилось ждать месяцами. Эта медлительность Центра вела к переполнению тюрем на периферии. Только в середине ноября 1937 г. в крымских тюрьмах при «лимите» 1775 содержалось 7394 человека. К осени 1938 г. по Крыму в «альбомном порядке» было осуждено 1388 человек, в том числе 874 — к расстрелу. (53)

Чтобы ускорить рассмотрение дел обвиняемых, приказом Ежова .606 от 17 сентября 1938 г. в каждой области/крае/республике были созданы «особые тройки», основная задача которых состояла в том, чтобы разобраться в нерассмотренных «двойками» делах против арестованных до 1 августа 1938 г. представителей национальных диаспор. «Особые тройки» также получили полномочия приговаривать к смертной казни, а также к лагерному и тюремному заключению 5−10 лет. (54)

Всего за два месяца своего функционирования созданная в Крымской АССР «особая тройка» вынесла приговоры в отношении 1801 человек, в том числе 1596 — к ВМН. (55)

Национальные операции были завершены в середине ноября 1938 г. Их жертвами стали около 350 тыс. человек, из них 247 157 — осуждены к высшей мере, 88 356 — получили лагерные и тюремные сроки. (56)

Практически все репрессированные по «национальным линиям» были осуждены за «шпионаж и диверсии» в пользу иностранных государств.

Массовые репрессии 1937−1938 гг. существенно изменили этнополитическую обстановку в Крыму: в результате национальных операций многие народы, населявшие полуостров, утратили свое прежнее место в структуре населения. Только в процессе проведения «греческой операции» жертвами преследований стали 496 (57) (по другим данным 700−1000 (58)) крымчан греческой национальности (а также граждан других национальностей, так или иначе связанных с Грецией и греками).

События «Большого террора» стали настоящей трагедией и для крымских татар. Так, в ходе массовых операций НКВД были практически полностью истреблены представители крымскотатарской интеллигенции, которые получили образование за границей (в Турции и странах Европы), а в 1917-начале 1920-х гг. участвовали в национальном движении. Как «буржуазные националисты» были арестованы, а следом за тем — приговорены к расстрелу или тюремному заключению работники сферы образования, науки и культуры из числа крымских татар, которые сформировались именно в условиях советской системы.

Длившаяся больше года, вакханалия арестов и казней сказалась самым пагубным образом на нравственном состоянии общества. На долгое время обыденными явлениями стали взаимное недоверие, страх и всеобщая подозрительность. Детей вынуждали отрекаться от арестованных родителей, жен — от мужей. Многие семьи оказались разрушены, а аббревиатура «ЧСИР» — «член семьи изменника Родины» превращала родных и близких жертв в объекты систематической травли, нередко становилась причиной ареста и заключения в лагерь.
В социально-политическом плане репрессии 1937−1938 гг. привели к кардинальному обновлению советской властной элиты. Всего за время «ежовщины» в Крымской АССР были репрессированы все секретари обкома ВКП (б), председатель Совнаркома и Председатель Президиума Верховного Совета республики, 7 наркомов и их заместителей, 12 секретарей райкомов, 14 председателей райисполкомов и 65 директоров предприятий. (59)

На место репрессированных выдвинулось новое поколение управленцев. Обязанные Сталину своим возвышением, пришедшие на смену прежним директорам и наркомам были воспитаны в духе полного неприятия оппозиционности и ориентировались только на установки Центрального комитета.

И все же «кадровая революция» не была главной целью террора.

Как и предыдущие репрессивные акции коммунистического режима, события 1937−1938 гг. не только приводили к все большему насаждению в обществе страха и рабской покорности, но и являлись одним из наиболее важных этапов начатого в октябре 1917 г. эксперимента по выведению «новой исторической общности» — «советских людей».

Найдя поставленную задачу решенной, а цели — достигнутыми, устранив своих главных политических конкурентов, Сталин и олицетворяемая им верховная власти переложили ответственность за творившийся в стране произвол на плечи непосредственных исполнителей. Среди работников карательных органов были найдены «козлы отпущения» — следователи и участники «троек», во множестве фабриковавшие дела по обвинению в шпионаже и выносившие расстрельные приговоры.

«Железный нарком» Н. Ежов, как ранее его предшественник — Генрих Ягода, был отстранен от занимаемой должности, впоследствии арестован и осужден к смертной казни. Аналогично закончил свою карьеру подчиненный Ежова, наркомвнудел Крыма А.Михельсон. А вот его преемнику, Л. Якушеву, повезло значительно больше: в июне 1939 г. его осудили к 20 годам лагерей, однако в начале войны амнистировали, и перебросили за линию фронта для организации партизанской борьбы в германском тылу. Прожив насыщенную и долгую жизнь, этот палач эпохи «Большого террора» умер в Москве в 1986 г.

Во сколько обошлась стране и народу свирепствовавшая с лета 1937 до декабря 1938 г. оргия государственного насилия, известно достаточно широко. Более 1,5 млн. человек были арестованы по политическим мотивам; свыше 700 тыс. — расстреляны.

А вместе с жертвами депортаций и осужденными «социально вредными элементами» число репрессированных переваливает за 2 млн. (60)

Катастрофа 1937−1938 гг. способствовала все большей девальвации ценности человеческой жизни, интеллектуальному конформизму и разобщенности, превращению народа в «население» — покорное и послушное стадо, которым просто и легко управлять. И даже спустя десятилетия это трагическое наследие до сих пор не изжито.

Его преодоление является важным и необходимым условием, без которого невозможны никакая консолидация общества и подлинное национальное возрождение.

Примечания:

1. Эпплбаум Э. ГУЛАГ. Паутина Большого террора. — М.: Московская школа политических исследований, 2006. — с.532

2. Омельчук Д.В., Акулов М.Р., Вакатова Л.П., Шевцова Н.Н., Юрченко С.В. Политические репрессии в Крыму (1920−1940 годы). — Симферополь, 2003. — с.39

3. Баберовскі Й. Червоний терор. Історія сталінізму. — К.: К.І.С., 2007. — с. 119

4. Черная книга коммунизма. Преступления, террор, репрессии. 2-е издание, исправленное. — М.: Издательство «Три века истории», 2001. — с.185

5. Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга первая. — Симферополь: ИПЦ «Магистр», 2004. — с.27

6. Зима В.Ф. Человек и власть в СССР в 1920—1930-е годы: политика репрессий / Ин-т рос. истории РАН. — М.: Собрание, 2010. — с.119

7. История политических репрессий и сопротивление несвободе в СССР. — М.: Издательство объединение «Мосгосархив», 2002. — с.127

8. Там же.

9. Тумшис М.А., Папчинский А.А. 1937. Большая чистка. НКВД против ЧК — М.: Яуза: Эксмо, 2009. — с.49

10. Директива № 266 наркома внутренних дел СССР Н.И. Ежова всем начальникам краевых и областных управлений НКВД, 3 июля 1937 г. // Биннер Р., Бордюгов Г., Юнге М. Вертикаль Большого террора. История операции по приказу НКВД № 447 — М.: Новый Хронограф; АИРО-XXI, 2008. — с.58

11. Валякин А. Пик политических репрессий в Крыму (1937−1938 года) // Последняя рукопись Сабри Айвазова. Дело партии «Милли Фирка». Документы свидетельствуют. Из серии «Рассекреченная память». Крымский выпуск. Том 1. / Под общ. Ред. В.В.Пшеничного, Р.Н.Лесюка, С.В.Лунина, И.И. Полякова. Составители А.В. Валякин, Р.И. Хаяли. — Симферополь: издательство «ДОЛЯ», 2009. — с.207

12. Политбюро ЦК ВКП (б) (протокол заседания № 51, пункт 145) о тройках «по проверке антисоветских элементов» и лимитах намеченных к расстрелу и высылке, 5 июля 1937 г. // Биннер Р., Бордюгов Г., Юнге М. Указ. соч. — с.59

13. Биннер Р., Бордюгов Г., Юнге М. Указ. соч. — с.69

14. Политбюро ЦК ВКП (б) (из протокола заседания .51, пункт 206) об утверждении троек и лимита репрессируемых, 10 июля 1937 г. // Биннер Р., Бордюгов Г., Юнге М. Указ. соч. — с.84
15. Оперативный приказ народного комиссара внутренних дел НКВД СССР Н.И. Ежова № 447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», 30 июля 1937 г. // Биннер Р., Бордюгов Г., Юнге М. Указ. соч. — с.106

16. Хаустов Р., Самуэльсон Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936−1938 гг. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд Первого Президента России Б.Н.Ельцина, 2010. — с.268

17. Петров Н., Янсен М. «Сталинский питомец» — Николай Ежов — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд Первого Президента России Б.Н.Ельцина, 2008. — с.104

18. А.Я. Вышинский всем прокурорам республик, краев, областей, военных округов и железных дорог СССР в связи с приказом НКВД .447, 7 августа 1937 г. // Биннер Р., Бордюгов Г., Юнге М. Указ. соч. — с.173

19. Сувениров О.Ф. 1937. Трагедия Красной Армии — М.: Яуза: Эксмо, 2009. — с.337

20. Турченко С. Расправа над прокурором // Труд, .052, 22 марта 2000 // http://www.trud.ru/article/22−03−2000/3690_rasprava_nad_prokurorom.html

21. Там же.
22. Конквест Р. Большой террор. Кн. 1 — Рига: Ракстниекс, 1991. — с.344

23. Мельников В.А. Эра страха. Исторические хроники недавних времен — Краматорск, Издательство «Тираж-51», 2009. — с.112−113

24. Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга первая. — с.39

25. Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга четвертая. — Симферополь: АнтиквА, 2008. — с.237

26. Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга третья. — Симферополь: АнтиквА, 2007. — с.252

27. Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга четвертая. — с.214

28. Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга третья. — с.250

29. Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга вторая. — Симферополь: АнтиквА, 2006. — с.292

30. Указ. соч. — с.203

31. Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга четвертая. — с.278

32. Джуха И.Г. Греческая операция: История репрессий против греков в СССР — СПб.: Алетейя, 2006. — с.61

33. Из протокола допроса обвиняемого Германова Михаила Александровича, 26 июля 1939 г. // Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга первая. — с.82; Омельчук Д.В., Акулов М.Р., Вакатова Л.П., Шевцова Н.Н., Юрченко С.В. Указ. соч. — с.144

34. Омельчук Д.В., Акулов М.Р., Вакатова Л.П., Шевцова Н.Н., Юрченко С.В. Указ. соч. — с.140

35. Из обзорной справки по делу М. Германова // Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга первая. — с.83

36. Из обзорной справки по архивно-следственному делу .13 038 по обвинению — бывшего начальника 3 отдела УГБ НКВД Крымской АССР // Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга первая. — с.84

37. Тепляков А.Г. Амнистированные чекисты 1930-х гг. в период Великой Отечественной войны // Клио. Журнал для учёных. 2012. № 7 (67). С. 69−76. // http://www.golos-epohi.ru/?ELEMENT_ID=10 359

38. Киплинг В. Кровавые страницы «Кулацкой операции» // http://www.exo.net.ua/dosie02/1801---l-r; Тепляков А.Г. Указ. соч.

39. Из обзорной справки по делу М. Германова — с.83

40. Из справки наркома внутренних дел Каранадзе о незаконно преступных действиях в работе тройки НКВД, 3 марта 1939 г. // Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга первая. — с.80

41. Тепляков А.Г. Процедура: исполнение смертных приговоров в 1920—1930-х годах. — М.:Возвращение, 2007. — с.92−93

42. Гольденберг М.Ш., Гольденберг М.А. Национальный аспект «Большого террора» 1937−1938 годов в Крыму // http://conference.nuos.edu.ua/catalog/files/lectures/16 666.pdf

43. ГУ СБУ в АРК, ф.1, д. 21 // Цит. по: Валякин А. — Указ. соч. — с.208

44. Там же // Валякин А. Указ. соч. — с. 208−209

45. Омельчук Д.В., Акулов М.Р., Вакатова Л.П., Шевцова Н.Н., Юрченко С.В. Указ. соч. — с.140

46. Гольденберг М.Ш., Гольденберг М.А. Указ. соч.

47. Мозохин О.Б. Право на репрессии: Внесудебные полномочия органов государственной безопасности (1938−1953). — Жуковский; М.: Кучково поле, 2006.- с.96−110; 335−340

48. Валякин А. Указ. соч. — с.209

49. Петров Н., Янсен М. Указ. соч. — с.110

50. ГУ СБУ в АРК, ф.1, д. 21 // Цит. по: Валякин А. — Указ. соч. — с.208

51. Омельчук Д.В. Под подозрением. Крымские немцы в 30-е — начале 40-х годов ХХ столетия // http://www.nbuv.gov.ua/Portal/Soc_Gum/Pni/2007/07dopvpz.pdf

52. Гольденберг М.Ш., Гольденберг М.А. Указ. соч.

53. Там же.

54. Юнге М., Биннер Р. Как Террор стал «Большим». Секретный приказ .447 и технология его исполнения. — М.: АИРО-ХХ, 2003. — с.57

55. Гольденберг М.Ш., Гольденберг М.А. Указ. соч.

56. Петров Н., Янсен М. Указ. соч. — с.115

57. Гольденберг М.Ш., Гольденберг М.А. Указ. соч.

58. Джуха И.Г. Указ. соч. — с.396

59. Будни Большого террора в воспоминаниях и документах // Сост. Давид В.Н. — Спб.: Информационно-издательское агентство «ЛИК», 2008 — с.384

60. 1937 год и современность. Тезисы Мемориала // Преодоление сталинизма. — М., РОДП «ЯБЛОКО», 2012. — с.142