 |
| Православие в Украине | 25.10.2012 |
«Мой отец — Евгений Иванович Гринёв — дворянин Тульской губернии 
— женился рано, будучи студентом Московского университета юридического факультета, на первом его курсе. Невеста его, Лидия Дмитриевна Глазунова, не имела еще полных 16 лет, когда вышла замуж. Свадьба их была в г. Москве, в Хамовниках. Первым их ребенком была я (родилась в 1873 году), когда мой отец числился студентом третьего курса.
По окончании университета отец мой был кандидатом на судебную должность при Тульском Окружном Суде и секретарём его. После меня была рождена дочь Мария и сын Борис. Больше детей не было.
Отец мой умер еще совсем молодым, простудившись в одну из командировок по уезду. В три дня от воспаления лёгких его не стало. Моя мать осталась вдовой 26 лет от роду, я осиротела 7-ми лет, сестра 5-ти и брат 1 года. Отец похоронен в г. Белёве Тульской губернии, и сейчас же, похоронивши отца, мать моя выехала к своим родным в Калужскую губернию в Тарусский уезд.
Нас, детей, разобрали родственники с маминой стороны. Жили мы по чужим семьям, пока мать со временем оправилась от потери отца и огляделась в обстоятельствах своей жизни" (из автобиографии схиигуменьи Софии).
Находясь некоторое время после смерти отца в Белёве, дети посещали женский монастырь, настоятельницей которого была их бывшая гувернантка — игуменья Евгения. Она с большой добротой и любовью относилась к своим осиротевшим воспитанникам. Они, пребывая в обители, молились в храме, а также часто посещали матушку Евгению в игуменских покоях.
Впечатлительная Соня, как она вспоминала, часто любила в детских играх вспоминать увиденное в монастыре. Она надевала длинную пелерину и, изображая настоятельницу, становилась на возвышение. Младшие сестра и брат ей «кадили», используя для этого привязанные на нитках катушки. Благочестивая «игуменья» усердно их благословляла, а те почтительно ей кланялись.
«Лет 9-ти меня поместили в закрытое учебное заведение в г. Москве, но я там долго учиться не могла, благодаря необеспеченности моей матери. Мать жила трудно, материально нуждалась. Со временем по наследству от дяди брат Борис получил небольшой кусок земли в Воронежской губернии, и мы, сдавая эту землю в аренду, имели от того материальную поддержку в размере от 500−700 руб. в год. На эти средства жили» (из автобиографии).
С шестнадцати лет Соня проживала у тёти и бабушки по маминой линии в Калужской губернии. Недалеко от их имения находилась Оптина пустынь, славившаяся великими старцами-подвижниками. Сюда стекались люди со всех уголков страны за духовной поддержкой, советом и наставлениями.
С юных лет посещая Оптину, Соня восторженным сердцем полюбила эту обитель и впоследствии стала духовной дочерью её старцев.
Однажды, приехав в Оптину пустынь, семейство Гринёвых молилось в храме. После окончания Богослужения батюшка-старец, совершавший Литургию, вышел с крестом. Повернувшись в сторону Гринёвых, он попросил пропустить игуменью. Они с недоумением смотрели по сторонам, а потом поняли, что батюшка зовет Соню. Девочка приложилась к кресту, а прозорливый старец, гладя её по голове, пророчески предрек: «Какая игуменья будет!»
В те же дни один схимник, живший уединённо в лесу, неподалеку от Оптиной, встретившись с Гринёвыми, молча поклонился в ноги Софии.
Её родная сестра, Мария Евгеньевна, оставившая Елене Юрьевне Концевич воспоминания о детских и юношеских годах старшей сестры, рассказала следующий случай.
Однажды, когда Соня вместе со своей матерью находилась на молотьбе хлеба, к ним подошла калека-крестьянка, которая долгое время была парализована. Обратившись к матери, она сказала: «Ты свою дочь замуж не выдавай. Я сегодня сон видела. В иконостасе вместо иконы Божьей Матери была твоя дочь».
Вместо оперных подмосток — монастырские келии
Некоторое время Соня обучалась в Александро-Мариинском институте в Москве, а затем — в Киевской Фундуклеевской гимназии. Это учебное заведение, относящееся к Ведомству учреждений Императрицы Марии, игуменья София, будучи настоятельницей Киево-Покровского монастыря, не оставляла своим вниманием. В тяжёлые послереволюционные годы она жертвовала денежные средства для передачи в кассу Общества вспомоществования нуждающимся ученицам Фундуклеевской гимназии.
После окончания гимназии София поступила в Киевскую консерваторию по классу пения. Необычайный, но красоте и силе голос юной студентки Гринёвой, её талант и дарования восхищали преподавателей. Они видели в ней будущую оперную певицу.
В студенческие годы юная Соня была жизнерадостной, весёлой, общительной девушкой. Её можно было увидеть на балах, в театрах, на музыкальных вечерах. Но с детства горевшее в душе девушки стремление к Богу всё чаще после таких увеселений отзывалось грустью и тоской по небесной отчизне. У Софии неожиданно для её подруг менялось настроение, она прекращала выезды в свет, старалась больше бывать в храме, усердно молилась Господу. Вскоре на смену задумчивости и самоуглублённости вновь приходила беззаботная весёлость. Но Господь не забывал Свою избранницу, которой Он предназначил идти совсем иным путём.
Однажды Соня гостила в имении тёти, которое находилось в Тарусском уезде Калужской губернии. Познакомившись с дочерью помещика соседней усадьбы Анной Захарьевной Знаменской, учительницей, устраивавшей беседы для крестьянских девиц, Соня и сама захотела в них участвовать.
Вспоминая об этом, младшая сестра Софии, Мария Евгеньевна, рассказывала: «Соня пошла одна за две версты. Зима была необычайно снежная, суровая. В поле ни души. Кругом рыщут стаи голодных волков. Там местность лесистая и водится множество волков. Один молодой офицер приехал на праздник навестить своих родных в деревню, отправился прогуляться верхом. Но оказалось, что стая волков напала на него и растерзала его и лошадь. Нашли его сапоги со шпорами. И в такую зиму сестра отправилась одна к приятельнице! Вдруг к ней «одбежал огромный волк и остановился. Она рассказывала, что у неё не было сомнения, что она погибнет. Она широким крестом перекрестила волка и читала молитву. Пока она читала, волк стоял, как бы слушал, потом медленно отошел и скрылся в овраге».
В тот миг, надеясь лишь на помощь Господню, Соня дала обет посвятить себя Богу.
Прошло некоторое время. София училась на последнем курсе консерватории. Тут-то и свершились над нею неисповедимые судьбы Божии. Мария Евгеньевна так описала происшедшее: «…Почти перед самым окончанием консерватории, когда сестре было 22 года, она после урока пения не побереглась. Полагалось полчаса не выходить на морозный воздух. Но Соня сразу же после урока поспешила домой. По дороге встретила знакомых, весело с ними разговаривала. Пришла домой радостная, раскрасневшаяся от мороза. Но скоро её юная веселость обратилась в печаль: Соня через два дня заболела дифтерийной ангиной в очень сильной форме, после которой она совершенно лишилась голоса. Девять месяцев сестра не могла говорить. Свои просьбы или вопросы должна была писать. Очень сожалели профессора консерватории о её болезни. Вернуть ей голос было невозможно, несмотря на все усилия самых знаменитых Киевских и Московских докторов. Моя сестра впала в полное отчаяние. Нельзя было узнать прежней моей весёлой сестрицы! С каждым днём ей становилось всё хуже и хуже и, наконец, ей стало совсем плохо. Врачи предполагали у неё туберкулез горла и советовали послать её в Швейцарию в Давос. Ничего иного не оставалось делать, как согласиться на это далёкое путешествие. Но Господь уготовал ей иное место, где она силою Божественною получила исцеление.
Приятельница моей сестры, о которой речь уже была выше, Анна Захарьевна Знаменская, наша соседка по имению, в это время успела уже осуществить своё пламенное желание послужить Богу в иноческом чине. Её отец выделил ей часть имения, где ею первоначально была создана маленькая община с пятьюдесятью сёстрами, помещавшимися первые месяцы в шалашах. В описываемое время община успела возрасти в Свято-Троицкую обитель. Настоятельница мать Анна пригласила свою любимую подругу отдохнуть перед дорогой заграницу в чудесной местности и набраться, сколько возможно, сил. Сестра приняла это приглашение и прибыла в обитель.
Но, вопреки ожиданиям, её не поправил сосновый воздух. Её здоровье стало ухудшаться быстрым темпом, и дело дошло до того, что стали опасаться, что приближается роковой исход. Настоятельница поспешила пригласить к тяжелобольной духовника обители старенького священника для напутствия милой моей сестрицы в иной, лучший мир. На глухой исповеди больная говорить не могла, Соня плакала на груди добрейшего старца, который ободрял её и утешал. После причастия моя сестрица, потрясённая и усталая, тихо заснула. Подле неё дежурила монахиня. Ночь прошла спокойно.
К утру Соня проснулась, и, к радости и удивлению дежурившей сестры, она вдруг обратилась к ней с несколькими словами. Настоятельница с сёстрами, узнав о чуде, поспешили в келию к больной. Соня заговорила с ними и попросила позвать батюшку и отслужить благодарственный молебен. Здоровье сестры стало быстро восстанавливаться".
После этой милости Божией, явленной Софии, она навсегда оставила мирскую жизнь.
«…В 22 года ушла в монастырь Калужской губернии Тарусского уезда, где прожила до 39-ти лет» (из автобиографии матушки Софии).
О духовной встрече с матушкой Софией
Сергей Александрович Нилус, известный духовный писатель, оставил свои воспоминания о встрече с матушкой Софией в 1910 году. Приведем в сокращении главу из его книги «На берегу Божьей реки».
26 января
Чудо преп. Серафима. — «Христос вчера, днесь, Той же и во веки»
Сказывала нам м. Мария про великую обительскую радость: «Большая у нашей матушки вера к преподобному Серафиму. С тех пор как они у нас настоятельствуют, батюшке угоднику Божию в нашей обители ими установлено каждую пятницу на утрени служить акафист. Акафист этот у нас весь поётся, читается только до слова «радуйся», а там — весь на 6-й глас поётся. Так это у нас хорошо, умилительно выходит, что иной раз как схватит за сердце, и не знаешь, будет ли ещё на небе-то лучше: забудешь и про нищету нашу, даже и про то забудешь, что построили свои лачужки на чужой земле; что и храм-то, который весь обновили и куда ходим молиться, не наш, а приписной к соседнему — про всё на свете забудешь… По век бы так радоваться да молиться!
Просила матушка Св. Синод о том, чтобы нам храм этот отдали, а с ним и приписную к нему землю, десятин 448, что ли, или около этого. Долго ходило ихнее прошение по разным местам, и всё по нему никакого решения не выходило. Многих это слёз стоило матушке. А дело не ждет: сестёр год от году прибавляется, кельи строятся; ими же весть судьбами строятся корпуса для приюта, для общежития, для общих послушний — и всё без грошика, всё слезами да молитвами, да чудом Божиим. На нас глядя, многие со стороны смеются: «Вишь, — говорят, — залетели чёрные галки на чужие берёзки да по-птичьему и гнёзда себе вьют. Разве с умом люди так делают?!».
Даже и доброхоты нашей обители, и те уверяли, что только и будет толку из затеи нашей, что нас заводские выгонят. Сколько плача нам наша жизнь стоила, и не перескажешь, а матушка наша, так та море за нас слёз пролила… И вот, батюшка мой С.А., что сотворилось у нас нынче под преподобного Серафима и за его святые молитвы, так уж это истинно чудо-чудное, диво-дивное! Сказывать начнёшь, плакать хочется.
Об рождественских праздниках, близ памяти преподобного Серафима матушке вышел указ от консистории о том, что Св. Синод отдал нашей обители и храм, и землю при нём, но с тем, чтобы матушка внесла к какому-то там сроку пять тысяч рублей. Подумайте — скажите: пять тысяч! А у нас у всех и полета, хоть обыщи, не наскребется. И радость тут, и горе. Что тут делать? И вот, на память преподобного Серафима положила матушка при всех сёстрах указанную бумагу к его иконе, вслух сестёр ему и говорит: «Батюшка, видишь, что я творю? Денег нет, а я уже ответила владыке, что деньги к сроку внесу; а взять, ты сам, батюшка, знаешь, нам, нищим, неоткуда».
Сказала так-то, а там обратилась к сёстрам: «Давайте, — говорит, — сёстры, день и ночь плакать к Преподобному и веруйте, что он нас выручит».
И наплакались же мы тут, батюшка мой, вволю.
Так и осталась указная бумага лежать у Преподобного.
Прошло два дня, и ровнёшенько, копейка в копейку, от неизвестных матушка пять тысяч и получила: присланы деньги и при них заказ молиться о здравии и спасении девиц Анастасии и Елизаветы. 4 января деньги были получены, а 9-го матушка уже их свезла к владыке. То-то было у нас опять слёз, да ликования, да радования!"
Об этом чуде преп. Серафима написала мне и сама матушка.
«Поделюсь, — пишет она, — с вами ещё недавней милостью Божией. На днях был получен нами указ Св. Синода о передаче церкви св. Иоанна Милостивого нашей обители, а также и земли при ней. За этот храм много душ страдало в продолжение 14-ти лет, и вот конец пришёл. Одновременно нам было предписано внести за 47 десятин 5000 рублей, а денег, конечно, не имелось. На день памяти преподобного Серафим (2 января) положили мы к иконе бумагу своего обязательства, и через два дня совсем неожиданно и от незнакомых людей привезены были в обитель ровно пять тысяч. Как часто приходится убеждаться в истине того, что „Иисус Христос вчера и днесь, Той же и во веки“. Аминь».
Детские игры стали былью. В игуменьи Покровского монастыря
«На сороковом году своей жизни была вызвана Синодом в Петроград для пострижения в монашество и посвящения в игуменьи. Посвящал меня Киевский митрополит Флавиан для назначения на должность настоятельницы Киево-Покровского женского монастыря, где я и прослужила в продолжение 10 лет (от 1913-го до 1923 гг.)» (из автобиографии).
Нелегко было матушке Софии расставаться со своей родной обителью «Отрада и Утешение», но большим утешением для неё был переход в Покровский монастырь близких ей по духу сестёр из общины «Отрада и Утешение».
Вскоре после возведения в игуменский сан матушка София прибыла в Киев. В Покровском монастыре все собрались у святых ворот, с нетерпением ожидая приезда новой настоятельницы. Под мелодичный звон колоколов её экипаж подъехал к обители. Взволнованные и радостные взоры были устремлены на карету. Неожиданно дверцы, из которых должна была выйти игуменья, заклинило, и их никак, при всём старании, не смогли открыть. Матушка София, исполненная спокойствия, благодушно заметила, что в этом есть как бы предсказание тюрьмы. Её пророческие слова впоследствии сбылись.
Монастырские лечебницы, столь дорогие сердцу почившей Княгини-инокини Анастасии, успешно продолжали свою работу. Когда игуменья София вступила в должность настоятельницы монастыря, на его территории находились две хирургические больницы (старая и новая) с домовыми храмами, терапевтическая больница с домовой церковью, аптека с бесплатной выдачей лекарств, амбулаторная лечебница, принимавшая ежедневно более 500 человек.
Терапевтическая больница и амбулаторная лечебница носили имя Императора Николая II и были построены на его средства.
После кончины Княгини-инокини Царь повелел ежегодно отпускать из государственной казны 80 000 рублей для содержания медицинских и благотворительных учреждений монастыря, попечителями которых стали сыновья Великой Княгини — Николай Николаевич и Петр Николаевич.
Согласно уставу больницы, непосредственное отношение к лечебницам обители имела только настоятельница монастыря. И матушка София ответственно и уверенно исполняла свои обязанности. Она советовалась по важным вопросам, касающихся лечебниц, с главным врачом больницы, следила за порядком в больничных учреждениях, за сёстрами, несущими в них послушание.
По соглашению игуменьи Софии с Департаментом Земледелия, при Межигорском монастыре была учреждена низшая женская сельскохозяйственно-домоводствен ная школа 1-го разряда. Матушка была попечительницей этой школы и предоставила большой земельный участок монастырских владений для практических занятий учащихся. Лучшие ученицы монастырской школы направлялись для дальнейшего обучения в Межигорскую сельскохозяйственную школу.
В двухклассной школе, устроенной при приюте, обучалось 66 детей. При школе находились мастерские: живописная, ризная, белошвейная, цветочная, позолотная, переплётная и башмачная. Рукодельному искусству и другим работам девочек обучали монастырские сестры.
В статье «В тихой обители», помещённой в «Историческом вестнике» за январь 1914 года, Б. Браккер так описывает Покровскую обитель того времени:
«Вы входите в широкие, массивные «Святые» ворота, и вас сразу охватывает какая-то особенная тишина и покой… Здесь всё прекрасно. На всём лежит печать благолепия, поразительной чистоты, безукоризненного порядка, всюду видно заботливое око; здесь нет подавляющего богатства, которое поражает ваш взор обилием драгоценных камней, тяжестью серебряных и золотых риз, количеством икон; тут нет толпы ищущих спасения богомольцев, — нет ничего такого, что составляет характерную черту наших монастырей. Вы находитесь здесь среди богатой природы, устроенной рукой человека, на котором, вы чувствуете, почивает благословение Божие.
…Из больницы мы прошли в нижний сад, который так же хорош, как и верхний, и содержится в том же образцовом порядке. Там и сям, среди цветов и зелени, разбросаны монастырские учреждения: больница внутренних болезней, просфорня, кельи, службы, аптеки. В глубине сада, среди роскошнейших цветников стоит небольшое здание; в нем — кельи, зал и учебные комнаты. Это — убежище для слепых монахинь и послушниц; здесь же они обучаются письму и чтению и по особо сделанному для них Псалтирю отправляют часы на богослужении.
Ещё ниже, по спуску горы, также обсаженной деревьями, между которыми проложены каменные тротуары, находятся хозяйственные постройки монастыря…"
Но все это длилось недолго. Началась Первая мировая, а затем — и революция.
«Дело шьют…»
Весной 1919 года, с приходом к власти большевиков, всё монастырское имущество было национализировано, под видом трудовой артели обитель смогла просуществовать ещё несколько лет. В феврале 1923 года игуменья София — настоятельница Киевского Покровского монастыря — была отстранена «обновленцами» от управления обителью — и поселилась в Ирпене с несколькими инокинями.
Вскоре начались аресты и преследования. В 1924 году игуменью Софию арестовали и задержали на 6 недель. Второй арест последовал в 1928 году и продолжался 7 недель. Матушку приговорили к высылке на восток, но из-за болезни её не сослали.
В октябре 1931 года накануне праздника Покрова Пресвятой Богородицы игуменья София была арестована третий раз.
Матушку допросили 3 июля 1932 года. Она дала следующие показания:
«Я до революции была 17 лет настоятельницей монастыря. У меня был большой круг знакомых, главным образом, из духовных лиц. Меня посещали как местные знакомые, также и приезжие с иных округов и губерний.
В 1923 году я переехала из Покровского монастыря на жительство в Ирпень. Во время существования соввласти я была три раза арестована органами ГПУ. После второго ареста, когда меня освободили, я выехала в Полтавский уезд. Это было в 1928 году. Жила я там у одной вдовы, фамилии не припомню. В 1930 году я возвратилась обратно в Ирпень, жила на Толстовской ул.. 10, незарегистрированной. Не зарегистрировалась я потому, что избегала общественности. Ко мне приходили в Ирпень знакомые и верующие, даже не знакомые мне, из Киева, приезжали из районов, с Гомеля, с Луганска и иных местностей. Приезжали обычно за советами религиозного содержания.
От разговоров на политические темы я старалась избегать, потому что я считаю, что служителям культа не следует заниматься политикой. На коммунистическое течение я смотрю как на течение антихристианское, которое враждебно христианским идеям, и, на мой взгляд, все служители культа и верующие истинно христиане должны проводить в жизнь идеи христианства, в противоположность идеям коммунизма, и ни в коем случае не должны соглашаться с теми мероприятиями, которые проводит соввласть, главным образом, по отношению к религии.
Больше показать я ничего не могу. Протокол, записанный с моих слов верно, мне прочитан, в чем и расписываюсь. София Евгеньевна Гринёва" (ЦГАООУ, Киев, Ф.263, Оп.1. Д. 460).
В конце июля было составлено обвинительное заключение по делу игуменьи Софии, в котором говорилось: «В процессе следствия по делу ликвидированной в г. Киеве в 1931 году контрреволюционной организации церковников мы установили, что проживающая в предместье г. Киева — Ирпене — бывшая игуменья, настоятельница Киевского Покровского женского монастыря Гринёва София, скрывавшаяся по подложным документам под фамилией Щегловой Марии, имеет нелегальный монастырь с институтом монахинь и послушниц, которых она использует для систематического проведения к-р агитации среди населения.
В процессе разработки деятельности Гринёвой Софии, нами установлено, что она имела тесную связь со священником Дмитрием Ивановым — руководителем Киевского филиала Всесоюзной контрреволюционной организации церковников, который непосредственно руководил её к-р работой. В целях зашифровки своей работы Гринёва выехала в предместье г. Киева — Ирпень, где в 1928 году основала нелегальный монастырь, в котором она скрывалась от соввласти…
…На основании изложенного, учитывая социальную опасность дальнейшего пребывания Гринёвой Софии на территории УССР, постановил:
Следственное дело № 533 по обвинению гр. Гринёвой Софии Евгеньевны, 1873 г. рожд., по соц. происхождению дворянки, бывш. игуменьи и настоятельницы женского Покровского монастыря в гор. Киеве, в совершении преступлений, предусмотренных ст. 54/11 УК УССР, направить в Особ. Совещание при Коллегии ГПУ УССР с ходатайством о применении к гр. Гринёвой админвысылки в Казахстан сроком на три года".
3 октября 1932 года Особое Совещание при Коллегии ГПУ УССР, заслушав дело Гринёвой С.Е., приняло своё решение, отличающееся от предложенного ранее следствием. В выписке из протокола Особого Совещания говорилось: «Гринёву Софью Евгеньевну из-под стражи освободить, лишив права проживания в 12 п. п. сроком на три года, считая срок с 14/Х-31 г. Дело сдать в архив».
Почему игуменье Софии смягчили наказание — неизвестно. Однако для слабого здоровья игуменьи Софии, подорванного почти годичным заключением в Допре, и эта вольная высылка в голодные 30-е годы была тяжёлым испытанием.
Матушка уехала в Путивль. Уже 2 августа 1933 года она обратилась к Прокурору Верховного Суда со следующим заявлением:
«3-го апреля сего года я обращалась к вам с покорнейшей просьбой разрешить мне возвратиться на моё прежнее место жительства, и вот уже прошло четыре месяца, а я не получаю никакого ответа.
Поэтому обращаюсь к вам вторично с усиленной просьбой о том же.
Обратите ваше милостивое внимание на больную старуху, не имеющую никаких средств для жизни в совершенно незнакомом городке, и разрешите мне, больной и слабой, возвратиться на прежнее место, поближе к моим родственникам. Доживаю последние дни моей жизни. София Евгеньевна Гринёва".
Эту просьбу не удовлетворили. Матушка, чувствуя всё больший упадок сил, в конце августа обратилась к Генеральному Прокурору Республики. Она испрашивала разрешение раньше положенного трёхлетнего срока возвратиться в Ирпень, а если это невозможно, то позволить проживать ей в Конотопе.
Своё заявление игуменья София заканчивала так:
«…Очень прошу Прокуратуру Республики облегчить положение больной старухи, не причинившей и не могущей причинить вреда советской власти и, помиловав меня, дать возможность прожить остаток лет в лучших условиях жизни, чем приходится жить теперь».
Не дождавшись ответа, матушка выехала из Путивля и в начале сентября вновь обратилась к тому же Прокурору с просьбой изменить постановление Киевского ГПУ о вольном её выселении. Не зная, найдет ли она где-нибудь себе новое пристанище, игуменья София указала адрес Елены Дмитриевны Бабенко для сообщения о результатах пересмотра своего дела.
Последние годы жизни на 101 км
Однако ей отказали, и последние дни жизни матушки Софии протекли невдалеке от Покровского храма села Покров Московской области. В Москве проживали многие знакомые игуменьи Софии. Но «неблагонадёжным» гражданам запрещалось поселяться в радиусе 100 км от столицы. Село Покров как раз и располагалось на так называемом 101-м километре от города.
Невдалеке от храма находился деревянный домик, в котором жила игуменья София. Рядом с домом раскинулся красивый ельник, и матушка, страдавшая приступами бронхиальной астмы, часто приходила сюда подышать целебным воздухом. Нежной любовью и трогательной заботой её окружали преданные сёстры — Пелагея (Белецкая) и Мария (Зинина), не разлучавшиеся с матушкой ещё с обители «Отрада и Утешение».
Домик монахинь был самым почитаемым среди односельчан. В это тихое, окружённое лесами село, по словам старожилов, приезжали некогда славные, а в то время презираемые и гонимые так называемые «бывшие». Одной из них была внучатая племянница знаменитого композитора — Надежда Витальевна Чайковская.
Елена Юрьевна Концевич вспоминает о своей встрече в Париже в середине 30-х годов с родной сестрой матушки Софии:
«Глубокой осенью 1918 года мне пришлось навсегда покинуть пределы родины и очутиться в Западной Европе.
Прошло 17 лет. Я была замужем, и мы жили в Париже. В церкви на улице Дарю муж мой встретил сестру м. Софии Марию Евгеньевну Попову. Узнала его она, т.к. жила в Харькове, где неоднократно видела моего мужа в начале войны в студенческой форме, прислуживавшим в церкви праведному Харьковскому протоиерею отцу Николаю За горовскому. С М.Е. Поповой у нас завязались дружеские отношения. Мария Евгеньевна вручила мне тетрадь с записью о детстве и юности игуменьи Софии. О её монашеской жизни Мария Евгеньевна ничего не могла сказать, т.к. в этой области она не разбиралась. Она послала Матушке в Россию мой адрес, и я получила от неё следующее письмо:
«Дорогая, далёкая Леночка,
Что это за неожиданность такая? Откуда принесся ко мне этот краткий звук о тебе? Каким образом после столь ких лет молчанья и разлуки, похожей на смерть, опять встал передо мной твой милый образ, туманный абрис которого я ловлю и ищу через разделяющую нас даль?
Вспоминается прошлое в связи с твоими тётей и дядей (Е. и С. Нилус). Воскресают в памяти знакомые картины и лица… Звучат давно замолкшие голоса… Леночка! Деточка! А ты жива и встретилась с моей сестрой и с её горем, которое она день и ночь носит в своём сердце. Я слышу от сестры, что кто-то из вас узнал её, подошёл и сразу протянул ей руку своей помощи… Спешу сказать тебе несколько слов по этому поводу: я бесконечно рада вашей встрече и благодарю за неё Господа! И я прошу тебя и твоего друга: поддержите Манюшу нравственно, согрейте её сердце вашим участием! Я прошу вас об этом во Имя всего Святого… Теперь в глазах моих посветлело при взгляде на Запад, при думах о родной мне душе… Какими-то счастливыми судьбами вы подошли к ней. Я вас знаю… Я вам верю… я на вас надеюсь. Помощью и милостью Божиею вы утешите мою дорогую страдалицу скорбящую…
Усердно и сердечно вам кланяюсь, желаю всего самого прекрасного. Будьте здоровы и счастливы. Храни вас благодать Божия. С любовию ваша Бабушка".
Мы побоялись ответить Матушке Софии. Она вскоре умерла".
Игуменья София мирно скончалась в апреле 1941 года. Через некоторое время её родная сестра получила из России письмо И.А. Григорьевой, в котором говорилось: «Многоуважаемая Мария Евгеньевна! Пишет вам одна из дочерей вашей сестры Софьи Евгеньевны. Она поручила мне еще года два тому назад в случае её смерти известить вас об этом. И вот этот страшный момент наступил! Наша ненаглядная София Евгеньевна скончалась 4-го апреля нового стиля в 1 час 25 мин. дня. Последние три года она страдала мучительной болезнью. У неё была бронхиальная астма, которая вначале выражалась лёгкими припадками, затем они стали учащаться, прибавилось ещё и заболевание сердца. Несмотря на то, что она неоднократно обращалась к лучшим московским врачам и аккуратно исполняла их советы, болезнь нисколько не уступала лечению.
Смерть её наступила неожиданно, несмотря на то, что ожидать это горькое событие можно было каждый день. С утра она чувствовала себя не хуже обычного. Она попросила одну из любимых ею книжек и, отправив бывших при ней детей, осталась одна… Из соседней комнаты было слышно, как она переворачивала страницы книжки, и вдруг она закашлялась. Ей стало трудно дышать… Это продолжалось три часа… Дыхание становилось всё труднее, всё реже, глаза были ясные, всё понимающие, они смотрели на иконы, потом она перевела их в другой угол на любимый образ, потом быстро и крепко закрыла их и больше эти дорогие, ясные глазки уже не открывались…"
***
Матушка София не дожила полгода до возобновления деятельности Киево-Покровского женского монастыря, вновь открывшегося в октябре 1941 года.
В августе 1989 года она была посмертно реабилитирована. Благодаря труду Е. Концевич, изданного в Америке, имя матушки стало известно миру.
В 1981 году схиигуменья София (Гринева) была причислена к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских, прославленных Русской Православной Церковью Заграницей.
А 25 августа сего года решением Священного Синода Украинской Православной Церкви схиигуменья София была причислена к лику местночтимых святых исповедников Киевской епархии.
Из книги «Преподобноисповедница София Киевская», подготовленной насельницами Киево-Покровского женского монастыря
Использованные источники:
Концевич Е. «Схиигуменья София Настоятельница Покровского Монастыря в Киеве. Форэствиль, Калифорния: Свято-Ильинское издание, 1976.
Нилус С. «Полное собрание сочинений в пяти томах». Москва: «Сибирская Благозвонница, Город», 2009. Том 4. — «На берегу Божьей реки. Записки православного». Часть I. 1910 год.
Центральный государственный исторический архив Украины (ЦГИА Украины), г. Киев. Ф. 179.
Центральный государственный архив общественных объединений Украины, г. Киев, Ф.263.
