Братцы

Сейчас бы это назвали инструкцией. Или — справкой. А в 1908 году специального слова еще не придумали. На титульном листе написали просто — «Памятка Лейб-Гренадера». Тонкая книжечка выдавалась каждому новобранцу знаменитого полка Русской императорской гвардии, получившего гвардейство после Отечественной войны 1812 года. По разумению начальства, солдат обязан был знать историю части, фамилии успешных офицеров, даты суровых боев. Дабы — преисполнялся и соответствовал.

Однако в «Памятке» не найти фамилий отличившихся нижних чинов. Такова была кажущаяся сегодня несправедливой, но вполне объяснимая логика военной историографии в Российской империи. Офицер был учителем и примером, он вел в бой и брал на себя ответственность. Он олицетворял власть и распоряжался ею. А солдат. Солдат выполнял приказ. В сражении под Островно в конце июля 1812 года французская артиллерия била прямой наводкой по русской пехоте. В ответ на вопросы полковых командиров «Что делать?» генерал Остерман-Толстой приказал своему корпусу «Стоять и умирать!» И что корпус? Стоял и умирал.

Как стояли и как умирали нижние чины и унтер-офицеры — это не являлось предметом памяти. Это было нормой поведения в бою. Что интересно, и в самой солдатской массе боевые подвиги не воспринимались как нечто выходящее из ряда вон. Первым врубиться в ряды вражеской кавалерии, вытащить из боя раненого командира, терпеливо стоять в резерве под артиллерийским огнем — разве это подвиги? Разве можно русскому солдату вести себя иначе? Так воспитывали самих солдат, так формировали восприятие воинской отваги в остальном обществе.

И потому свидетельства героических поступков, совершенных солдатами во время войны 1812 года, немногочисленны и скупы на подробности. Но тем ценнее сведения, дошедшие до нас спустя двести лет.

Леонтий Коренной

Пожалуй, это единственный солдат — герой Бородинского сражения, чья фамилия присутствует в некоторых школьных учебниках и, соответственно, в общественном сознании.

Ефрейтора Коренного даже в «Википедии» не забыли. Что ж, с него и начнем.

На Бородине лейб-гвардии Финляндский полк попал под атаки французской тяжелой кавалерии за Багратионовыми флешами. Тот самый случай, когда пехотному каре дрогнуть нельзя. Иначе растопчут и изрубят.

Дядька Коренной, заслуживший этот статус в силу 5-летнего опыта службы и феноменальных физических данных, был правофланговым 3-й гренадерской роты, куда по полковой традиции зачисляли самых видных и толковых солдат. Во время очередной атаки французских кирасир надо было во что бы то ни стало удержать опушку леса. Батальонные каре кое-где уже рассыпались на мелкие группы солдат, ощетинившихся штыками. Коренной собрал вокруг себя пять нижних чинов и занял опушку. Великолепная шестерка метким огнем в упор отогнала кавалеристов и еще умудрилась пойти в штыковую контратаку. Все до одного получили солдатских «Георгиев».

Весьма сумбурно изложил это событие полковой писарь: «Во все время сражения находились в стрелках и неоднократно опровергали усиливающиеся его цепи, поражая сильно, и каждый шаг ознаменовали мужеством и храбростью, чем, опрокинув неприятеля, предали его бегству и, выгнав его на штыках из лесу, заняли то место, которое ими несколько часов упорно было защищаемо».

В похожей ситуации Коренной отличился спустя год с лишним — в Битве народов под Лейпцигом, когда русская армия вместе с союзниками гнала Наполеона во Францию. Разница в том, что в ходе боя лейб-финляндец остался один в окружении вражеских солдат и бился до тех пор, пока не рухнул израненный штыками. Потерявшего сознание Коренного взяли в плен и предъявили самому Бонапарту. Тот, увидев на груди русского солдата Георгиевский крест, спросил:

 — За что?

Услышав в ответ страшное слово «Бородино», распорядился отпустить Коренного, а кроме того — издать приказ по армии, в котором подвиг нашего гвардейца приводился в пример французским пехотинцам.

Гренадеры-рязанцы

Мы знаем замечательного русского генерала Михаила Скобелева. Генерал Иван Скобелев известен куда меньше. Но дед героя последней русско-турецкой войны тоже славно воевал. В Наполеоновских войнах получил орден Святого Георгия 4-го класса. И был популярен в середине XIX века как военный беллетрист. Его маленькими рассказами о солдатской жизни в «Северной пчеле» зачитывались многие. Были среди героев Скобелева и те солдаты, что служили в Рязанском пехотном полку, которым он командовал в 1813 году, и отличились в Бородинском сражении.

Полк стоял на стыке батареи Раевского и левого фланга русской обороны в отряде генерала Сиверса. Сражался целый день и с позиций не сдвинулся. Первая же атака французов — и завязалась рукопашная. На командира полка набросились два француза. Солдат Ручкин бросился на помощь, заколол штыком одного, но и сам напоролся на французский штык, закрыв собой полковника от удара. Повезло: сталь ударила в ребро со спины и дальше не пошла. Повторить удар француз уже не успел. А Ручкин, едва вырвали из него чужой штык, рванулся вперед и уже своим штыком успокоил еще трех французов. Видевший это Барклай-де-Толли поздравил Ручкина унтер-офицером и георгиевским кавалером и строго-настрого приказал отправляться в тыл на перевязку. Через пять дней свежеиспеченный унтер снова был в строю полка.

Другой пехотинец-рязанец своего «Георгия» не дождался. Скончался прямо на поле боя. Но прежде. Солдату Сучкову ядром оторвало обе ноги. Потащили было с передовой линии, а он — ни в какую. Спасти все равно не спасти, а в сумке еще патроны остались. Упросил товарищей посадить его на холмике у леса — так, чтоб спиной к дереву. И — открыл огонь. 18 точных выстрелов успел сделать, пока душа не отлетела. Капралу 1-й гренадерской роты Свистунову ядром оторвало кисть руки. Не побежал, не рухнул, не заскулил Свистунов. Подобрал амуницию, взял оторванную кисть и отправился в тыл. Кто-то спросил, мол, зачем тебе оторванная рука, о душе пора подумать. Свистунов, будто и не под огнем вовсе, спокойно ответил: «Ведь не басурманам же ее оставить. Покажу лекарю. Коли не годится, окурю ладанцом, зарою с молитвою.»

Сон артиллериста Волкова

Гвардейская пешая артиллерия на Бородине выглядела более чем достойно. Роту Его Высочества двинули в первую линию к Семеновским флешам в тот момент, когда смертельную рану получил князь Багратион. Огонь противника был так силен, что еще в движении к позиции рота потеряла свыше 30 человек и несколько зарядных ящиков. К счастью, все орудия оказались целы и немедленно приступили к делу. За исключением одного «единорога».

Еще до первого выстрела вражеское ядро ранило первого номера расчета Осипа Поздеева и, разнеся в щепы банник, влетело прямо в ствол «единорога». Того хуже — вместе со щеткой банника, которую там, в жерле, и заклинило. Как ни пытались вытащить ядро — ни в какую! Пушку потащили в резерв, а расчет перераспределили меж других орудий. С «единорогом» с позиции откомандировали только фейерверкера Ивана Волкова.

Вот, казалось бы, счастье привалило! Сиди себе в тылу при пушке, охраняй и радуйся. Еще под Смоленском Волкову приснился сон, как чужое ядро залетает в его «единорог». Во сне фейерверкер так и не смог узнать, что делать в таких случаях. Зато наяву замучил всех ротных офицеров вопросом: как поступать? Видать, кто-то из них и дал толковый совет. Иван все сделал так, как присоветовал офицер: разжег огонь, накалил снятую с колеса шину, выжег банниковую щетку в стволе. Французское ядро само и выкатилось. Часа не прошло, как Волков приволок «единорог» назад на позицию. С банником — щеткой на длинной ручке, которой чистят стволы, — в русской артиллерии много баек связано. Самая известная — про генерал-майора Костенецкого, отличавшегося невиданной физической силой. Он на Бородине хоть и был в солидной должности — начальником артиллерии 6-го пехотного корпуса, — но в драке лично поучаствовал. Когда на одну из батарей ворвались французские уланы, схватил банник и ну выбивать им улан из седел. После Костенецкий испрашивал у Александра I разрешения на замену деревянных банников металлическими. Мол, так ими врукопашную работать сподручнее. А государь ответствовал, что ввести банники из металла — дело не хитрое. Но где столько Костенецких взять? Оказывается, некоторое количество нашлось бы прямо на Бородинском поле. В той же роте Его Высочества Пешей гвардейской артиллерии. Когда кирасиры Нансути наскочили на каре лейб-гвардии Измайловского полка, досталось и артиллеристам. Всадников, прорвавшихся на батарею, бомбардир Афанасьев обрабатывал то ли банником, то ли прибойником. Это тоже такая специальная штука на длинной ручке. Примерялся — и точным ударом в висок выбивал из седла одного кирасира за другим.

Безымянный егерь

Бородинское сражение началось ранним утром атакой пехотной дивизии Дельзона на село Бородино и мост через реку Колочь на крайнем правом фланге русской армии. Так вышло, что занимавший село лейб-гвардии Егерский полк в ночь с 6 на 7 сентября отправился в баню. Понятно, что деревенские бани невелики, а егерей — не менее 2 тысяч. Вот и затянулась процедура до рассвета. Француз ударил в тумане.

Само село вскоре пришлось оставить. Лейб-егеря зацепились за мост. Там-то и совершил свой подвиг недавний новобранец полка. Почему он не стал стрелять или брать вражеского офицера на штык, мы уже никогда не узнаем. То ли ружье оказалось незаряженным, то ли штык в суматохе затерялся или застрял в теле неприятеля. Короче говоря, егерь схватил набегавшего на него французского лейтенанта за шиворот, вырвал шпагу из руки и потащил через мост на русскую сторону. Тащил не останавливаясь, прямо в ставку Кутузова. И сдал пленного, что называется, с рук на руки светлейшему князю. Главнокомандующий всяко видел, но тут полюбопытствовал на французском, как было дело. Лейтенант все и рассказал, добавив с искренним удивлением, что егерь его не обижал по дороге и даже кошелька не отнял. Наградить-то героя Кутузов наградил. Но спросить фамилию в свите не догадались. Так и помчался новоиспеченный георгиевский кавалер на позиции полка.

Конногвардейцы

Гвардейские полки русской тяжелой кавалерии вступили в дело во второй половине дня. Наполеон, озадаченный рейдом конного корпуса графа Уварова и казаков Платова к себе в тыл, решил сосредоточить все усилия на центральном направлении и взять-таки Курганную высоту, получившую впоследствии название батареи Раевского. К этому времени генерала Раевского на высоте уже не было. Его измотанные части сменил корпус Остермана-Толстого. В помощь пехоте и отрядили кавалергардов и Конную гвардию.

Рубка была изрядная. И в истории лейб-гвардии Конного полка остались фамилии отличившихся нижних чинов с короткими формулировками, объясняющими причину представления к наградам.

Вахмистр Ярославцев спас эскадронного командира полковника Андреевского из толпы неприятелей. Унтер-офицеры Тищенко, Перцовой, рядовые Андреев, Тарасенко, Михайлов и Добропасенко, видя поручика Шарлемонта в толпе неприятелей, наскакали на них и вывели его оттуда. Рядовой Бабенко спас ротмистра Орлова. Рядовые Лагутин и Хохлов спасли поручика князя Голицына. Вахмистр Дакунин врубился в неприятельскую колонну. Трубач Емельянов взял в плен французского рядового. Рядовые Величко, Котиль, Пащенко, Олеников спасли штабс-ротмистра графа Тишкевича, поручиков Тимирязева и Шарлемонта. Вахмистр Иванов напал на неприятеля, устремившегося на командира полка генерал-майора Шевича. Рядовой Музыка взял в плен штаб-офицера и рядового.

Скоробогатов, Ляпин, Мамакин и Гринюк спасли от плена двух офицеров Лейб-кирасирского Ее Величества полка.

Слишком буднично выглядит этот перечень. Слишком пресно. Но немного фантазии — и можно представить себе стройные шеренги эскадронов лейб-гвардии Конного полка в ожидании команды «Марш-марш!».

Фельдфебель Лехнов

Батальонные каре лейб-гвардии Измайловского полка ждали кавалерию Нансути и Латур-Мабура за Семеновскими флешами. Рядом стояли живые стены лейб-гвардии Литовского полка. В первую атаку бросились саксонские кирасиры. Их подпустили на 50 шагов и дали залп. Этого оказалось достаточно, чтобы тяжелые кони с одетыми в железные кирасы всадниками развернулись и ускакали. Те, кто не остался лежать перед шестью каре измайловцев и литовцев.

В следующую атаку двинулись французские конные гренадеры. Всем видом они давали понять, что время шуток прошло. Что там саксонцы? Вот перед вами цвет европейской кавалерии! Но «цвет», преодолев залповый огонь, оказался на флангах каре, где напоролся на измайловские штыки. Лавина всадников откатилась на исходную. Какой-то бравый французский полковник выскакал перед расстроенными эскадронами и личным примером попытался поднять их боевой дух. Далековато для прицельной стрельбы. Но фельдфебель-измайловец Георгий Лехнов степенно обратился к офицеру, испросил разрешения на выстрел, приладился и нажал на курок. Видно было, как полковник привстал в стременах, замер на мгновение, схватился за грудь и рухнул оземь. Наповал! Лехнов так же степенно вернулся в строй.

Прошло некоторое время под картечным огнем. Каре стояли там же. Кавалерия Мюрата приготовилась к третьей атаке. Двинулись кони, перешли на рысь, потом — в карьер. И снова залпы останавливают эту массу всадников. И снова те немногие, что прорываются к каре, гибнут, накалываясь на штыки измайловцев и литовцев.

Подпрапорщик Безобразов, стоявший в углу каре, выскочил из ряда и успел штыком свалить с лошади скакавшего мимо кирасира. Рядовой Головкин закалывать никого не стал. Вышел из строя, выловил четырех кирасир, под которыми рухнули раненые кони, и привел их в плен. Комбинированный план предпочли рядовые Щедров, Лытаин, Романов, Руслов, Василев и Павлов. Поработав штыками над отставшими всадниками, шестерых привели с собой.

Умирали измайловцы так же достойно, как сражались. Рядовой Черкасов получил смертельную рану, но прежде, чем отдать Богу душу, сорвал с мундира Георгиевский крест и крикнул: «Отдайте ротному командиру, а то попадет в руки к басурманам».

Уфимский список

Среди прочих полков русской армии, покрывших себя славой на Бородине, числится и Уфимский пехотный. Полк как полк, не лучше и не хуже остальных.

К началу Отечественной войны 1812 года его история насчитывала всего полтора десятка лет. И это как нельзя лучше подчеркивает, что и русская армия в тот период была в отличном состоянии, и солдаты простых армейских полков из отдаленных окраин империи готовы были воевать достойно.

В полковой истории не осталось описаний конкретных подвигов на Бородинском поле. Но в фондах Бородинского военно-исторического музея хранится наградной список нижних чинов Уфимского полка, представленных к награждению Знаком отличия ордена Святого Георгия. Есть и формулировка: «Сии воины были отменной храбрости преисполнены. Во все время сражения находились впереди, ободряли своих товарищей, когда же неприятель пошел на редут, то, несмотря на сильный картечный огонь, оные воины первыми в штыки устремились, многие из них ранены были, но побоище до самой ночи не оставили». Вот их фамилии: Арслан Ахметов, Ислам Бакиров, Павел Жуков, Яков Иванов, Салават Нуриев, Тимирзан Султанов, Данила Хавтурин, Корней Шкурлатен.

Есть еще один удивительный список. В Уфимском пехотном полку в нижних чинах, а также подпрапорщиками и портупей-прапорщиками служили и представители дворянского сословия. Всего таковых, участвовавших в Бородинском бою, — 8 человек. Среди них два брата: Шамшев А.П. и Шамшев Д.П. Оба — рядовые. От роду — четырнадцати лет.

Преображенец-ветеран

Случалось и обратное. Среди прочих награжденных за Бородино оказался и унтер-офицер лейб-гвардии Преображенского полка Федор Черняев. Он успел повоевать с турками. Брал Очаков в 1788 году и Измаил в 1790-м. Сражался с французами в 1805-м под Аустерлицем. К тому моменту, когда началась Отечественная война, прослужил в армии. 35 лет!

После Бородинского сражения ветеран, кстати говоря, тоже не успокоился. Дрался с Наполеоном под Кульмом в 1813 году, брал Париж в 1814-м.

Год спустя его произвели в офицеры, наградили орденом Святого Георгия. Редкий случай по тем временам, когда на мундире одного человека можно было увидеть и солдатского, и офицерского «Георгия». В отставку Черняев вышел в чине штабс-капитана только тогда, когда наступили в России мирные времена, — в 1816-м.

* * *

Солдат и унтер-офицеров за подвиги в Отечественной войне 1812 года награждали только одной наградой — Знаком отличия ордена Святого Георгия. Тогда не было степеней, и в случаях, когда кто-то отличался повторно, жаловали деньгами — прибавкой в треть жалованья. На третий раз денежное довольствие увеличивали вдвое. Повторные награждения не практиковались. Но один и тот же крест могли получить несколько человек. Дело в том, что солдатский «Егорий» после смерти владельца сдавался в орденский Капитул и дальше им могли наградить следующего героя.

Тем не менее имеется довольно точная статистика по награждениям. А следовательно — и по числу официально признанных солдатских подвигов в 1812 году. Всего в Отечественную войну было произведено 6783 награждения.

Сохранились послужные формуляры, наградные списки, рапорты с представлениями. Но сухими документами не заменить живое описание подвига. И утерянное единожды нам не вернуть.

Но такова уж была традиция в русской армии. Подвиг — это и есть солдатская работа. Хотя всем и всегда было очевидно: солдатская работа — это и есть подвиг.

http://www.russkiymir.ru/russkiymir/ru/magazines/archive/2012/09/article0001.html