«Музыка должна выталкивать человека в небо»

«ЗАВТРА». Илья Борисович, быть регентом главного храма страны, соучаствовать в молитвах святейшего патриарха всея Руси — это исполнение, как мне кажется, сокровенной мечты каждого православного хорового дирижёра. Не опасаетесь ли, что у вас может случиться утрата большой цели, творческая остановка — ведь стремиться, вроде бы, уже и не к чему?

Илья ТОЛКАЧЁВ. Я думаю, что в музыке вообще не может быть никакой остановки. В творчестве, если это настоящее творчество, остановка невозможна. Да и славная дореволюционная история нашего хора не позволяет расслабиться. Планка, достигнутая лучшими регентами, композиторами и солистами, работавшими в храме Христа Спасителя в конце XIX-начале XX веков, — всегда наверху. Поэтому говорить, что, мол, сегодня я достиг пика, высшей точки, в принципе не приходится. Думаю, что этот период — не вершина, а только начало работы. На сегодняшний день ещё очень многое надо сделать, чтобы улучшить звучание хора.

«ЗАВТРА». А ваша чисто композиторская деятельность: какой вы её видите в будущем?

И.Т. Я про будущее вообще ничего говорить не берусь. Композиция сегодня в значительной степени ушла для меня на второй, даже на третий план, потому что просто физически нет времени сочинять. Есть какие-то вещи, которые были написаны, когда я уже стал регентом хора храма Христа Спасителя, но они все скорее заказного характера. Сочинённые по необходимости или же по заказу святейшего патриарха — все они имеют значение исключительно прикладное. Поясню, что это такое: например, потребовалось написать короткую вещь под названием «Полихронион» — многолетие святейшему патриарху на греческом языке, которое должно было быть, главным образом, быстрым, возвышенным и мажорным. Я это написал только для того, чтобы песнопение существовало в конкретных богослужениях. Или нужен был тропарь святителя Филарета к нашему десятилетнему юбилею — я его написал. Но постоянного творчества у меня сейчас нет по причине загруженности.

«ЗАВТРА». То есть мы столкнулись с парадоксальной ситуацией: для развития одной из сторон вашей деятельности — композиторской — нужно, чтобы на фланге регентства у вас стало что-то хуже, и наоборот. Это так?

И.Т. Нет, я не хочу, чтобы было так. Нужно просто структурировать время, чтобы всё успевать. Наверное, это некая черта характера — неорганизованность в личном времени, мешающая и в творчестве тоже. Отвлекает от сочинительства масса других дел. А нужно какими-то из них пожертвовать, просто сесть и написать музыку. Ведь у меня есть много задумок, которые остаются пока в голове, но которые хотелось бы воплотить в звуки. К примеру, я, после разговора с заведующим богослужебной редакцией Издательства Московской патриархии священником Иоанном Нефёдовым, воспринял его слова как некое интересное для меня поручение: написать песнопения к чину облачения патриарха. Пока это мной не выполнено. Между тем, я хотел бы написать музыку в византийском стиле с другими словами — не с теми, привычными, что приняты сейчас.

«ЗАВТРА». Для православия, в том числе для православной музыки, византийская традиция, перетекшая в древнерусскую, как мне кажется, органичнее, чем европейские ходы, аккорды, мелодика. А кого вы чтите из своих предшественников — не только в храме Христа Спасителя, но и из тех, доступных нашему историческому зрению и нашему слышанию, — регентов-композиторов? А их было немало: вспомните только блистательных «синодалов», которые одновременно дирижировали хором синодального училища и сочиняли музыку, которую ваш коллектив наверняка исполняет сегодня. Чего стоят имена этих великих людей — от классика Кастальского до автора гимна СССР Александрова и других мастеров советской эпохи! Какая фигура вам интереснее здесь?

И.Т. По музыкальному мировосприятию — это Александр Дмитриевич Кастальский. Мне кажется, что он из, условно говоря, композиторов церковных, самый русский. Он активно развивал почвенничество в нашей музыке. Он сумел совместить русскую песенность с церковной трезвостью. В его музыке нет ничего наносного, вульгарного. Музыка, которая была за пределами церкви, вдруг стала церковной. Он умудрился это сделать каким-то чудесным образом. Это мне больше всего нравится. И композиторски, чисто стилистически Кастальский мне тоже дорог. А ведь Александр Дмитриевич от нас во временном плане не так далеко отстоит, он пожил и творил в ХХ веке.

«ЗАВТРА». Вернёмся к вашей композиторской деятельности. Вы выпустили диск, где добились, на мой взгляд, большой победы — создания новой литургии, созвучной нашему времени…

И.Т. Почти всё, что записано на этом диске, сделано как гармонизация обиходных напевов. Я с детства слышал церковные произведения, которые не имели авторства. Их просто пели бабушки на будничных службах. Потом я узнал, что всё-таки эта музыка кому-то принадлежит, какому-то автору, или есть догадки на этот счёт. Во всяком случае, большинство обиходных вещей имеют мелодии, узнаваемые для православного человека. Мне захотелось сделать несколько гармонизаций для большого хора, написанных сегодняшним языком. Оставаясь при этом в рамках канона, который сложился в русской духовной музыке. Что из этого получилось, судить слушателям.

«ЗАВТРА». Понятно, что регентами хора главного русского храма не становятся «просто так», даже получив очень хорошее образование. Вы как-то должны были соприкасаться с музыкой именно в стенах храма. Как это происходило?

И.Т. Для меня это было совершенно естественно, потому что я родился в семье священника. И храмовая музыка звучала для меня от рождения. В приходе, где служил папа, было много воцерковленных детей, которые тоже любили церковное пение. И из них впоследствии сложился молодёжный коллектив. Это был первый мой хор. Мы пели во время, когда ещё не позволялось повсеместно петь православную музыку. За это могли наказывать, но, тем не менее, мы пели в храме на службах, когда это можно было делать — в будние дни, а впоследствии заняли место правого хора. Это было в конце семидесятых годов в Троицком соборе Успенского монастыря города Александров Владимировской области, где служил и продолжает служить мой отец. Я учился тогда в школе, как и те юноши и девушки, которые пели со мной в хоре. Мы были достаточно дерзки и выбирали для исполнения серьёзные вещи, брали на себя ответственность исполнять православную музыку Чайковского, Рахманинова. Нам это очень нравилось, и мы старались исполнять её хорошо. В юности было такое счастливое время, когда, не обращая внимания на возможные неприятности со стороны власти (мы учились в школе и могли получать какие-то взыскания), мы ничего не боялись и смело делали своё дело. Хотя родители нас предупреждали, и дело порой доходило даже до конфликтов с ними. А сейчас, когда встречаемся с друзьями, с удовольствием вспоминаем то время. Многие из тех хористов сегодня занимают серьёзные должности в различных структурах, например, в Московской духовной академии. Кто-то принял постриг. Но все они остались при церкви.

«ЗАВТРА». Вы — один из учеников знаменитого регента Матвеева. Что это был за человек?

И.Т. Вообще об учениках Николая Васильевича Матвеева разговор вряд ли может идти. Зная много лет Матвеева и находясь внутри коллектива, которым он руководил, могу сказать, что он по натуре не терпел никакой конкуренции. Это не плохо и не хорошо. Это было так. Он не воспринимал никаких помощников и не доверял пульт никому. Поэтому говорить, что у него были какие-то любимые или нелюбимые ученики, практически невозможно. И когда Николай Васильевич по болезни не смог дирижировать, меня пригласили, и я с удовольствием, с трепетом и даже со страхом вступил на должность регента хора храма в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Большой Ордынке. В то время знаменитый хор уже не был таким слаженным, как при Матвееве, поскольку его болезнь накладывала отпечаток на работу. И мне приходилось, конечно, тяжело, потому что и время тогда было сложное для страны, проблемы были и с деньгами, соответственно, с оплатой певчим, сложно было держать нужное количество людей на клиросе. Но, тем не менее, так сложилось, что Господь позволил мне достаточное время руководить этим хором, а сам Матвеев стоял рядом со мной. Иногда он был так возбуждён пением, что начинал дирижировать коллективом параллельно со мной. Это было само по себе очень любопытно. Он до такой степени переживал и любил это дело, что порой, если ему казалось, что что-то получается не так, как бы хотел он, пытался исправить ситуацию. Такая от него шла энергия, что мне нужно было просто останавливаться и смотреть, как всё происходило. А хор продолжал петь под его руку. Я принимал это с пониманием, потому что Николай Васильевич — личность мощная в церковном пении. Считаю, что Матвеев — самая крупная фигура среди регентов в истории последнего времени — конца ХХ века. Я здесь не берусь сравнивать его с архимандритом Матфеем (Мормылём), который многие годы нёс послушание старшим регентом хора Свято-Троицкой Сергиевой лавры, руководителем объединённого хора Свято-Троицкой Сергиевой лавры и Московских духовных академии и семинарии. Поскольку монастырский мужской хор — это совсем другое дело, чем хор приходской и смешанный.

«ЗАВТРА». А как вы оцениваете знаменитый хор Свешникова, который ведёт своё происхождение от «синодалов» и ещё в 60-х годах прошлого века стал возвращать нам церковную музыку?

И.Т. То, что сделал Александр Васильевич Свешников с «Всенощным бдением» Сергея Рахманинова, — это вершина хорового творчества. Сделать больше просто невозможно. И по уровню воздействия на слушателя это сопоставимо с исполнением данного произведения в храме хором Матвеева.

«ЗАВТРА». Илья Борисович, вы, помимо того, что руководите хором, являетесь ещё и дипломированным и практикующим врачом. Как вы совмещаете эти не очень совпадающие роды деятельности?

И.Т. Так вышло, потому что я окончил медицинский университет. И так вышло, потому что, когда я окончил музыкальную школу, у меня были хорошие возможности для продолжения музыкального образования, и мне очень хотелось стать музыкантом. Но родители мои сказали, что нужно получить диплом об окончании десятилетки в общеобразовательной школе, а не в музыкальном училище. Я послушался, стал врачом, получил ученую степень доктора медицинских наук.

Одновременно и дирижировал, и писал музыку. Так, наверное, Господь Бог устроил, что всё это происходит непринуждённо. Смена рода деятельности для меня — отдых. Вот я и отдыхаю попеременно от одного занятия в рамках другой деятельности. Может быть, поэтому что-то и получается.

«ЗАВТРА». Но в неделе только семь дней. Как вы делите своё время?

И.Т. Сейчас мой график привязан целиком к расписанию богослужений в храме Христа Спасителя. Мне сильно повезло: руководство Диагностического Центра с пониманием относится к моей музыкальной деятельности, а ключарь храма Христа Спасителя отец Михаил Рязанцев — к моей докторской практике. Иногда мне пораньше разрешается уйти со службы или взять врачебный отпуск, к примеру, на Страстную Седмицу. Я всегда привязываю свой отпуск к расписанию служб храма. Но бывают и накладки, и тогда я утром служу в храме, потом бегу в Диагностический Центр, а вечером — обратно в храм. Но это нормально. Меня это нисколько не тяготит, не обременяет. Славу Богу! Господь пока даёт на всё силы. Значит, нужно использовать эти силы именно в этих направлениях. Привычных для человека выходных у меня нет, порой не бывает отпуска, но в этом ничего страшного нет.

«ЗАВТРА». Я ещё вырастал в то время, когда пение многоголосное не было каким-то реликтом. Да, люди старшего поколения во времена моего, да и вашего, взросления могли встретиться и спеть какую-нибудь народную песню хотя бы в терцию. Это было нормально. Народ оставался тогда ещё полупоющим. Но сегодня и этого уже нет. А вам нужно набирать людей со слухом и хорошими голосами. Где вы их находите?

И.Т. Да, это серьёзная проблема. Любой здравомыслящий человек понимает сложившуюся ситуацию. Как только начинается набор на открывшуюся вакансию, сразу возникают трудности. В нашем хоре мало того, что человек должен быть музыкально грамотным, с хорошим голосом, я считаю, он обязательно должен быть воцерковленным, понимать, что происходит на клиросе. Поэтому набор певчих — серьёзная проблема для любого хора, особенного православного. Как у нас происходит набор? Никаких специальных объявлений не даём. Много людей, которые хотят петь в нашем хоре, идёт к нам, пишет на наш сайт. Но, если даже иногда приходят несколько хороших голосов, мы всё же ограничены в численности хористов. Хотя есть желание расширить коллектив, поскольку объём, который приходится нам озвучивать (даже в плане архитектурном), большой, а хор небольшой — всего 35 человек. Но от меня лично здесь ничего не зависит.

«ЗАВТРА». Первый самостоятельный хор храма Христа Спасителя был численностью 50 человек, но потом он разрастался, а в лучшие годы Чудовский хор доходил до 300 певчих. И, мне кажется, именно такое количество хористов заполняло гигантскую толщу воздуха храма.

И.Т. Но тогда не было микрофонов. Сейчас триста певчих — всё-таки многовато, учитывая технические возможности современной аппаратуры. Наверное, хватило бы и 45 человек. Почему я так говорю? Иногда не хватает плотности звука для некоторых вещей, написанных под большой хор, а большинство песнопений, которые мы исполняем, написаны именно для такой численности певчих. Произведения Чеснокова требуют большой группы мужских голосов, Гречанинова и Свиридова — двойного хора. Если наши 35 человек на две группы поделить — как-то жиденько получается.

«ЗАВТРА». Но относительно вашего хора многое решает не количество, а качество, что значительно важнее. Илья Борисович, мы с вами познакомились в Союзе композиторов, когда вы пришли на заседание музыкального объединения «Современная традиция» (МОСТ). И я понимаю, что наша встреча не была случайной. Потому что ваш интерес к новой православной музыке и зародился не вчера, и истощится не завтра.

И.Т. То, что не завтра, — это точно. И истощится ли вообще? То, что репертуар православного церковного хора должен, я убеждён в этом, постоянно обновляться — вне всяких сомнений. Церковь живёт в истории, она не может «затормозить» исполнение на Бортнянском или даже на Кастальском. Когда-то и они были молодыми и неизвестными композиторами, и музыка их не всеми воспринималась с должным пониманием. Это теперь они для нас классики, и мы на них ссылаемся. Но и сегодня есть много интересной музыки, достойной того, чтобы её петь в храме. И это большое счастье, радость и удовольствие. Дружить с людьми, которые являются авторами этой музыки, петь её — большая честь для нашего хора. Помимо того, что мы исполняем сочинения недавних современников — Свиридова и Шнитке, в наших программах значительное место занимают произведения их продолжателей: Вискова, Вишневского, Микиты, Хацлер, Довганя. Отрадно, что некоторые свои вещи эти авторы написали специально для нашего хора. Особенно хочу поблагодарить Бориса Михайловича Феоктистова за его труды, произведения его исполняются нашим хором практически на каждом богослужении.

Мне кажется, что основным критерием хоровой музыки в смысле её церковности является её узнаваемость. Не в плане мелодики или языка, а в плане какого-то резонанса внутри православной души в ответ на то, что эта душа слышит. Музыка может быть написана самым современным языком, может не включать в себя ни одну известную мелодию, но если у человека, который слышит её в храме, резонируют самые высокие струны души, то такая музыка является церковной. Главная цель православного хора и регента, соответственно, — создание такой атмосферы в храме, при которой человеку легко молиться. Как сказал мне один афонский монах, музыка должна выталкивать человека в небо. Если это происходит, значит, она и церковная, и талантливая.

http://zavtra.ru/content/view/muzyika-dolzhna-vyitalkivat-cheloveka-v-nebo/