 |
| Татьянин день | Николай Байков | 12.09.2012 |
12 сентября — праздник обретения мощей святого благоверного князя 
Даниила Московского. Мы публикуем воспоминания покойного звонаря Храма Христа Спасителя и Московского Кремля Николая Гермогеновича Байкова. Впервые он поднялся на звонницу именно в московском Даниловом монастыре.
Мы в свое время много знали о князе Александре Невском — из фильмов, литературы, а князь Даниил как бы в тени оставался. Князь, благоверный. кто бы стал о нем рассказывать подробно, преподавая историю в советской школе? И он у нас был забвен.
И вот как-то случилось, пришел в храм 12-го сентября. Знаю, что сегодня — перенесение мощей святого благоверного князя Александра Невского. И как-то так получилось, что две свечечки в руках оказываются. Помню, отец Дмитрий Смирнов страсть не любил, когда люди во время службы ходят и свечки ставят. Думаю: «Первая свеча — князю Александру. А Господь разберет, кому вторая». И выясняется вдруг, что сегодня еще и перенесение мощей князя Даниила. Значит, ему.
А время было — самое начало даниловского строительства.
Вот с тех пор, с того праздника, стали интересоваться, что за князь Даниил такой. Находим акафист ему, образ, умиляемся Узнаем: да, есть монастырь. Но от нас далеко, что там творится да что нам там делать — Бог весть.
И вот как-то пришел в Данилов монастырь и очень быстро там остался.
Про Данилов-то много уже рассказано о том, как все строилось, как было организовано. У истоков стоял удивительный человек — архимандрит Евлогий (Смирнов), бывший экономом в Троице-Сергиевой лавре, сейчас уже архиепископ. Он был назначен наместником возрождающегося Данилова монастыря в 83-м году, трудился в нем от самого начала, от первого колышка, дай ему Бог здоровья. Потом его внезапно сняли с должности. Надо ли теперь понимать, как это было? Он удалился из монастыря, а потом, когда пришло время поднимать Оптину пустынь, был назначен ее наместником. Стоять у истоков двух возрождающихся монастырей — это надо быть особенным человеком, и вот такой наместник был у нас в Даниловом.
Я тогда и не думал быть звонарем, послушаний хватало. Скажут: «Поди, помоги в просфорне» — идешь. «Помоги пол помыть?» — «Пойдем». Да и звонницы-то настоящей не было.
Вообще где тогда в Москве были колокола? В Елоховском, Новодевичьем. Два мастера на всю Россию остались — Владимир Иванович Машков, который звонил в Новодевичьем монастыре, и отец Михей из Троице-Сергиевой лавры. Мы в Даниловом общались с теми людьми, которые составляли их окружение и чему-то от них научились, например, с Игорем Васильевичем Коноваловым, который и занимался восстановлением звона. Были звонари — самородки, люди, которые сохраняли звонарское искусство, может быть, знали тонкости, но практиковаться-то им было негде.
Звонить в колокола я начал совершенно чудодейственно и спонтанно.
В середине 80-х, когда Данилов только-только восстанавливался, так никто звонить-то толком и не умел. Игорь наш Васильевич, уже имея какие-то знания, обучал интенсивно. Был у нас в монастыре энтузиаст, назначенный по колокольным делам, иеромонах Антоний (Плясов). Все шло методом подбора, «тыка». Изучали литературу, старались добыть всю возможную информацию о том, где, когда и что было.
Звонницу комплектовали постепенно, с большим энтузиазмом. Бывало, колокола для Данилова монастыря выкапывали из-под земли.
Был случай. Приезжают люди с отцом Антонием (тогда он был Плясов Юра) в деревню в Подмосковье. Заходят во двор, говорят: «Ну вот, известно, что у вас есть колокол в коровнике». — «Да, есть» — «А откуда?» -«А это когда колокола били, дед у нас был еще ребенком, и вот при нем, рискуя благополучием, взяли колокол, обернули, чтобы сохранить, и закопали».
И вот потом, уже когда дедушке пришло время отходить в другой мир, он призвал добрых молодцев и сказал про колокол. Сперва не поверили, потом решили проверить и раскопали. Проверили — звонит. Церкви не было рядом, и его повесили на перекладину в коровнике.
Начинают объяснять: «А Вы понимаете, что колокол должен в Божием храме висеть? Данилов монастырь вот открыт"… - «А может, мы не знаем, а мы к нему привыкли, животные от него лучше себя чувствуют, когда он звонит на всю округу…».
Просят отдать — категорический отказ. Деньги уже хотели предложить фантастические. и вдруг кто-то сообразил: «За четыре пол-литры отдадите?» — Нет. Вот за пять отдадим!".
Вот такие вещи.
Колокола доставали из разрушенных зданий, потом музеи стали их отдавать.
Вот к 85-му году колокольню восстановили, колокольчики собрали, и у всех появилось желание в колокола позвонить. И у меня, конечно, тоже, хотя было полным-полно своих забот: я иподиаконствовал в Троицком соборе. А раз соборный иподиакон, значит, обеспечиваешь все: лампады, уборку храма, постилку ковров, тишину во время богослужения, хоругви на крестном ходу.
Тем не менее, когда колокола подвесили, люди стали подниматься на колокольню с желанием позвонить. Вначале это было нечто невразумительное: у каждого был свой колокол, он в него добросовестно бил-долбил. Тем не менее, звонили по уставу, в положенное для звона время.
После стали изучать, как надо звонить, чтобы выходило красиво и благозвучно. У Плясова — старшего монастырского звонаря — Игорь Васильевич сначала был первый помощник, а в 90-м году уже стал старшим в Данилове звонарем. На колокольне он вообще совершил труд титанический: и изучил, и на практике попробовал, и научную базу подо все это подвел.
Мы-то пришли в колокола позвонили, поучаствовали — и разбежались по своим послушаниям. А для него это было основным делом.
А потом потихонечку я начал позванивать более-менее регулярно. У звонарей-то было интересно!
Случаи были разные. На колокольне лестница идет «винтом», сужается-сужается, и последний поворот — узенький ход и высокие-высокие ступени. Летом туда подниматься великолепно, а вот когда идешь зимой в шубе — это нечто! Это ужас! Худощавого человека в шубу наряди — он там мучается, чтобы пройти, а как просачивались те, кто поплотнее, я не знаю.
Со мной было так. Поднялись на колокольню. На мне — тулуп мощнейший, валенки. Мороз ведь! Происходит звон — начинаешь сбрасывать с себя верхнюю одежду, потому что когда раскачиваешь колокол, становится очень жарко. Закончили, оделись, пошли.
Начинаем спускаться по лестнице, и я чувствую, что застрял в своем обмороженном тулупе на этом самом узком повороте. А сзади в затылок дышат и начинают по тебе активно постукивать, мол, что ты там застрял? А говорить бесполезно: те, кто сзади, тебя не услышат. Они себя-то насилу слышат, а ты говоришь — и звук весь уходит вниз. Им иди — и все. Думаю: «Что же мне делать?» Потом взмолился и вдруг чувствую некоторое освобождение. Шеф мне сказал: «Ты ноги-то, смотри, поаккуратнее, подними». Поднимаю — и чувствую, что еду как на санках вниз по лестнице и почему-то так мне легко. А это, оказывается, тулуп мой наверху остался, а я из него выскользнул. И скатился вниз до первой нашей «тренажерной» комнатки.
Много разных случаев было, так что рассказывать можно долго.
А вообще все в монастыре было связано с князем Даниилом. И от первого до последнего дня моего там пребывания это было состояние Великой субботы. Зима ли, лето ли — неважно. Всегда — ожидание и предвкушение: «Готовься, вот-вот будет».
