В старой Москве церквей, освященных во имя самого чтимого на Руси святого Николая Чудотворца, было огромное число — и сохранившихся до наших дней, и разрушенных при советской власти. В числе последних помянем самую знаменитую церковь св. Николая «Большой Крест», стоявшую в самом начале Ильинки и основанную там еще до возведения Китайгородской стены в первой половине XVI века. В ней приводили к присяге — «крестному целованию» — граждан, имевших судебные тяжбы, и в храме по обету его создателей был воздвигнут огромный крест с частицами святых мощей. Одна из ныне действующих церквей Николая Чудотворца находится на Берсеневской набережной около палат Аверкия Кириллова. Недавно отреставрированная, она похожа на пряничный теремок. Ее ныне существующее здание было возведено в XVII веке, но сама церковь появилась здесь гораздо раньше. Всю свою историю церковь была связана и с этим легендарным домом, и с этим зловещим местом. В мрачные средневековые времена Иоанна Грозного, и в советское лихолетие она оставалась здесь единственным оплотом православной веры, и прибежищем живших тут москвичей — может быть и поэтому церковь чудесно уцелела. О ней мы уже упоминали в очерке об истории церкви Похвалы Богородицы, стоявшей на противоположном берегу Москвы-реки рядом с храмом Христа Спасителя (см. нашу публикацию от 12 апреля с.г.) Само название местности — Берсеневка — уже наводит на мрачное воспоминание о казненном в далеких временах московском боярине. В XVI — XVIII в.в. здесь находилась «Берсенева решетка», то есть ночная застава, запираемая и охраняемая сторожами, которые следили за порядком в городе. В годы правления Ивана III за караул в этом участке отвечал «объезжий голова» боярин И.Н. Берсень-Беклемишев, имя которого носит и одна из Кремлевских башен — Беклемишевская, потому что рядом с ней располагался его двор. Где-то там, у Москвы-реки, боярин был казнен в 1525 году — из-за неосторожной и смелой искренности с великим князем Василием III. А еще говорили, что перед смертью опальный боярин переехал из Кремля со всем своим двором на Берсеневку. Впрочем, другая, менее обоснованная версия гласит, что название этой местности произошло от сибирского слова «берсень» — крыжовник, который мог расти в близлежащем Государевом саду на Софийке. Он был разбит еще повелением великого князя Ивана III в 1493 году, когда в пожаре выгорело все Заречье против Кремля, и государь приказал устроить там только сад, без жилых домов, дабы предостеречься от огня в городе впредь. Уже в конце XIV века здесь, в районе Берсеневки, был монастырь под именем Никола Старый, что «на Болоте» — такое название получила эта топкая местность из-за постоянных разливов Москвы-реки и сильных дождей, которые превращали правобережную часть города в болото до постройки в 1786 году Водоотводного канала. Видимо, с тех времен, от древнего монастыря и осталась на Берсеневке Никольская церковь — возможно даже, что она была прежде соборным храмом этой обители или одной из ее церквей. Церковь упоминается еще в 1475 году, когда была деревянной, а в 1625 году называлась «Великий чудотворец Никола за Берсеневой решеткой». А память о замосквореченском, или, как говорили в старину, зареченском монастыре Москва хранила долго — молва утверждала, что именно в него Иван Грозный заточил опального митрополита Филиппа. И будто со всей первопрестольной стекался на Болото народ и толпился у стен темницы мученика. На самом же деле митрополита держали под арестом в Богоявленском монастыре Китай-города, а предание о Берсеневке появилось из-за слухов о Малюте Скуратове. С его именем молва связывала соседние с церковью красные палаты — будто бы жил в них сам главный опричник, к которому мрачный дом перешел от того самого боярина Берсеня. Древняя часть этих палат действительно относится к XVI веку, и возможно, что именно здесь происходили тайные и кровавые расправы над неугодными царю. В 1906 году при сооружении электрической станции здесь, неподалеку от будущего Дома на Набережной, были открыты старинные подземные помещения — настолько высокие, что в них могла поместиться лошадь, о чем свидетельствуют обнаруженные там кости. В мрачных подземельях были найдены и останки человека, и множество тисков, а вскоре рядом нашли серебряные монеты времени Грозного. Вероятно, это и были пыточные подземелья Малюты Скуратова, который жил где-то рядом. Однако в советское время могила опричника была обнаружена на противоположном берегу Москвы-реки, близ церкви Похвалы Богородицы, что оставило историкам новую загадку, — ведь в те времена умерших хоронили только в своих церковных приходах, а значит, Скуратов жил не на Берсеневке, а прямо напротив нее. Так или иначе, но только Берсеневка в московской молве была тесно связана с Малютой Скуратовым. Еще одно предание гласит, что после Скуратова дом перешел к его зятю, Борису Годунову — царь был женат на дочери Малюты. Лишь с середины XVII века дом и церковь на Берсеневке имеют доподлинно известную историю. В 1657 году из старых палат построил себе усадьбу думный дьяк Аверкий Кириллов, заведовавший царскими садами в Замоскворечье. Тогда же он выстроил заново и красавицу-церковь с главным престолом, освященным во имя Св. Троицы, и с Никольским приделом, которая стала его домовым храмом. В 1695 году, уже после гибели дьяка, на ее колокольне появился колокол в 1200 пудов, отлитый самим Иваном Моториным — 42 года спустя он вместе с сыном будет отливать в Кремле печально знаменитый Царь-Колокол. Надолго растянулось строительство палат — работы еще велись и на рубеже XVII-XVIII столетий. Полагают, что в создании их окончательного вида принимал участие знаменитый М. Чоглоков, архитектор Сухаревой башни. Однако другая, более точная версия называет автором палат Ивана Зарудного — из-за сходства декора Берсеневских палат с элементами его Меншиковой башни, построенной позднее. После смерти царя Федора Алексеевича Аверкий Кириллов встал на сторону Нарышкиных и попал в круг придворных лиц, которых замыслили погубить Милославские. И был дьяк убит вместе с Артамоном Матвеевым во время стрелецкого бунта 1682 года: его сбросили с Красного крыльца на землю, изрубили, и труп поволокли на Красную площадь с криками: «Расступитесь, думный едет!» Он был погребен здесь, на Берсеневке, в приходе своей домовой церкви. Его сын Яков тоже сначала был думным дьяком, а потом постригся в монахи в Донской монастырь. Кирилловы много жертвовали на эту обитель — именно на их средства были сооружены монастырские красные стены с красивыми башнями. С 1756 года дом на Берсеневке стал принадлежать казне: сначала здесь располагался сенатский архив, потом в нем жили сенатские курьеры, и дом именовался «Курьерским». В 60-х годах ХIХ века бывший дом Кирилловых был подарен правительством московскому Археологическому обществу, которое проводило в нем свои знаменитые публичные научные заседания. Церковь же с середины XVIII века стала обыкновенной приходской. В 1812 году она пострадала от пожара — «обгорела» и отреставрированная, была вновь освящена в следующем году после изгнания Наполеона. В конце 1920-х годов в бывших палатах думного дьяка разместилось общежитие строителей Дома на Набережной. А в 30-е годы в подвале под закрытой Никольской церковью были найдены старинные иконы и скелет девушки с косой и вплетенной лентой, замурованный в нишу. Увидеть страшную находку больше никому не удалось — когда открыли каменную плиту, прах вмиг рассыпался. В 1930 году после закрытия замосквореченской церкви немедленно стали добиваться ее сноса: в тот же год уничтожили колокольню, поскольку она «затемняла» помещение соседних реставрационных мастерских. Причина же сноса была, разумеется, другой — о ликвидации церкви на Берсеневке особенно хлопотал пресловутый архитектор Борис Иофан, строивший в том месте целый архитектурный ансамбль — Дворец Советов и Дом на Набережной — как образец социалистического «дома-города» в стиле конструктивизма. По первоначальному проекту Дом должен был гармонировать с Кремлем и в замысле предполагался красно-розового цвета. Но судьба распорядилась иначе, и дом оказался мрачно-серым. Трагедия Берсеневки продолжилась и в зловещем Доме на Набережной — пошла молва, что он был построен из кладбищенских плит с разоренных большевиками могил, и потому столь несчастно складывалась судьба его многочисленных жильцов. Это были в основном члены советского правительства, министры и их заместители, маршалы и адмиралы, на головы которых в 30-е годы обрушилась секира сталинских репрессий. Лишь единицы из них избежали казни и лагерей. Даже «покой» жителей дома вместо консьержек охраняли военные, а в маленьких подвалах-окошках первого этажа держали сторожевых собак. Старинный Никольский храм начали разбирать — в таком соседстве с новым идеологическим центром советской столицы ему не было места. А потом строительство Дворца Советов было приостановлено, и храм чудом уцелел. В 1958 году в нем был открыт НИИ музееведения, а в 70-х годах началась его реставрация. Богослужения в нем были возобновлены в 1992 году. На празднике Преображения того же года в церкви был отслужен молебен о мире в Абхазии. В настоящее время храм действует. Фото из книги Н.А. Найденова «Москва. Соборы, монастыри и церкви». 1882−83гг. Еще одна замечательная и очень древняя, но, к сожалению, закрытая Никольская церковь Москвы находится в Китай-городе (бывший Юшков переулок, в советское время — проезд Владимирова, а с 1992 года — Никольский пер.). Она называется «Красный звон», или «у красных колоколов» — от «красного», красивого звона своих колоколов. В старину была известная поговорка: «Хлеба-соли покушать, Красного звону матушки Москвы послушать», а китайгородская Никольская церковь, как Москва, славилась своими колоколами. Церковь безусловно принадлежит к числу древнейших московских храмов. Раньше в ней был придел во имя св. Зосимы Соловецкого, и это навело исследователей на мысль, что эту церковь, столь близкую к Кремлю, основал сам митрополит Филипп в 1566 году — в память мирных дней своего пребывания в Соловецкой обители. И когда святитель попал в опалу, Иван Грозный в ярости приказал переосвятить китайгородский храм, который и переименовали в честь св. Николая Чудотворца. А когда митрополит Филипп был причислен к лику святых, и мощи его торжественно встретили в Москве, то во время очередного обновления храма в конце XVII века С.Г.Нарышкин, чтя память святителя, вновь устроил в Никольской церкви придел в честь соловецких святых Зосимы и Савватия. Другая история гласит, что эта церковь появилась здесь еще в 1561 году, каменной, тщанием обыкновенного китайгородского купца Григория Твердикова, а некоторые и вовсе относят его жизнь к следующему, XVII столетию. Обычная путаница истории. В XVII веке Никольская церковь называлась «что слывет у Красных колокольниц на Посольской улице» — здесь тогда размещался Посольский двор. Ее главный престол был освящен во имя Рождества Богородицы, и здесь находилась бесценная святыня — икона Одигитрии письма Симона Ушакова. Этот храм был известен тем, что в нем, по легенде, была захоронена голова мятежника Алексея Соковнина — начальника Конюшенного приказа, который в 1697 году участвовал в заговоре сторонников царевны Софьи против Петра I и был за то казнен. Его родственники вытребовали останки, но тело власти отправили в «убогий дом», и была погребена с почестями только отсеченная голова. В 1858 году неоднократно перестроенную к тому времени церковь разобрали совсем и старанием купца Полякова построили новый храм, доживший до нашего времени. Возможно, его архитектором был известный Н.И.Козловский, построивший храм Всех Скорбящих Радость в Калитниках, — он точно делал иконостас новой Никольской церкви. И самая интересная страничка в истории Никольского храма связана с его «красными» колоколами. От старомосковского названия церкви произошла легенда, будто ее колокола на диво в Москве были покрашены красной краской, но это всего лишь вымысел: покрывать священные колокола краской было бы нелепо, тем более, что колокола на Руси иногда благолепно золотили. Они так и назывались — золоченые. А были еще царские — большие колокола, отлитые по высочайшему указу, или для главных церквей, звонившие в очень большие праздники. В Кремле, например, существовал еще один «царь-колокол» весом в тысячу пудов, в который ударяли редко, в случае смерти царя или патриарха, медленно и с расстановкой, три раза. Он был отлит уже в середине XVI века и находился в особом деревянном срубе, а потом был перелит с добавлением меди, назван «Праздничным» и помещен на Успенскую звонницу. Кроме царских и золоченых, были еще пленные, ссыльные и лыковые колокола. Один из таких колоколов и находился в Никольской церкви. Пленными назывались колокола, взятые у противника на войне в качестве трофея. Ссыльными были опальные или те же пленные колокола, которые отправлялись на окраины страны: иногда одни, а иногда вместе с попавшими в опалу или плен людьми. Так, при царе Алексее Михайловиче в глухие русские провинции были сосланы многие поляки и литовцы и вместе с ними — их пленные колокола. Лыковыми назывались опальные колокола, сначала разбитые по указу, а потом перевязанные лыком (однако некоторые считают, что это были обычные колокола более простой отделки.) В Никольской церкви был помещен один пленный колокол, взятый при царе Алексее Михайловиче во время войны с Польшей: 1575 года отливки, с изображением трех лилий и со старинной надписью на иностранном языке: «Вся надежда на колокол из Шена во Франции» — так представили ее перевод в виде рабочей гипотезы современные специалисты. Этому пленному колоколу «повезло» — он не был отправлен в какую-то далекую ссылку, а остался в стольном граде Москве, да еще на красивой центральной церкви. После же закрытия Никольского храма в 1927 году его передали в музей в село Коломенское. Звон колоколов на Руси неизменно сопровождал все великие торжества, знаменовал и радостные, и печальные события. Колокольный звон созывал православный народ на церковную службу, а тех, кто не мог придти в храм, он побуждал к внутренней молитве. И согласно церковному уставу красным именовался звон колоколов на Страстной неделе. Здесь, в Никольской церкви, расположенной близко к Кремлю, все колокола были подобраны «в один тон, и звук от них был приятный», — писал один из далеких современников, слышавших ее звон. Посему эта церковь называлась еще «у хорошего звона». В конце 1922 года Никольский храм был захвачен какой-то «Свободной трудовой церковью», в 1925 году предназначен к сносу, еще через два года закрыт, но чудом уцелел. Одно время в нем даже размещалась электроподстанция. На государственной охране церковь не состояла, и ее только включили в список объектов, предложенных к этой постановке.
