 |
| Православие.Ru | Игорь Белобородов | 17.08.2012 |
Недавняя инициатива Минюста повысить 
планку брачного возраста с 18 до 21 года вызвала массу дискуссий: одни говорят, давно пора жить, «как во всем цивилизованном мире», и создавать семью зрелыми людьми, другие, наоборот, видят в новом законопроекте мину замедленного действия и очередной выпад против традиционных ценностей. О том, как связаны повышение брачного возраста и мужское бесплодие, почему железобетонщицы внесли свою лепту в разрушение института семьи и какие образовательные эксперименты чреваты всплесками разводов и абортов рассказал директор Института демографических исследований Игорь Белобородов.
Деструктивная технология
— С точки зрения демографа, к чему приведет повышение планки брачного возраста до 21 года?
— Здесь много вопросов, недоумений, но с точки зрения демографии — это однозначно деструктивная правовая технология. Во-первых, это негативно с точки зрения стабильности браков и брачной ситуации. Общество, заинтересованное в повышении рождаемости, также заинтересовано в более ранних браках. Естественно, что чем позже люди создают семью, тем короче репродуктивный период пары. Во-вторых, это приведет к социальной напряженности в ряде российских регионов, где традиционно практикуется более раннее вступление в брак. На Кавказе, в Туве и Башкирии такой законопроект вызовет бурю недовольства, и большая часть браков будет уводиться в подполье. И, в третьих, в условиях России это чревато еще и рисками добрачного поведения. В массовом сознании такая инициатива тянет за собой повышение популярности внебрачных сожительств, неправильно именуемых «гражданскими браками». И получается, что молодые люди — потенциальные супруги и будущие родители — обрекаются на самые кризисные модели поведения.
— Какие именно?
— У нас средний возраст сексуального дебюта определяется в диапазоне от 13 до 15 лет. Девочки чуть позже, мальчики чуть раньше, но с 13 до 15 лет огромная масса подростков (в процентах) вступает во внебрачные отношения. Это чревато преждевременными беременностями, абортами. С этим надо срочно что-то делать. Родители, поставленные в ситуацию, когда брак не предполагается, выбирают прерывание беременности. А это тянет за собой риск бесплодия, психологические последствия. И, конечно, усугубляется ситуация с распространением венерологических инфекций. Любой венеролог вам скажет, что чем больше промежуток между началом половой жизни и вступлением в брак, который является единственным общественным институтом, гарантирующим безопасность в этой сфере, тем больше вероятности заражений. У нас ведь огромный процент мужского бесплодия, связанный с инфекциями, полученными в период «разгульной молодости». Я уже молчу про СПИД. Все эти риски выше, чем дальше мы отодвигаем возраст вступления в брак от сексуального дебюта. У нас ситуация в этом плане и так не очень хороша (цифры по заболеваемости). Это не значит, что понижение брачного возраста до 16 лет решит эти проблемы, но что повышение до 21 года их усугубит — это факт.
Опыт добрачного сожительства повышает риск развода в будущем
— А может, просто мы идем по пути Европы? Пожить для себя, встать на ноги, а потом уже создавать семью. А до того можно просто жить с…. любимым человеком.
— Вы тут не случайно запнулись. Давайте будем называть вещи своими именами. Не с «любимым человеком», а с партнером. Это не супруг, не супруга. Даже само понятие «партнер» говорит о сделочном характере отношений. Это такая сделка на взаимовыгодных, как это может казаться, началах. Только такой союз существует, пока устраивает набор потребляемых характеристик, когда же «товар» теряет привлекательность, его заменяют на другой. Такие союзы превращают человека в потребителя, где объектом потребления является партнер. Происходит девальвация вековых устоев, которые гарантировали обществу стабильность. Кроме того, хорошо известно, что такие союзы не бывают устойчивыми, что имеющие опыт сожительств ориентированы на меньшую рождаемость, в таких союзах больше уровень насилия, склонность к девиантному поведению. Кроме того, распадается таких союзов, безусловно, больше, чем сохраняется.
Почему? Главная причина — совершенно другой подход к отношению. В сожительстве изначально нет настроя на серьезные отношения. Это апофеоз потребительства. Мне очень странно, почему защитницы женских прав молчат об этом. Потому что именно женщина таким образом низводится на уровень половой тряпки. Мало того, что ее унижают как личность, она не имеет никаких прав в таком союзе, сожительство выгодно только мужчине. В случае внебрачной беременности все последствия расхлебывает, как правило, только женщина. А потом далеко не всем удается с ребенком выйти замуж. Да и сам комплекс отношений во внебрачном союзе не предполагает далеко идущих планов. Потому что если они есть, то ничто не представляет трудности закрепить их чем-то более серьезным. Ведь что такое брак? Это обязательство, подтверждение верности. Эта практика во всех культурах имеет пожизненное значение. Сожительство же носит пробный характер и существует для того, чтобы наименее ответственные и серьезные мужчины могли реализовать свои сугубо физиологические инстинкты в более дешевой для себя форме. А многие женщины по наивности оценивают такой союз как брак — не случайно у нас по переписи замужних женщин почти на 100 тысяч больше, чем женатых мужчин.
— Такая удобная форма отношений, наверное, создает мощную конкуренцию официальным бракам?
— К сожалению, так называемые «гражданские» браки вытесняют официальные. И не просто вытесняют, но во многом его подрывают. Сегодня в самой репродуктивной группе от 20 до 28 лет около 25% имеют опыт «гражданского» брака. Эти 25% живут за рамками традиционных семейных отношений и, как правило, не настроены на рождение детей в своих «гражданских союзах». К тому же опыт добрачного сожительства повышает риск развода в будущем. Если сравнивать с 1960—1970-ми годами, сейчас на брачном рынке больше женихов и невест, то есть браков по факту должно быть больше. Однако на деле браков заключается намного меньше, потому что огромная доля этих союзов уходит во внебрачное сожительство, которое подчас выглядит как походно-туристические вылазки на пару месяцев.
Наследство советской эпохи
— Активная деконструкция института брака происходит последние 20 лет, или просто пожинаем плоды, посеянные намного раньше?
— Все основные разрушительные тенденции были заложены и достигли своего апогея именно в советский период. И где-то с 1960—1970-х годов уровень разводов не падает. Основной удар коммунистического режима пришелся на государствообразующую нацию — на русских. Цели уничтожить исключительно русских, может быть, и не ставилось, но сделать народ слабым, контролируемым нужно было. В первую очередь разрушили Церковь, которая всегда была оплотом и защитницей семьи. И, конечно, пристальней всего за процессом разрушения устоев следили в столицах и крупных городах. Национальным республикам в этом плане повезло больше: они «варились в собственном соку». До республик Средней Азии, дальних регионов этот антисемейный пафос не доходил. А Москва стала кузницей разрушительных инициатив. Тогда же женщин вырвали из семьи, разрешили аборты, был нанесен удар по наследственному праву. Фактически у отцов отняли стимул работать, быть активными, пассионарными людьми. И убили культуру хозяйствования: детям ничего не передавалось. Жить надо было здесь и сейчас. И начали внедрять культуру матриархата. В нашей истории всегда употреблялось слово Отечество, а в советские времена активно внедрялся культ Родины-матери.
— Но ведь это было во времена Великой Отечественной войны. Образ женщины- матери, которую надо защитить, за которую шли воевать.
— Но мать была такая мужественная, с мечом, на пьедестале. Начали появляться женщины с не характерными для них профессиями: женщина-асфальтоукладчица, железобетонщица, космонавт. Была задача разобщить женщин и мужчин, показав, что женщина самодостаточна. И на уровне законодательства женщин сделали максимально независимыми от мужчин. Легализовали аборты, женщина стала единолично решать судьбу ребенка после развода. Женщинам был открыт путь к рынку труда. А в мужчинах так же стремительно умирало мужское начало. Неполные семьи, где мальчиков воспитывает одна мама, женское воспитание в школе, смешанное обучение (девочек и мальчиков в одних классах) — и парень вырастал слабым, инфантильным существом.
Семейной жизни надо учить и учиться
— Большая часть заключаемых сейчас браков распадается. В перспективе хоть что-нибудь изменится?
— Положительных изменений нет. Видимо, мы достигли максимума, и расти просто уже некуда. И так занимаем первые места в мире по абортам и разводам. Россия, Украина, Белоруссия — печальные лидеры. Около 60−70% от числа ежегодно регистрируемых браков распадаются. Причем и ранние, и зрелые браки подвержены разводам в одинаковой степени. А если к этому добавить еще и внебрачные союзы, показатель будет еще печальней. Раньше, когда я видел свадьбу, я радовался, сейчас же радоваться особо нечему — большинство из этих браков в течение первых пяти лет распадется. Ведь у нас учат всему, но только не тому, как создать крепкую семью. Эта сфера осталась вне зоны государственного интереса. В США выделяется сотни миллионов долларов на программы, пропагандирующие воздержание до брака, супружескую верность, неприемлемость абортов. У нас таких программ нет. Вместо этого — курсы планирования семьи, где готовят школьников к тому, чтобы стать потребителями контрацептивов.
— Не только. Нам еще рассказывали, как не заболеть СПИДом.
— Понятно, что все это проводится под грифом международных организаций и, конечно, на их средства. «Социальные инженеры» прекрасно понимают, что основа сильного общества — многопоколенная, крепкая семья. Она — главный донор для всех общественных систем. Это и общеобразовательные учреждения, и рынок труда, и армия, и любая другая сфера. Не случайно именно семья как фундамент всего общества подвергается усиленному прессингу. Это самый короткий путь уничтожения народа. Например, уже сейчас видно, что в Сибири и на Урале, где в 1990-е ребятам школьного возраста усердно промывали мозги программами планирования семьи, фиксируется большой всплеск разводов, венерических заболеваний, подростковых беременностей и, кстати, потребление наркотиков.
— В других регионах все так же печально?
— В Москве и Питере разводятся чаще всего. Примерно тот же уровень держится в других городах-миллионниках, особенно Центрального региона, где сконцентрирована значительная часть славянского населения. Наименее характерны разводы для Кавказа и национальных республик. Вывод неутешителен: самой сильной брачной эрозии оказались подвержены русские.
— Точка невозврата пройдена, или есть шансы как-то переломить ситуацию?
— Можно ввести меры, которые значительно снизят риски разводов. Во-первых, процедура разводов должна быть многоступенчатая. Она не должна совершаться по первому капризу. Период на раздумье должен быть максимально длинным: надо дать возможность супругам примириться. Большинство опрошенных, около 80%, имеющих опыт повторного брака, заявляют, что первый брак нужно было сохранить. Мне очень нравится практика Ирландии: там существует целая система центров семейного консультирования, задача которых — сохранение семьи. Перед разводом супруги обязаны посетить такой центр, и там сделают все для их примирения. Кроме того, надо наделить равными правами отца и мать. И более строго спрашивать с мужчин за детей. Женщина не должна одна нести ответственность за ребенка, так же как не должна единолично решать судьбу ребенка после развода. Во-вторых, ребенок должен иметь право выбирать, с кем ему жить. Важно учитывать, кто инициатор развода и по какой причине. Не беру крайние случаи: насилие, алкоголизм. Но в основной массе разводы происходят с формулировкой «не сошлись характерами». А за этим стоит простое неумение жить семейной жизнью. И мне кажется, первые пять лет супружеской жизни такие заявления принимать вообще нельзя. Эти пять лет — самый тяжелый период семейной жизни. Идет притирка характеров, адаптация к семейной жизни. Именно в это время надо сделать все возможное, чтобы семья сохранялась.
С Игорем Белобородовым
беседовала Екатерина Люльчак
