 |
| Православие.Ru | Артемий Ермаков | 22.06.2001 |
Писать о технических объектах и технологических процессах, плотным кольцом окружающих современного ребенка, — дело не слишком благодарное. Пока статья выйдет в свет, официальные нормативы технического оснащения школьных классов могут смениться дважды, если не трижды. Что же до аналогичного домашнего окружения, то сумма его вариантов и комбинаций во много раз превышает количество научно-фантастических романов, издающихся сегодня. Если кому-то кажется, что для решения проблемы взаимоотношений его ребенка с техническим миром достаточно найти пределы разумного пользования компьютером, телевизором, магнитофоном и другой бытовой техникой, то он ошибается. Вообще, термин «пользование» в этом случае давным-давно пора заменить словом «сотрудничество» или даже «сосуществование». Хотим мы этого или нет, но технические средства обучения давно уже перестали быть набором послушных человеку предметов. Они вошли в среду нашего обитания наряду с комарами, деревьями и воздухом. Они стали частью той реальности, что встречает человека при рождении и готова сопровождать его до самой смерти, а, возможно, и дальше. Не верите? Тогда смотрите сами.
Картинка первая
ДИВЕРСАНТЫ В КОЛЫБЕЛИ
Недавно, я гостил в одной очень серьезно верующей семье, на первый взгляд, круто отмежевавшейся от искушения электроникой и психотехникой. Компьютер и телевизор отсутствовали, в принципе. От подаренной родственниками микроволновой печи молодые супруги шарахались, как от холерного барака. Читать, считать, писать или говорить по-испански семимесячного младенца, слава Богу, никто не учил. И все же именно из его кроватки я извлек игрушки, поведение которых привело меня в неописуемый ужас. Первой была утка. Самая обычная мягкая игрушка из обшитого синтетикой поролона. Но дело было совсем не в ткани. Утка крякала. Крякала, надо сказать, на совесть. Спрятанный глубоко внутри динамик издавал звуки, которых не постыдилось бы любое подмосковное болото. Родители весело и гордо махали ей перед носом своего дитяти, нисколько не задумываясь о том, что, таким образом, они не только лишают его радости будущего открытия настоящего живого утиного крика, но и возможно готовят почву для сравнения русской природы с диковинной тайваньской механикой. Сравнения, очень может быть, не в пользу отечественной реальности. Хотя (давайте задумаемся об этом сразу) домашняя механическая утка в наше время вполне может показаться реальнее дикой.
Но впечатления от утки, а следом и весь белый свет померкли в моих глазах, когда вслед за ней из кроватки достали курицу. Патентованную курицу для стимуляции нервной системы, а также других систем детского организма: зрительной, слуховой, вкусовой, осязательной (насчет обоняния я не очень уверен; по моему, она все же ничем не пахла)… Курицу, которая имела несколько режимов кудахтанья и поблескивания красными глазами, напоминавшими мигалки ГИБДД, а также гремела, хрустела, скрипела, шелестела разными членами своей поролоновой фигуры, развивая «богатство тактильных ощущений». Напоследок, она изрыгнула из своего чрева (сегодняшние игрушки обзавелись и таким внутренним органом) маленькое бежевое яйцо.
— Ну, а это-то зачем?!
Счастливые родители поспешили замять мою непонятливость и наперебой начали объяснять, что такая деталь не только придает игрушке «достоверность», но и приучает ребенка с малых лет «целомудренно» и спокойно размышлять о процессах размножения живых организмов.
Пораженный увиденным, я, к сожалению, соображал довольно туго и лишь невнятно возражал, что одно и то же тряпичное яйцо на веревочке, которое можно вынимать и запихивать в недра курицы бесконечное количество раз, никак не способствует правильному изучению биологии. Мысль о том, что столь практическое изучение этой науки в раннем возрасте не так уж обязательно, пришла мне в голову уже позднее. Кстати, как и мысль о сомнительных достоинствах «достоверных» игрушек. Ведь если буквально следовать этому принципу, то любой пистолетик должен стрелять (желательно боевыми патронами), а любой паровозик — жечь в топке уголь и возить пассажиров (желательно на Павелецкий вокзал). В конце концов, не легче ли подарить ребенку настоящую курицу (или револьвер), чем так изощренно добиваться «жизненной правды» в игре, которая все-таки должна чем-то отличаться от «настоящей» жизни?
Некоторым читателям, может показаться, что я давно отклонился от поставленной темы и слишком увлекся, описывая свои переживания в гостях. В конце концов, каждый взрослый, а потом и каждый ребенок выбирает себе игрушки по своему произволу, и ограничивать их выбор бессмысленно. Но ведь описанные мной утка и курица совсем не простые игрушки. Скорее, их (особенно курицу) можно назвать развивающими пособиями или обучающими тренажерами. Причем довольно несовершенными и безобидными. Сегодня рынок наводнен куда более эмоционально агрессивными изделиями такого рода. Вспомним хотя бы игровые приставки типа SEGA или электронных животных-«тамагочи».
По большому счету, и это — вчерашний день. Российские глянцевые журналы для родителей уже наперебой размещают рекламу некоего обаятельного чудовища (назовем его, к примеру, ОНО, правду сказать, его настоящее имя не очень-то казистее), которое «реагирует на все действия ребенка и может общаться с ним». Представьте себе, как это маленькое ушастое гибридное скрещение совенка с нетопырем для начала спрашивает имя нового хозяина, к месту или не к месту повторяя его все последующее время. Потом ОНО также будет повторять и другие услышанные слова. Еще ОНО «любит петь и ЕГО можно научить петь любую песенку». К тому же ЕМУ «нравится, когда его гладят по животику или спинке, и тогда ОНО очень забавно урчит». ОНО «реагирует на свет и засыпает когда темно». А вот, похоже, и главная разгадка ЕГО привлекательности: «если Вы заняты работой, то ОНО умолкнет, но стоит позвать его, как ОНО очнется и заговорит с Вами».
Зачем ребенку может понадобиться такое дружески настроенное существо, и что ОНО может дать человеку, вступающему в жизнь, в отличие от выходящих из моды «друзей человека»? Что, кроме бытовой стерильности отличает ЕГО от домашних животных? Некоторые «прогрессивные» родители уверяли меня, что котенок и щенок не умеют разговаривать с детьми (что, между прочим, никогда не мешало детям самим говорить с котятами). Утверждение вполне сродни тому, что искусственная утка лучше крякает. Даже если это так, все эти электронно-меховые «друзья», входя в жизнь наших детей, занимают в ней не только собачье место. Чье еще? Друзей, сестер, братьев, родителей?.. А, может быть, место живых существ, вообще? Полностью оккупировать его нашим новым «друзьям», конечно, не под силу. Но вот немного потесниться и уступить им нам, видимо, придется. Хотя, что значит «немного»? И кому «им»?
Картинка вторая
ПОТЕРЯННАЯ РЕЧЬ
С кем, вообще, чаще всего общается современный городской ребенок, особенно дошкольник? С кем он говорит? С другими детьми? Только если он ходит в детский сад (что может позволить себе не более 20% населения), постоянно и свободно гуляет на улице (около 50% городских детей), часто бывает в гостях у соседей или родственников, у которых есть дети, или, наконец, сам живет в большой многодетной семье. Общение с посторонними, но не совсем чужими взрослыми, которому так способствовали прежние общежития, коммуналки или замкнутые «дворы», сейчас становится невозможным, в принципе. Во-первых, чужими стали почти все окружающие. Во-вторых, к детям стали проявлять особенный интерес маньяки, бандиты, наркоторговцы, бомжи… А в-третьих, большинство взрослых интерес к «посторонним детям» потеряло напрочь. Все заняты, все работают. Остаются наемные няни и воспитатели (редкая экзотика) добрые бабушки и дедушки (вымирающий вид), ну и родители, разумеется.
Некоторым проблемам общения в современной семье была посвящена моя предыдущая статья «И принц, и нищий» («Школьное обозрение» N5/2000). Не возвращаясь к ней, хочу еще раз отметить, что современные родители не просто не имеют достаточно времени, чтобы по душам разговаривать с ребенком. Часто они даже не знают толком, как и зачем это делается. Много ли матерей сегодня умеют петь, например, колыбельные песни? Мне самому в детстве пели «Гренаду» и «Черного ворона». Но я знаю семьи, где давным-давно, вообще, ничего не поют, а ставят пластинку, кассету, диск или достают из коробки ЕГО (вы еще не забыли, кто у нас может «петь любые песенки»?). Детям чуть постарше включают телевизор или видеомагнитофон (хорошо еще, если на кассете окажутся мультфильмы, а не ужасы или эротика). Дети еще постарше включают их сами. Потом добавляются телефон, плеер, компьютер…
В такой обстановке дискуссия на тему «Границы применимости обучающих машин в средней школе» выглядит надуманной. Ребенок, с малых лет растущий и развивающийся в окружении электронных голосов и мерцающих призраков, сам привычно определяет эти границы. Техника учит его всему. И не надо обольщаться, что техническую среду общения создают люди. Неизвестно еще, кто кого создает, по крайней мере, последние лет тридцать. Лучшим примером этого, может быть, постепенное исчезновение или, как теперь принято говорить, «отмирание» человеческой речи.
Процесс этот, только еще набирающий обороты в России, в Европе и Америке уже давным-давно стал серьезной проблемой. Около двадцати лет назад в Германии количество детей с нарушениями речевой и слуховой способности не превышало 4%. Но в 1988−92 детский врач из Майнца Манфред Хайнеманн обнаружил, что среди трех-четырехлетних малышей процент речевых нарушений приближается к 25. Сегодня этот показатель вырос еще на 20%. Почти половина немецких детей не умеет нормально разговаривать. Да и не только немецких. В 1996 году в начальных школах Великобритании запустили специальную программу, обучающую первоклассников спрашивать дорогу и здороваться. Агентства социального страхования в той же Германии настолько озабочены ростом специальных логопедических школ, что на собственные средства выпустили книгу «Поговори со мной!» Тема более чем актуальная, ведь средняя европейская мать тратит на разговоры со своим ребенком 12 минут в день.
Пятнадцатистраничная брошюра Райнера Патцлаффа «Детство умолкает», изданная на ту же тему у нас, конечно, не может подробно описать все особенности проблемы утраты речи, но суть ее объясняет довольно ясно. «Языковедение привыкло видеть в речи человека не что иное, как средство передачи информации от „передатчика“ к „приемнику“. Однако у такого понимания, возникшего уже в XIX столетии, есть серьезные последствия. Если речь идет только о содержании, которое нужно передать, то… информация может достичь цели при помощи различных средств — письма, знаков, образов, жестов… Но для ребенка, которому предстоит освоиться с миром речи, ни в коей мере не безразлична среда. Ведь только благодаря обращенному к нему слову он может стать человеком в истинном смысле слова»,? пишет Патцлафф.
Речь — это, прежде всего, искусство движения. «Прежде, чем маленькому ребенку удастся сформулировать одно единственное предложение, ему необходимо научиться владеть в совершенстве более ста мышцами, участвующими в процессе речи и координировать их». Один из главных теоретиков кинесики (науки о движениях человеческого организма), американский ученый Кондон не так давно впервые описал удивительную синхронность движений всех частей тела говорящего и слушающего, напоминающую «изящный и плавный танец». Некоторые ученые предполагают. Что эти движения стимулируют не только мышечную активность или мелкую моторику конечностей, но и правильный рост скелета, а также активность коры головного мозга. Все эти факты приведены здесь для того, чтобы можно было наглядно представить, чего ежедневно лишает ребенка наша аудиовизуальная техника, которая, в то же время, несомненно, сообщает ему массу интересной и полезной информации.
Сторонники введения цензуры СМИ и ежедневного появления Пушкина на телевидении и Чайковского на радио должны осознать, что русская классика сохраняет свой воспитывающий, гармонизирующий человека потенциал только тогда, когда передается «по старинке», то есть из уст в уста. Составителям многочисленных сегодня фонохрестоматий и мультимедийных учебников для детей до 8 лет тоже не мешало бы запомнить это. Иначе никакие оцифрованные шедевры мировой культуры не спасут обездвиженный и потерявший речь разум.
Картинка третья
МЕТАМОРФОЗЫ ТЕЛА
Впрочем, только ли разум? Ведь младенец, сидящий перед экраном или монитором, в принципе нерасположен к активному движению. У него бегают, разве что, глаза.
То же самое можно сказать и о школьнике, ежедневно проводящем за партой пять-шесть (виноват, уже семь-девять) часов. Винить в этом современную технологическую среду не стоит. Парта? слишком давнее и древнее изобретение, а классно-урочной системе вот-вот исполнится четыреста лет. Однако в свое время эта система также рассматривалась, как обучающая технология, причем, довольно передовая (см. Школьное обозрение N4/2000). Она, между прочим, как никакая другая социальная реформа, подготовила строительную площадку для возникновения индустриального общества, и была надежной базой этого общества на всем протяжении его истории. Частично обездвижив ребенка, она, тем не менее, сохранила за ним ряд базовых физических навыков, а также привила несколько новых. В первую очередь, ручное письмо, отмирающее сейчас под напором разного рода устройств механического ввода электронных данных.
Вся предшествующая картинка нужна была мне не столько для того, чтобы напугать читателей перспективой исчезновения речи, сколько для напоминания непреходящей роли движения в развитии человека. Массовый российский читатель должно быть уже подзабыл классическую работу Энгельса «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека». Можно не разделять эволюционистские взгляды ее автора, но с тем, что облик человечества действительно зависит от характера физических движений присущих ему, как биологическому виду, трудно не согласиться. Так или иначе, но мы? люди, потому что используем для ходьбы две нижних конечности, и производим различные манипуляции с предметами при помощи двух верхних. Множество других, куда более мелких движений, гарантирующих каждому из нас выживание и самообеспечение, составляют наш образ жизни и формируют наш образ мыслей.
Прежде характер этих движений в значительной степени зависел от естественной среды обитания. Однако многие люди всегда стремились вырваться за пределы существования, положенные природой (а возможно, и Богом, но сейчас мы не обсуждаем этот вопрос), изменить первоначальную среду обитания таким образом, чтобы как можно меньше зависеть от нее. Неизвестно, знали они или нет, что это неминуемо повлечет изменения в их сознании, а потом и во внешнем облике. Мы сейчас это знаем. Знаем мы также и то, что независимость от природы оборачивается зависимостью от вновь созданной искусственной среды. Что характер наших физических движений в этой среде столько же зависит от наших потребностей и желаний, сколько диктуется ее особенностями (не побежит ведь никто, в самом деле, через оживленную десятиполосную автомагистраль, как бы он не спешил).
Какое отношение это имеет к школе и к обучению? Дело в том, что до самого последнего времени физические движения ребенка оставались, в каком то смысле, неприкосновенным запасом человечества. На отведенном ему пространстве (комната, квартира, подъезд, двор, улица…) он передвигался свободно и относительно естественно, будучи ограничен только возможностями своего возраста и социальным статусом родителей. Общественные системы обучения или профессиональная деятельность ограничивали и регулировали его активность в том возрасте (7−10 лет), когда его организм был уже так или иначе оформлен. При этом резкое обездвиживание в начальной школе все равно было чревато психологической (а иногда и физиологической) травмой.
В сегодняшних условиях, когда технологическая среда подошла к самому порогу детской и буквально врывается в колыбель, речь должна идти уже не о травме, а о мутации (стойком изменении наследственных структур организма). Мало ставить вопрос, каким будет ребенок, сформировавшийся в условиях ограниченного движения и человеческого общения в закрытом пространстве? Нужно еще понять, кем он будет?
А теперь, маленькая иллюстрация ко всему сказанному. Года четыре назад мне довелось побывать в одном маленьком городке. Уровень технического оснащения, построенной там школы был необычайно высок. Впрочем, судите сами.
«Когда вдруг выходишь к оранжевому зданию, путаясь в узких извивающихся улочках, заставленных полуразвалившимися деревянными избами, кажется, что впереди возникает мираж. Оно похоже не на школу, а скорее на межпланетную станцию, приземлившуюся в райцентре на несколько минут и готовую улететь обратно в космос по первой команде сверху. Ощущение космической станции остается и внутри, когда в полуобморочном состоянии проходишь по классам. Люминесцентные лампы, кафельные полы с вентиляцией и подогревом, видеокамеры наружного и внутреннего наблюдения. Школьное кабельное телевидение. В каждом классе видеодвойка и музыкальный центр. Бассейн (их всего три в области) с подогревом и американской системой очистки воды. Тренажерный зал. Три буфета, два спортзала. Спортивных площадок на улице тоже две. Микроволновые печи в кабинете кулинарии, швейные и стиральные машины Bosch — в „трудах“, лазерный графопостроитель — в черчении, электронные каталоги — в библиотеке. Зимний сад. Видеокомната. Спутниковая приемо-передающая (!) антенна. Фотолаборатория. Пресс-центр. Кинозал. Всюду проникающий Интернет. Компьютерных сетей несколько. Серверов, к которым стекается вся информация в здании школы (чуть было не сказал „на борту станции“), целых два, и предусмотрена возможность постановки еще четырех. Все программное обеспечение лицензионное. Не хватает, правда, штатного программиста, и техника по вентиляционной системе, но мало ли какие должности еще можно придумать от такого богатства. Больше всего внутришкольное пространство напомнило кадры из фильма „Вавилон-5“. Так и хочется, чтобы откуда-то из-за угла вышли инопланетяне, которые всем здесь и владеют». Странное ощущение иноприродного бытия этой школы, пережитое тогда, живет во мне и сегодня. Оно не уходит даже тогда, когда я вспоминаю, лица учившихся там детей. Но мне показалась удивительной не столько техника, сколько сама атмосфера, созданная ей и вокруг нее. Тогда я сравнил эту школу с космической станцией будущего. Теперь я мог бы подобрать иное сравнение. Она похожа на храм. Осталось только понять, кому и зачем там молятся.
Картинка четвертая
БОГ ИЗ МАШИНЫ
Эта картинка не связана непосредственно со школой или с детьми. Но к ней, как мне кажется, должны приглядеться все те, кто громогласно возвещает необходимость образовательных реформ, и пытается напрямую включить школу в мировую систему коммуникаций. Не лучше ли прежде посмотреть, как изменяются люди, попавшие в сферу влияния новых информационных технологий.
Это выглядит странно, но и в самом деле способы, разработанные нами для того, чтобы сохранить наши знания и облегчить к ним доступ, технические средства, призванные ускорить и разнообразить наше общение, превратились в свою противоположность. Сегодня они составляют единую расширяющуюся и устойчивую к внешним воздействиям среду. Разумеется, нельзя сказать, что эта среда независима от нас. Наоборот, только мы поддерживаем ее работу и развитие. Она растет благодаря нам. Тем больше она агрессивна по отношению к каждому из нас.
Довольно трудно сразу понять, что такое — коммуникационная среда. Это может увести нас в глубокие философские дебри. Чтобы увидеть ее, нам нужно ощутить, как изменились наши чувства. Как наши грезы вдруг стали реальны. Как что-то чуждое человеку, но вместе с тем привычное и даже приятное давит на нас извне. Те, кто называет источником такого давления кино, телевидение, радио, газеты, популярную литературу и музыку не так уж далеки от истины. Все эти средства массовой информации в сочетании с компьютерными, телефонными и транспортными сетями способны управлять, и управляют общественным мнением. Ежедневно обрушивая на человека лавину бессвязных и бессмысленных сведений, они возбуждают все наши чувства, не позволяя реально удовлетворить ни одного из них, и таким образом активно воздействуют на наше сознание и подсознание. Нас призывают голосовать и покупать. Нас учат любить и ненавидеть. Нам обещают показать все, что есть в этом мире, а также то, чего в нем нет, в обмен на то, что мы не сдвинемся с места.
И все же было бы глупо обвинять во всех наших бедах руководство телекомпаний или редакции газет. Политическая борьба за переход средств массовой информации из одних рук в другие — пустая трата времени. Последние сто лет она всегда приводила только к росту влияния коммуникационной среды. Нужно выбросить из головы сказку о банде злодеев, управляющих миром при помощи техники. Сомневаюсь, что мы вообще имеем дело с людьми. В любом случае, политики и ученые, инженеры и журналисты — такие же заложники системы коммуникаций, как и мы. Ни один из них не решится остановить механизмы, работой которых он «управляет». Да и вряд ли кто-нибудь знает, как это можно сделать. Коммуникационная среда давно уже задает правила игры и своим владыкам, и своим рабам.
До недавнего времени правила были таковы. Система коммуникаций позволяет нам желать чего-то и выполняет эти желания. В обмен на исполненные мечты мы обслуживаем систему и помогаем ей развиваться. Теперь игра стала более жесткой. Коммуникационная среда уже сама диктует нам: что и как мы должны от нее желать. Рекламные ролики часто предлагают нам не только пути решения наших проблем, но и сами проблемы. Возможно, недалеко то время, когда система потребует от каждого из нас еще большего самоотречения.
Стоит еще раз повторить, хотя коммуникационная среда рождается при помощи техники, созданной людьми, ее нельзя уничтожить, заменив людей или разрушив технику. Она не является также самостоятельной духовной или мистической силой. Вся сила, с которой она воздействует на нас, — результат нашей собственной работы, как физической, так и душевной. Поэтому простое выключение телевизора или отказ от пользования телефоном даст нам не так уж много свободы. Наше сознание и наше тело будут по-прежнему требовать привычной нагрузки.
Техника сама по себе не способна создать коммуникационную среду, а тем более поработить нас. Но мы сами, без техники успешно воспроизводим эту среду при помощи медитации, психического самовозбуждения, неограниченной сексуальности, наркотиков, алкоголя и даже курения. Моральные запреты на них в христианском обществе отнюдь не случайны. Все эти средства первоначально тоже использовались древними языческими народами для «пробуждения сознания» и «способствовали общению». Но древние знали меру. Сейчас коммуникационные технологии вышли из-под контроля и стали самостоятельной силой. Они отделяют нас друг от друга и сводят с ума поодиночке.
Сила коммуникационной среды, в конечном счете, и состоит в этой способности разделять нас, поместив каждого в отдельный мир. Дарить всякому свою вселенную, в которой он может вообразить себя кем угодно, не оглядываясь на окружающих. Наше сознание жаждет грез. Презрение к окружающей земной жизни уводит нас из общего мира в параллельный или виртуальный. Но наши чувства обычно слишком быстро возвращают нас к реальности. Вот здесь коммуникационная среда и приходит нам «на помощь», связывая наши чувства, не позволяя им вернуться. Сознание не перестает грезить и способно заплатить за эти грезы любую цену.
Кроме того, система коммуникаций способна на время избавить нас от одиночества, но лишь на том условии, что все наши контакты с внешним миром и с другими людьми будут происходить через нее. Любой из нас ежедневно встречается с огромным количеством людей. Но при этих встречах почти всегда незримо присутствует кто-то третий, не человек. Иногда это музыкальный фон, иногда движущиеся картины, иногда ритмичные движения и тому подобное, вплоть до совместного опьянения скоростью автомобиля или азартной игрой. Подталкивая нас к такому «общению», коммуникационная среда еще больше разобщает нас. Мы похожи на людей, старательно надувающих огромный шар, надеясь стать ближе друг другу. Но чем больше поверхность шара, тем меньше мы видим и знаем.
Пятую картинку я хотел посвятить описанию глобальных поисковых систем и размышлениям об их роли в современном образовании, но вовремя остановился. Во-первых, тема Интернета в школе сама по себе слишком серьезна, чтобы касаться ее вскользь. А во-вторых, его мощное вторжение на российский образовательный рынок началось слишком недавно и до сих пор носит, в основном, рекламный характер. Серьезно обсуждать итоги и последствия этого вторжения можно будет только тогда, когда мы столкнемся с первым поколением людей, выросшим «в сети» (или «в сетях»?). А до этого времени, можно лишь наблюдать и задавать вопросы.
Кстати, один такой вопрос уже несколько лет не дает мне покоя. Он связан с поведением людей, постоянно, как они сами выражаются, «сидящих» в Интернете. Почему удерживающее их перед экраном эмоциональное напряжение в наибольшей степени обостряется в моменты поиска данных (то есть тогда, когда они сидят перед экраном практически «вхолостую»; ведь информация еще отсутствует) и стремительно падает после удовлетворения очередного запроса (когда вроде бы должна начинаться работа с данными)? Значит ли это, что Интернет реально необходим большинству людей затем, чтобы искать знания, а не затем, чтобы получать их? Или это вовсе ничего не значит, и мне просто попадались слишком легко возбудимые люди? Все это и еще многое другое только предстоит выяснить.
Ну, и напоследок, не откажу себе в удовольствии черкнуть пару строк об эволюции «достоверных» кур. Одна из них попалась мне на глаза буквально, сегодня. «Интерактивная игрушка нового поколения! Рожает и говорит по-русски!!!»? гласила реклама в одном из центральных детских магазинов Москвы. Как видите, этот вид неживых существ уже довольно далеко ушел в своем развитии. Она свободно «разговаривает и поет, вращает глазами, пританцовывает, ее можно покормить (!) цветочками (?), антеннки на ее голове светятся. Любите ее, играйте с ней, разговаривайте, ласкайте, — и она подарит вам маленького цыпленочка, а может даже и близнецов!.. Курица может повторять рождение. Для этого просто необходимо перезагрузить программу, нажав на клавишу „Повторное рождение“ в основании игрушки».
Бедные живые существа! Как они устарели…
