 |
| Радонеж | Александр Богатырев | 11.10.2012 |
Вразумление и повод для духовных размышлений можно получить где угодно, даже на пляже.
Стыдно признаться, но мне очень нравились мои шорты. Из плотного белого хлопка. Безо всякой синтетики, а стояли колом. Сейчас непросто купить шорты хорошего кроя и без излишиств: чтобы не было на них дюжины карманов, штрипочек, сборочек, наклеек и всяческих бессмысленных надписей на языке великого Шекспира. А тут и сидят хорошо, и вид приличный. А человеку с пузцом на юге выглядеть прилично далеко не просто. Правда, это мало кого волнует. Свобода! Полная расслабуха. Теперь и по центральным улицам в трусах ходят. Но большинство наших сограждан (из тех, что с пузцом) ходят в штанах, которым и названия по-моему нет. Есть такое слово «бриджи». Но, как-то язык не поворачивается назвать этим английским словом, то, о чем я веду речь.
Это не шорты, не бермуды, а такие порты из грязновато-серой холстины ниже колен, но повыше щиколотки. Взрослый мужчина выглядит в них переростком. И не потому, что вырос из штанов, и они ему стали неприлично коротки, а потому, что вырасти-то он вырос, а разумения того, что выглядит охламоном, еще не достиг.
Глядя на этих товарищей на фоне пальм, бананов, магнолий и прочих экзотов, я с досадой думал: взять бы да издать закон о заключении этих бедолаг под стражу за оскорбление эстетических чувств.
И вот за эти мои нетоварищеские мысли и пожелание ближним сидеть в кутузке, пока народ загорает и плещется в море, получил я серьезное вразумление.
Пригласил меня мой кум на именины своей супруги. Вооружившись подарками и захватив ноутбук, я прыгнул в электричку и через полчаса был в замечательном местечке с черкесским названием Лоо. День был очень жаркий. Поэтому, вручив жене кума подарки, а куму ноутбук для устранения неполадков (у него это замечательно получается), я побежал к морю. Народу на пляже оказалось больше, чем в Сочи. Попетляв по лежбищу загоравших граждан, я увидел огороженный металлической сеткой участок. Народу там не было по причине того, что велись строительные работы по сооружению причала. Законопослушные граждане туда не совались, а я сунулся. И вовсе не из-за того, что люблю перечить всяким законом и предписаниям. А уж больно неловко себя чувствую среди практически голых людей. Сложил я под бетонным столбом одежду: свои замечательные шорты, вместе с новой рубашкой и кожаными сандалиями и прыгнул в море. Заплыл я подальше, чтобы не мозолить глаза работавшим над моим гардеробом строителям, и вдруг вижу столб огня как раз там, где оставил одежду.
Когда я доплыл до берега и добежал до угасавшего костра, тушить уже было нечего. От шортов ничего не осталось, от рубашки — половина ворота, а от панамы треугольный обгорелыш с надписью «Петра». Из кучи пепла торчал оплавленный корпус мобильного телефона и наполовину сгоревшие сандалии.
На пожар прибежал какой-то господин. Посочувствовал кряхтением и короткой матерной тирадой. Я так и не понял кого он осуждал: меня, или того кто сжег мою одежду.
Порассуждали о том, как это могло произойти. Решили, что кто-то из рабочих бросил окурок. Но уж больно быстро все сгорело.
Слава Богу, в телефоне сохранилась симкарта. Господин предложил проверить, цела ли она. Мы подошли к месту его возлежания и под сочувственное хором-говорение его друзей вставили мою симкарту в его телефон. На другом телефоне набрали мой номер. Зазвонил! Значит, цела. Значит, можно позвонить куму и позвать его на выручку. Да, вот беда, ни одного номера не помню. Что делать?! А мой выручатель шепчет мне на ухо, что у меня купальные трусы сзади порваны. Обернули меня полотенцем, и я, пообещав вскорости вернуть его, побрел к куму. Иду и думаю: «ведь он высок и худ, и одежда его вряд ли мне подойдет». И вдруг вспоминаю, что в соседнем квартале церковь, в которой служит добрейшей батюшка отец Олег. Короткими перебежками добежал до храма и заглянул в церковный домик. Свобода свободой, но голые граждане, обернутые полотенцами на церковном дворе появляются не часто. Поэтому пожилая женщина, готовившая что-то в домике, удивилась, но возмутиться не успела. Я заверил ее в том, что не разбойник, представился, сказал, что отец Олег меня знает, и кратко поведал о том, что со мной случилось. Она без лишних слов поспешила в кладовку, где хранились вещи для раздачи нуждавшимся. А поскольку в моей нужде никаких сомнений не было, то она приступила к поиску штанов. Рубашек было немало, а вот со штанами не густо. Все оказались на субтильных подростков, а одни на какого-то гиганта с необъятной талией. Но все же в последнем мешке нашлись белые джинсы. Втиснулся я в них с великим трудом. И только облачился во все белое, как в дверях возник батюшка. Я поспешил его заверить, что не посягал беспричинно на гуманитарную помощь, а оказался персонажем, нуждавшемся в ней. Батюшка удивился: ничего подобного на обозримом пляжном пространстве до сих пор не происходило. Поскольку из обуви в его коллекции были лишь длинноносые туфли маленьких размеров, он повел меня в ближайшую лавку и купил шлепанцы на два пальца. В них я и пошлепал к своему куму, про себя молясь о моем благодетеле. По дороге спохватился и побежал возвращать полотенце сопляжникам.
Именины прошли замечательно, только именинником оказалась не именинница, а я, окаянный. Гости наперебой спрашивали, что я сам-то об этом думаю. На пляже воруют, но чтобы поджигать одежду — о таком не слыхали. Сошлись на том, что это не злой умысел. Возобладала версия брошенного окурка.
Одна, более прочих воцерковленная гостья, стала рассуждать о том, что ничего случайного не бывает, а такая экстраординарная ситуация могла произойти исключительно для моего вразумления. Я согласился и тут же покаялся в своей слабости: любви к красивой одежде.
— Ну, это не грех. Главное не доводить эту слабость до страсти. Не уподобиться западному обывателю и не убивать время в «шопингах», рыская по магазинам в поисках вожделенной вещи. А коль не вожделеешь и не рыщешь, то беды большой нет.
Кум предположил, что вожделение все-таки было. Только объектами его были не шорты, а барышни на пляже. А то, что я постарался подальше от них уйти — чистое лицемерие и самообман. Гости согласились, что в этом есть здравое зерно, но углубиться в эту тему не позволила именинница. Произнесли тост в ее честь, но тут же вернулись к теме огня. Был ли тот огонь поядающий очищающим меня от явных и тщательно скрываемых страстей или же дан мне в прообраз грядущих адских мучений. И то, и другое обсудили с жаром. Было, правда, еще одно предположение: это враг мстит мне за какие-то добрые дела. Я это предположение отмел. Добрых дел, сильно досадивших упомянутому товарищу, я за собой не препоминаю.
А когда вспомнили о том, что одеждой и сандалиями я обязан отцу Олегу, то тут все разом согласились, что лишь в Церкви есть спасение. И даже то, что случилось со мной, убедительно это доказывает. За таким застольным богословствованием и проходили именины. Все воодушевились, обнаружили дар рассуждения, но я решил, что пора менять тему, пока наше вольное богословствование не оказалось на грани фола. Так ведь, под винцо, что-нибудь ляпнешь — греха не оберешься. Как говорил Зощенко, с пьяных глаз можно обнять классового врага. А уж врага рода человеческого потешить — раз плюнуть.
И решил я поведать еще об одной истории, произошедшей со мной накануне именин. Она тоже дает повод для размышлений.
Позвонил мне один московский богатей — хозяин гостиницы, ресторана, нескольких магазинов и прочего. Предложил снять фильм об Иверских святынях. Он уже в Краснодаре и едет с оператором в Сочи. Неделю собирается провести в Абхазии. У оператора есть все, даже возможность быстро все смонтировать. Я согласился. Об условиях спрашивать не стал. Мне представили его начавшем воцерковляться потенциальном спонсоре. О деньгах мне всегда было трудно говорить. Даже капитализм не очень меня исправил. Если человек заказывает фильм, значит, имеет представление о расходах и расценках. Видел я этого господина (назовем его Кузьмич) один раз. Меня как-то пригласили активисты его прихода. Я показал свой фильм «Патмос», прочел один рассказ, после чего до позднего вечера беседовали на всевозможные темы. После этого вечера Кузьмич отвез меня к себе домой. За ужином хозяин обнаружил основательную привязанность к Бахусу и полночи рассказывал о своих рыбацких подвигах. Время от времени он предлагал тост за мое здоровье и говорил, что ничего вообще не читает кроме моих статей. Они ему очень нравятся. А мой фильм «Патмос» вообще является лучшим русским фильмом после «Семнадцати мгновений весны». Поэтому он решил заказать мне картину. А какую — скоро придумает. И когда он позвонил и сказал, что едет с оператором, я без раздумий согласился. Вот и спонсор. Хороший человек. Знает, что я давно без работы и решил помочь.
Границу мы миновали без труда, доехали до Гагр и первую остановку сделали возле крепости Абаата. Здесь находится древний храм преподобного Ипатия. Начали его строить еще в шестом веке.
Приступили к съемке. Снимаем снаружи — спонсор неспеша входит в кадр. Какой ракурс не выберем, он тут, как тут. Стали снимать внутри, спонсор принялся лобызать иконы. Куда камера, там и он. Мы с оператором переглядываемся: что делать? Ни одного плана без Кузьмича. Видно так надо. Заказчику не прикажешь: не лезь в кадр! Поехали на Пицунду — древний Питиунт. Здесь находилась древнейшая на всем Кавказе кафедра. Епископ Питиунтский Стратофил был участником Первого Вселенского собора в Никее. На Пицунде сохранились развалины крепости и кафедральный собор. Первоначально он был назван в честь апостола Андрея Первозванного. В Х1Х веке после восстановления был переименован в Успенский. Сейчас собор превращен в органный зал. Противники возвращения его Церкви утверждают, что отдыхающие на органных концертах получают «духовную пищу». И будто такого рода духовность важнее: ведь в храмы ходят немногие, а на концерты — отбоя от народа нет. Поди — поспорь!
Подъехали мы к этой великой христианской святыне. Вылезает оператор из машины — и камера вываливается из его сумки. Слава Богу упала не объективом на камни. Но батарея треснула. Все попытки включить ее оказались тщетными. Оператор горюет, спонсор гневно ворчит, я пытаюсь придумать выход из положения. Второй батареи нет. Одной хватает на 5 часов. До сих пор нужды в запасной не было.
Дело к вечеру. Надо о ночлеге подумать. Спонсор заявляет, что у него есть спальный мешок. У меня такого мешка нет и спать в мешке не очень хочется. Гостиницы и честный сектор на Пицунде имеются, но спонсор о них не вспоминает. Выясняется, что у оператора на Пицунде живет родственник. Поехали к нему. Родственник-то родственник, да вот только не оператора, а женщины, на которой он много лет отказывается жениться. Поэтому прием был соответственный.
Что было на уме у этого человека, когда он заявился да не один, а с двумя чудаками к отцу отвергнутой женщины!
Я предложил не тратить время, а отправиться к писательнице Наталье Сухининой. У нее на Пицунде дом, и она принимает монахов, священников и знакомый православный люд. Поскольку мы с ней давно знакомы и даже дружны, то меня с сопровождающими лицами в дом пустили. Спонсор стал выяснять, где можно купить хорошее вино. Нам назвали адрес. Мы поехали. Отдегустировали 4 сорта. Спонсор выбрал два. Да еще и коньяку заказал литрушку. Когда услыхал цену, начал торговаться и не без успеха. Я, надо признаться, удивился такой скаредности. Винодел робко говорил о том, что вино чистейшее, неразбавленное. Наливали из бочки при нас. И цена — соответственна качеству. Но спонсор решительно мотнул головой и отсчитал купюры, сообразно своим соображениям. Хозяин пожал плечами, развел руками, но бутылки отнимать не стал и деньги принял. Вернулись к Сухининой. Нас ждал ужин. Спонсор выставил полуторалитровую бутылку красного вина. На десять человек — не густо. Я шепнул, что надо бы еще белого поставить: не все любят красное. Спонсор раздраженно сказал: «Хватит». Тогда я вынул из сумки равновеликую бутылку белого вина и шепнув спонсору: «Завтра верну», поставил ее на стол.
Наша драматургия не осталась незамеченной. Хозяйкины гости потихоньку покинули трапезную, и мы остались вчетвером. Хозяйка была любезна. Я не очень. Но через некоторое время все же преодолел конфуз и постарался придать нашей трапезе подобие заведенной в этом доме атмосферы ненатужного веселия и взаимной любви. Тем для бесед у нас с Натальей немало. Давно не виделись. Проговорили до двух ночи. Кузьмич с оператором лишь полчаса терпели наше воркование и побрели спать. Утром спонсор первым делом забрал недопитое вино и отнес его в машину.
Вот тут-то бы мне и послать его подальше. Ан, нет. Уж больно жалко было смотреть на оператора. Надо было помочь ему найти новую батарею. Вариантов было не много. Ехать в Сухуми и искать специализированный магазин или ремонтную мастерскую. Я извинился перед гостеприимной хозяйкой за внезапное вторжение и исчезновение недопитого вина. Спонсор торжественно вручил ей визитную карточку: «Будете в наших краях, заходите.» Оператор тоже извинился. Мы хором поблагодарили ее и отправились в столицу богоспасаемой Абхазии. Батарею нам удалось починить, но дальнейшие разъезды превратились в череду нескончаемого конфуза. В Драндском монастыре, о котором писал отец Валентин Свенцицкий в своей замечательной книге «Граждане неба», спонсор оживился. В братском корпусе, отгороженном от храма, высокой стеной, находится тюрьма. Кузьмич с интересом разглядывал сторожей на вышках, торчавшие из нескольких окон зады кондиционеров — знак того, что в них обитают привилегированные зэки, потом приказал оператору приступить к делу и начал дефилировать то на фоне храма, то узилища. Потом повторилась известная сцена в храме с бесконечным лобызанием икон. Облобызав очередную икону, Кузьмич бросал короткий взгляд: снимает ли его оператор.
Что делать в такой ситуации режиссеру?
Я вышел в притвор и поговорил со свечницей. Узнал, что настоятель отец Андрей в больнице. Паломников они принимают. Только у них полторы комнаты на 6 персон. Если мы захотим переночевать, то нужно обратиться к труднику Валерию. Договорились, что если решим остаться в монастыре, то вернуться нужно не позднее десяти вечера.
О своих успехах я доложил спонсору. Тот очень обрадовался и стал торопить нас поскорее ехать дальше, чтобы вернуться к назначенному времени.
Когда мы обсуждали маршрут, я имел глупость уговорить Кузьмича не заказывать проводника из абхазов. Места эти я знаю. Пообещал показать дорогу и в Лыхны — древнюю столицу Абхазии с храмом У111 века, и в Каманы, где скончался Иоанн Златоуст и находится место третьего обретения честной главы Иоанна Крестителя. В монастыре хранится каменный гроб, в котором находилось тело Иоанна Златоуста перед перенесением его в Константинополь. Там же источник мученика Василиска. Святынь на территории современной Абхазии великое множество. Здесь проповедовали апостолы Андрей Первозванный, Симон Кананит, Матфей, Варфоломей, Иуда и Фаддей. Снять фильм об этом крае, связанном с апостолами и многими святыми — великое дело. Можно и потерпеть причуды заказчика.
Следующим местом, куда мы отправились, были Каманы. Первым делом нанесли визит настоятелю. Попросили благословения остаться на службу, а если позволит, то и переночевать. Настоятель позволил. И даже машину разрешил подогнать поближе к храму. Благодарный спонсор сунул какие-то деньги, провожавшему нас в нашу келию монаху. Пока оператор с Кузьмичем подгоняли машину, я пошел писать записки. Вдруг слышу в алтаре гневный голос настоятеля: «Это что, за парковку? Отдай им их деньги. Я сейчас выйду и дам им вспоможение». Через несколько секунд ко мне подходит смущенный монах и сует мне в руку, полученные от спонсора деньги. Я пересчитал их и положил в церковную кружку. Не дожидаясь возвращения своих спутников я побежал вниз и остановил машину.
— Разворачивай!
— Почему? — удивился спонсор.
— Мы изгнаны.
— За что?
— За двести рублей, пожертвованных вами за ночлег трех человек.
— Там было больше. Не двести.
— Двести десять. По семьдесят с носа. В вашей гостинице такие же расценки? — не удержался я.
Спонсор надулся и всю обратную дорогу до Сухуми молчал.
В Сухуми он купил нам по пакету кефира и булочке, и мы, сидя в машине под проливным дождем, после десяти часового путешествия, вкусили наконец-то от его щедрот. Пока мы пили кефир, Кузьмич названивал своему абхазскому знакомому, расспрашивая, где можно найти дешевую гостиницу. Назвали адрес, где за тысячу рублей нам дадут комнату. Мы тронулись, но пока петляли по центру, зазвонил телефон. По разъяренному виду Кузьмича и по тому, как резко он прекратил разговор, стало понятно, что новость была не из приятных. Предложенная сначала комната уже сдана, а нам предлагают другую, лучшую, но в 2 раза дороже.
Минуты три Кузьмич хмуро молчал. Потом приказал оператору: «Гони в эту… Как ее… там, где тюрьма».
Оператор что-то жалобно промямлил про тридцать верст, про скользкую дорогу. Но Кузьмич был неумолим.
На некоторое время я потерял дар речи. Минут через 5 устне мои отверзлись, и я хрипло вопросил: «Могу ли я узнать, что происходит, и зачем их степенству господину спонсору понадобился режиссер?»
Кузьмич удивленно повернул голову:
— А чего тебе? Едем и снимаем. Он это любит (Кузьмич кивнул на оператора) ты тоже.
— Так это прогулка с камерой или работа? Кроме съемок еще и монтаж, не говоря о прочем потребуется.
— Ты чего меня разводишь? — рассердился Кузьмич.
— С кем развожу? — не понял я.
— На бабки ставишь?
Тут уж я понял. Речь шла о деньгах. Я хотел было напомнить о том, как я очутился в их чудной компании, о междугородных звонках с предложением не прокатиться по Абхазии, а снять фильм — то есть поработать. Но делать этого не стал. Кузьмич искренне полагал, что эта поездка будет мне в радость. А обрадуюсь я, от того, что она мне ни во что не обойдется. Денег не нужно платить — вот в чем радость!
В Драндский монастырь нас пустили. Пока Кузьмич пил коньяк, мы поговорили с оператором о том, во что вляпались. Он тоже полагал, что кое-что заработает. Но, в отличие от меня, не очень огорчен, поскольку материал ему пригодится.
Утром я сбежал.
Вот такая история. Слушатели — участники именинного застолья во все время моего рассказа ни разу меня не перебили. Только время от времени слышались вздохи и ахи-охи изумления.
Я извинился за то, что надолго привлек к себе внимание и отвлек народ от общения с именинницей. Но народ меня простил. Именинница была даже рада. За время моего многоглаголания она успела усыпить детей.
Все решили, что и эта история случилась для моего вразумления. Скупость отвратительна. Особенно, когда ты в состоянии не проявлять ее. По этой части мне есть о чем подумать. Я как-то привык к тому, что меня радушно принимают, делают подарки, а один мой московский друг вообще не позволяет мне ни за что платить, когда я оказываюсь в его кампании. Правда, я стараюсь помогать людям, но все же, как нынче говорят, иногда «жаба меня душит», когда ей этого не следовало бы делать.
Кто-то отметил, что у меня есть шанс пополнить галерею литературных героев. Мой Кузьмич может стать в ряд прославленных скупердяев вместе с Шейлоком и Скупым рыцарем.
И вдруг все развеселились. Стали произносить тосты с сюжетами, подтекстом и внутренними цитатами из классиков и популярных псевдо-кавказских застольных речей.
Мне казалось, что мои истории не очень располагали к веселию. Все-таки пожар, двое суток в плену у скупца. Ан, нет. Гости были веселы, словно нас собрало какое-то несказанно радостное событие. Об имениннице вспомнили лишь тогда, когда кто-то сказал, что через полчаса последняя электричка. Подняли прощальный тост за хозяйку и небольшой, но шумной кампанией поспешили на станцию. И в электричке не могли успокоиться -так было всем хорошо.
А мне вдруг безумно стало жаль Кузьмича. Экую муку он носит в сердце. Как бы ему помочь?!
