 |
| Милосердие.Ru | Егор Отрощенко | 24.07.2012 |
Наши корреспонденты, побывав на месте событий, рассказывают о том, как устроена помощь пострадавшим в Крымске.
Ночью
Въезжали в город ночью. Темные улицы-туннели, стены состоят из выкинутого из домов сырого хлама, заиленных деревьев, темноты. Света нет. В темноте, оставляя пыльные облака, мимо проползают огромные грузовики, идут какие-то тени с лопатами. В темноте почти на каждом повороте стоят незаведенные полицейские машины, бесшумно мигают их маячки. Внутри машин застывшие в каком-то онемении люди в формах. Ни один полицейский не знает как добраться по нужному нам адресу, вся полиция не местная, кто-то из них в масках, кто-то нет, в глазах то ли испуг, то ли удивление. Что это? Война? Город после авианалета или готовится к осаде? Хотя нет, конечно, все ужасное уже случилось. Рухнувшие дома в проемах черноты, поваленные заборы — все говорит о том, что несчастье уже стряслось.
Добрались до места — расспросы, рассказы. Идем к палатке, вдруг нас догоняет один из встречавших: «Ребят, эпидемиологическая ситуация в городе абсолютно нормальная, не верьте слухам. А впрочем, хлоргексидин не помешает, возьмите и почаще протирайте руки и лицо. Так, на всякий случай».
Утром
Утро в лагере добровольцев, организованном при храме св. Архангела Михаила. 7 утра, жизнь кипит. Солнце уже заметно пригревает. Довольно многочисленные молодые люди хаотично перемещаются из конца в конец заставленного коробками, бутылками, мешками, пачками памперсов церковного двора. Через некоторое время начинаешь понимать, что хаотичность приобретает осмысленность. Каждый занят каким-то делом, что-то куда-то несет, что-то перекладывает, сортирует, измеряет и взвешивает. Это напоминает настройку оркестра перед концертом. Звуки смешиваются, образуя хаос, за которым отчетливо осознается железный порядок, понимание каждым своей роли и готовность подчинить себя общему, без сомнения прекрасному, замыслу. Ночная безысходность понемногу сменяется надеждой. Приехавшие вчера батюшки собираются на обход пострадавших домов. Позавтракав за большими столами, поставленными вдоль стен храма прямо на улице, увязываюсь за одним из священников.
Входим во двор дома. Три женщины — самая пожилая сидит в отдалении и зачем-то моет в тазике связки проводов. Молодая стоит, молча наблюдая, как мы проходим через ее калитку, третья, лет пятидесяти, впуская нас внутрь, сразу же начинает причитать в голос, кляня жизнь и администрацию города. Однако она слышит вопросы и минут через пять уже начинает внятно отвечать на некоторые из них. Картина дома внутри настолько непривлекательна и лишена какого-либо смысла даже для обитателей, что все разговоры происходят снаружи. Зайти внутрь женщины приглашают лишь гостей — посмотреть на разрушения, однако сами будто боятся когда-то родных стен.
— Нас почти каждые два года затапливает! За 15 лет 7 раз топило!
— Так же, как сейчас?
— Как сейчас — второй раз. Первый — в 2002 году. В 1995 году по пояс было, а в 2002 году по шею и больше затапливало, а так, обычно по колено примерно, вот в 2011-м, в апреле, например.
— В доме по колено воды?
— Да, почти каждые два года мебель покупаем, вот в октябре купила, и что толку теперь с нее. Нас каждый год уверяют, что речку почистили, мы надеемся, покупаем мебель опять.
— Вам помогает кто-нибудь?
— Никто не помогает!
— А волонтеры?
— Волонтеры помогают, да. В этом году приходили пятеро ребят, молодцы такие.
— А денег вам дали от администрации?
— У нас дом на двух хозяев, а в списках на помощь — только один, так что вот они (кивает на молодую и старушку) получили, а мы — нет.
— (Вступают соседи) Сидим ждем комиссию, — говорит молодая женщина, — восстановить ничего невозможно, вот должны приехать, оценить, но никто не едет. Мы сидим, боимся отойти, вдруг приедут и никого не застанут. А деньги мы все получили уже.
— В прошлые годы деньги давали?
— Нет, топило ведь только по окна, это не признавали как ЧС.
— А вы дома были, когда началось наводнение?
— Я не спала, мы уже знаем, что когда такой дождь, что-то будет, но мы все равно не успели. Я думала, ну, дождь пройдет и все. А тут как пошла волна, мы с паспортами выбежали. Мы ночью ходили смотрели речку, она была пустая, как она могла так быстро наполниться? Откуда за 2 часа столько воды?
— (В калитку входит местный представитель газовой службы) Есть газ у вас?
— Нет у нас газа! Вчера приходили проверяли, оттуда воздух идет и вода пузырится. Заходите, идите проверяйте, если хотите.
Я прощаюсь, собираюсь уходить и тут откуда-то вылетает небольшая, но отчаянно злая собака. Ухожу под хриплый от бешенства лай. Нервные здесь не только люди.
Чрезвычайные батюшки
Отец Филипп Ильяшенко — молодой батюшка, недавно закончивший обучение в МЧС. Он как раз абсолютно спокоен. Едва ли месяц назад он говорил нам в интервью, что, дескать, я представляю себе ЧС так: звонок среди ночи, я хватаю всегда готовые необходимые вещи и выезжаю туда, откуда звонили, не зная точно, когда вернусь. И вот он уже в Крымске, организует работу штаба помощи пострадавшим от наводнения.
«Я приехал сюда второй сменой, на пятый или шестой день после трагедии. Первыми сюда прилетели наши коллеги по церковной помощи при ЧС — двое священников, сестры милосердия, волонтеры. При поддержке настоятеля храма св. Архангела Михаила — отца Сергия — здесь образовался этот пункт. Мы приехали в ночь с четверга на пятницу, чтобы продолжить и поддержать их работу. Когда мы приехали, здесь был хаос, конечно, как после бомбежки. Город был разрушен и тут пошли первые гуманитарные грузы. У народа психоз, что ничего нет — нету еды, нету воды, вода якобы вся отравлена, в воздухе носятся споры сибирской язвы, тиф, холера, менингит, дизентерия, трупный яд, все отравлено, ничего взять нельзя и вдруг в центре этого психоза появляется колонна грузовиков, которые едут в церковь. Именно по линии Церкви пришли первые гуманитарные грузы.
Народ теряет голову и начинает ломиться сюда. Причем чем дальше человек был от паводка, тем активнее он рвется сюда чего-то получать. Какие-то люди приезжали на машинах, забегали в ворота по пять раз и под разными именами получали прибывшее добро. А с другой стороны множество действительно несчастных людей, целый поток. Нас, добровольцев сначала было всего человек 10, потом стало 15, потом еще приехали добровольцы и в результате у нас все же организовался мощный по своим возможностям добровольческий лагерь. Тогда мы стали упорядочивать свою деятельность, потому что мы видели толпы страдающих людей, сотни тонн грузов, которые просто вываливали на землю. Нужно было наводить порядок.
Мы распределили направления деятельности, зонировали территорию, чтобы четко понимать где и что у нас лежит, выработали регламент выдачи продуктов и вещей. Сразу же стало очевидно, что надо прекращать любую выдачу гуманитарной помощи на территории храма, потому что у всех нас сложилось стойкое ощущение, почти уверенность в том, что девяносто процентов людей, приходящих за помощью, — это жители окрестных домов, которые как раз не были затоплены, сюда вода не дошла. Притчей во языцех стала ближайшая пятиэтажка, которая, как шутит настоятель, скоро рухнет под весом набранной гуманитарной помощи. Поэтому уже со второго дня мы открыли пункт записи заявок, там записывают адрес нуждающегося, что ему нужно, а потом мы комплектуем заказы и развозим помощь адресно. Мы опубликовали в соцсетях объявление, что нам нужны добровольцы с машинами, откликнулось много людей.
— Много сейчас народу в штабе?
— Сейчас около 25 человек, плюс около 15 человек приходящих, плюс те добровольцы, что на машинах. Постоянно работают 5 машин, остальные — время от времени, таких еще штук 15.
— В каком настроении приходят люди? Я видел некоторых просителей, которые находились в абсолютно истерическом состоянии — кричали на добровольцев, потом плакали.
— У людей, конечно, шок, нам трудно понять, не пережив всего этого кошмара. Мне рассказывал один из пострадавших: представьте, ночь, люди уже сидят на крыше, вода стоит на три метра, вода кругом, сколько видно. И вдруг вода еще начинает прибывать, раз — и поднимается на метр, раз — и еще на метр. Люди в панике, потому что понимают, что если это продолжится еще хотя бы час, то они не спасутся даже на коньке крыши. А потом, когда вода схлынула, люди боялись заходить в свои дома, боялись оставаться там.
— Что думаете о количестве жертв? Их правда не больше названных 171 человека на весь край?
— Понимаете, ночное наводнение, разрушено полгорода, как коридор разрезал город. Конечно, невольно закрадываются вопросы, как может быть разрушено несколько тысяч домов, а погибших так мало? Все так организованно эвакуировались? А ведь разрушен не только Крымск, есть окрестные села и станицы. Может быть кто-то и может назвать цифры, я не знаю. Нет ни одного человека, который мог бы сказать, что я-де все видел, я своими руками все завалы разгреб. Очень много слухов, легенд. Известно точно, что неопознанных найденных тел сейчас осталось всего 5.
— Среди добровольцев есть священники?
— Самый главный доброволец у нас уже всем известный отец Александр (сын настоятеля храма Архангела Михаила), настоятель второго храма в городе — Казанского. Его храм залило на высоту человеческого роста. Отец Александр сам плавал на лодке, спасал из затопленных домов людей, сам нырял за священными предметами в церкви. Он настоящий герой. Совершенно очевидно, что это настоящий личный подвиг. Сейчас он на своей машине развозит гуманитарную помощь по самым сложным адресам. Так же, как и он, приезжают еще несколько священников, но они не постоянно.
Волонтеры
Совсем недавно слово доброволец неизменно связывалось с известной пропагандистской песней советского времени «Комсомольцы-добровольцы». Сейчас добровольцы или на французский манер волонтеры — это абсолютно четко сформированный за последние 2−3 года тренд социальной жизни. Они самозарождаются по всей стране, они сами организуют свои действия, лишь бы было место и достаточно убедительный повод для появления волонтерского движения.
Доброволец Екатерина из Екатеринбурга — в каком-то смысле профессионал, она приехала от екатеринбургского сестричества «Милосердие».
— Когда вы приехали сюда?
— Когда мы приехали. Для меня это как один день. Четвертый день я здесь. Третий день я уже занимаюсь тем, что принимаю заявки на гуманитарную помощь.
— Какие люди приходят, в каком состоянии?
— Люди, которых затопило, только рады, что мы стали адресно раздавать. Им трудно приезжать за помощью сюда. Некоторые не понимают, что мы не государственная организация, приходят и требуют денежную компенсацию, например. Встречаются и агрессивно настроенные, но это, как правило, люди, которые на самом деле не пострадали, а просто решили получить что-то даром.
— Сейчас у вас есть все необходимое? Вы можете удовлетворить каждый запрос пострадавших?
— Нет. Больше всего просят матрасы, подушки, одеяла. Спать не на чем. А у нас как раз этого и нету почти. Остальное все есть: вода, лекарства, продукты, всего этого хватает.
Говорим с добровольцем Еленой из Иванова
— Как вы узнали про этот штаб?
— Сначала мы приехали в другой штаб, о котором узнали из СМИ. У меня отпуск, сидела дома и в интернете увидела объявление, что нужны добровольцы. Я и говорю сыну, ему уже 18 лет у меня: Пошли? Он говорит: Пошли! Я же бездельничала дома-то, вот и решила помочь. Ну, мы и приехали. Разбирали завалы, расчищали дома, но у меня началось раздражение на ногах от сапог, и врач мне запретил ходить на расчистку. А наши мальчики, из нашего лагеря, ходили помогать в храм сюда, и я тоже пришла, не зря же я приехала.
— Кто вы по профессии?
— Я медицинский статистик, работаю в поликлинике.
— Первый раз как волонтер приезжаете куда-то?
— Да, первый. В этот раз еще и совпало удачно с отпуском.
— Какие впечатления от работы по расчистке домов?
— Разные люди и разные заявки. Мы иногда попадали в дома, где уже вымыт пол и требуется только постирать. Мы оттуда уходили, потому что хотелось быть там, где действительно нужна помощь. Например, есть ветеран Николай Федорович, у него прямо по колено в комнатах ил. Сейчас стало тяжело работать, запах очень сильный. Нам запретили работать в огородах, врачи считают, что это опасно, так как нас привили только здесь, то есть, по сути, мы не привитые. Нам сказали, что на огородах, где трупные запахи, нам работать нельзя, можно только разбирать в домах. Хотя в домах тоже встречается разное. Вчера мой сын отодвинул диван в одном из домов и обнаружил трупы двух совсем маленьких девочек. Причем, в этом доме не жили дети, то есть девочек туда занесло течение (Елена отворачивается). Вот такие вещи случаются, но тогда вызывают эмчеэсников. С трупами только они работают.
— Неужели до сих пор находят трупы?
— Находят. И вчера, и позавчера находили. В доме этих девочек, а потом еще один труп обнаружили на свалке. Нога торчала из мусора. Видимо высох ил и стало видно.
— А как люди, к которым вы приходили, как они себя ведут?
— По-разному. Есть такие, которые считают, что им все обязаны. Есть, наоборот, которые благодарят за все. Есть в черных платках, у них кто-то погиб, это люди без эмоций. Но вот озлобленных людей я не видела. Нашли недавно бабушку, сидела посреди своего дома на табуретке, два дня, не евши. Ее случайно нашли волонтеры!<
Пыль
Самая страшная улица — Лагерная. Так говорят все, кто работает с просителями. Именно оттуда больше всего просьб. Туда пришелся первый удар волны, там затапливало выше крыш. Долгое время на улицу даже невозможно было попасть, месиво из мусора, деревьев, вонючего ила, гнилой воды. Еще вчера туда ездили наши волонтеры, вернувшись, рассказывали очередные леденящие душу истории от пострадавших.
Разумеется, это было место, куда мы с оператором «Милосердия» отправились в первую очередь после посещения сохранившихся и еще хотя бы отчасти жилых домов. Самый низ улицы — причесанные словно исполинской расческой деревья и кусты. Ржавые, покрытые налетом грязи листья заканчиваются примерно на уровне 6−7 метров. Проломленные заборы из бетонных плит. Какой же силы должны быть удары, чтобы сломать, как картонку, бетонную плиту толщиной 15−20 сантиметров? Удивительно, но многие дома сохранились, сейчас там ведутся работы по очистке. Смысл этой очистки не очень понятен, потому что очевидно, что жить там нельзя ни сейчас, ни когда-нибудь впоследствии. Однако ж люди не спеша ходят с ведрами ила, ковыряются в подвалах, пытаются отчистить какие-то предметы, находимые среди вони и грязи. Сомнамбулический ренессанс, думаю, недолог. Людям надо жить дальше. И если на Лагерной не получится, то ведь на свете есть множество других прекрасных улиц.
Ил и грязь просыхают, образуя пыль, зараженную, по мнению пессимистов, многочисленными ядами. Оптимисты убеждены, что все это ерунда. По узким улочкам Крымска медленно едем, осматривая почти смертельные раны, нанесенные городу. Мимо нас почему-то на невообразимых скоростях проносятся «Камазы», погружая нас в облака несущей неизвестность пыли. Из некоторых дворов вылетают струи воды, откачивают воду из подвалов. У ворот стоят остовы машин: владельцы железных «утопленников» разбирают их полностью, снимая все, что можно снять. Утонувшую проводку невозможно реанимировать, она никогда не сможет работать нормально, поэтому надо поменять ее всю. На этой улице пыль никого не смущает, даже мам, гуляющих с маленькими детьми.
Выход в люди
В раскаленном от жары городе днем людно. Покупают стиральную машину, например. Две девушки внимательно следят за погрузкой. Встретились случайно в магазине.
— Знаешь, у меня у детей новая игра. Играют в наводнение!
— Как это?
— Младшая сидит в комнате, а старший вбегает и начинает кричать ей: Наводнение! Наводнение! Хватай документы и беги скорее! Младшая не успевает за ним, бегут, хохочут.
Центр временного размещения. Здесь живут те, у кого не осталось совсем ничего. Отсюда ходят на работу, а пенсионеры к кинотеатру «Русь», где администрация города вывешивает разнообразные объявления и списки попавших в больницы. Фамилий очень много, часто — семьи целиком. Еще длиннее список пострадавших домов. В центре размещения весьма приличные условия, чисто, аккуратно. Но невозможно спрятать ощущение болезненного ожидания: когда же все это окажется сном? Или когда случится чудо и кто-то поможет так, что будет дом и будет жизнь. Единственные неунывающие и здесь дети. Наверное, если бы не все случившееся, детские психологи долго думали бы над тем, что означает рисунок, на котором ребенок изобразил всю свою семью, сидящей на крыше.
Кстати о психологах. Прямо напротив кинотеатра находится пункт медико-психологической помощи. За столиком сидит Елена Олеговна Бойко, главный психиатр Краснодарского края, доктор медицинских наук.
— Много ли народу обращается к вам на пункт?
— Очень много. Если приходит человек с психологическими проблемами, на него нужно потратить не менее получаса, чтобы хоть как-то разобраться с его страхами, помочь войти в правильное русло. Так вот таких людей в первые дни мы принимали по 35 человек ежедневно. А у нас на пункте работает 5 специалистов одновременно. Так что за первую неделю мы приняли много больше тысячи человек. Это если не считать тех, у кого просто подскочило давление или случилось еще что-то несложное.
— Изменились люди за прошедшее со времени трагедии время?
— Конечно. Первый день собирались толпы растерянных людей. У кого-то была заторможенность, другими проявлениями острой реакции на стресс были нецеленаправленная повышенная двигательная деятельность, невозможность концентрации внимания, затруднение воспроизведения только что полученной информации, эмоциональное напряжение, выражающееся в речи, произносимой громким голосом в форме монолога. Все одинаково не знали что делать, никто толком не понимал, что произошло. На следующий день это немного сгладилось, а на третий день — новое обострение. Именно тогда по городу поползли слухи о второй волне и случилась паника, когда жители побежали из города. Новый пик паники и провокаций пришелся буквально на прошлую пятницу, люди стали распространять слухи об эпидемии холеры, тифа и т. д. Сейчас ежедневно бригады психологов, психотерапевтов специализированных психиатрических учреждений Краснодарского края оказывают медико-психологическую помощь пострадавшим и родственникам погибших адресно, выезжая по адресам в составе бригад скорой медицинской помощи, совершая подворовые обходы, помогают справиться с горем пациентам, находящимся на лечении в Крымской городской больнице. Впрочем, к нам обращаются за психологической поддержкой и сами спасатели и волонтеры. Организована горячая линия — телефон Доверия 8(86 131)45−0-43 круглосуточно, открыты кабинеты психологической помощи: кабинет 215 в Крымской городской поликлинике, а для детей — в детской городской поликлинике кабинет 19.
— А что вы думаете о количестве погибших? Многие считают цифры сильно заниженными.
— По городу ходит много провокаторов, которые говорят, что очень много погибших, что не истинные цифры. Следует понимать, всегда есть актовая запись о смерти. Но там ведь в том же реестре записи и о рождении, и о разводе, а еще эти записи ведутся с января месяца, поэтому, конечно, записи о смерти в ЗАГСах идут под номерами много больше тысячи. Но по заключению следственного комитета по Крымску погибших именно 153 человека, не больше.
— А списки погибших существуют? Я ходил смотрел, но так и не нашел их.
— Списки существуют. Родственники погибших могут обратиться на телефон доверия, и мы сообщим — есть ли человек в этих списках. Эти списки утверждены следственным комитетом.
На закуску
Ужин в штабе. Еда здесь удивительно вкусная. Наливаю кофе покрепче, мне предстоит всю ночь писать этот репортаж. Беру печенье, присланное каким-то кубанским благотворителем. Печенье на топленом молоке. Тоже вкусное. Называется «Топлёнка».
