«Мир должен стать откровением любви Божией»

Интервью со священником Антонием Ильиным

— Каково Ваше самое общее отношение к услышанному?

— Исполнение «Апокалипсиса» Владимира Мартынова (на слова из Откровения Иоанна Богослова) произвело очень благоприятное впечатление. Прозвучала прекрасная музыка, которую можно назвать церковной — в широком смысле этого слова. Композитор решал наипервейшую для него задачу — донести до слушателя именно Слово, а не какие-то музыкальные пассажи или впечатляющие гармонические ходы.

При данном подходе оказался очень уместным музыкально-постановочный минимализм. Он не навязывает своей трактовки, своего толкования. Это очень важно при творческом обращении к слову Божьему, которое идет от личности к личности. И каждый раз оно воспринимается в меру сердечной просветленности каждого из нас. Представленная же художественная трактовка не навязывает своих акцентов, своего толкования. Композитор становится как бы свидетелем Слова, а не его интерпретатором.

— Не был ли слишком смел автор в своем прочтении Нового Завета?

— Можно отметить не просто ответственное, а благоговейное отношение композитора к тексту Апостола христианской веры. Текст прозвучал в каноническом, синодальном переводе, очень непростом, в частности, для музыкальной обработки. Возможно, был творческий соблазн его упростить. Донести же до слушателя исходный материал — настоящий творческий подвиг. Это впечатление есть, и оно очень четкое.

— Допустимо ли музыкально-драматическое прочтение этой эсхатологической книги Нового Завета?

— А почему бы и нет? Эта книга не была бы Откровением, если бы она ничего не открывала. На самом деле нет никакой церковной традиции использования этого текста. Он не читается на литургии, оставаясь за рамками богослужения в храмах. Т. е. литургически не употребляется. Текст во многом таинственно-мистический, но это и дает импульс для индивидуальных творческих «инсайтов».

— Насколько необычен общий концепционный замысел сочинения?

— Верность тексту Откровения привела композитора к светлому, по сути возвышающе радостному финалу произведения. Часто трактовка Откровения бывает неверно акцентуирована. Читать же его надо, исходя из конца, из финала. Важно то, чем оно заканчивается — новым небом, новой землей. Определяющий его вектор — преобразование мира. Тайна Восьмого дня, если хотите, открывается в конце Апокалипсиса. Все остальное — тот трагический путь, по которому идет человечество. Это альтернативный путь, по сути трагический путь поиска возможностей использования свободы, данной человеку. Другого конца не может быть. Мир должен стать откровением любви Божией. Мир — это место встречи Творца и творения.

— А Вы впервые знакомитесь с творчеством Владимира Мартынова? Кстати в нынешней театральной олимпиаде звучат также его «Плач Иеремии», «Песнь песней», «Лития"…

— Да, я слышал его музыку впервые. И в данном случае мои размышления — это размышления священника, не являющегося специалистом в области музыки — т. е. зрителя-дилетанта. Но, хотя я и не могу говорить с профессиональной точки зрения (я кандидат богословия, а второе образование у меня — медицинское), должен сказать, что вещь получилась в хорошем смысле литургическая. Она пронизана подлинно литургическим духом, молитвенным настроением. Конечно, это не значит, что «Апокалипсис» годится для богослужебного употребления. Упаси, Боже!

— Что, неужели совсем обошлось без трудностей восприятия музыки?

— Мои критические замечания исходят главным образом из впечатления некоторой растянутости художественного прочтения первой главы. Если сократить в ней еще ряд фрагментов (а весь текст не мог не сокращаться, т.к. полное его музыкальное исполнение могло бы продолжаться до утра), то появилась бы возможность больше фрагментов оставить в следующих главах.

— Как Вы думаете, мог бы автор обратиться и к другим книгам Священного Писания?

— Данный опыт обращения к слову Божьему оказался очень плодотворным, благодатным, и он не стал, как это нередко бывает при благих намерениях, «длинным комом». Это целомудренный опыт отношения к слову Божьему, не часто встречающегося у современных творческих людей. Его отличает подлинная церковность, требовательность автора к себе. Думаю, что автор вполне мог бы обратиться и к другим библейским книгам, которые перекликаются с Откровением своим профетическим напряжением — Исайи, Иезекииля… Может быть, они станут точкой приложения сил композитора в будущем.