 |
| Москва, журнал | Алексей Минкин | 11.07.2012 |
Алексей Александрович Минкин — сотрудник газеты «Московская правда» — родился в 1968 году. Публиковался в газетах «Православная Москва», «Православный Санкт-Петербург», в «Московском журнале», журнале «Божий мир». Лауреат Международной премии «Филантроп». Живет в Москве.
Всякие бывают дороги к храму…
Путь к Рождество-Богородицкой церкви в Старом Симонове долгое время являл 
собою заключенную в металлический кожух и проложенную поверх заводских цехов крутую лестницу, связавшую приход с внешним миром. Заберешься, пролезешь этой аэродинамической трубой сквозь оглушительные звуковые шпицрутены ревущего долу производства — и уши заложит, и семь потов сойдет. А спустишься — оконцами и позолотой смотрит на тебя маленькое чудо. Храм. Наследник древней обители. И будто не было ни странного восхождения, ни густого тумана времен, отделившего нас от начальной точки в истории святыни.
История сия между тем полна легенд. В ней много неясного и до конца не изученного: дата основания — и та разнится. Ссылаясь на источники, одни исследователи считают, что начало Богородицкой Симоновской обители относится уже к 1362−1363 годам, когда по благословению Московского святителя Алексия последователь и племянник преподобного Сергия Радонежского Феодор прибыл сюда для «призора» местности и остался оным доволен. Позднее место осмотрел сам радонежский игумен и благословил постройку. Другие полагают, что монастырь подле уже существующей деревянной церкви к 1370 году основал сам Сергий, а Феодор по смерти наставника переместил иноков на полверсты севернее.
Не ясен и факт наименования. Карамзин в числе прочих селений XII столетия полулегендарного боярина Кучки упоминал и Симоново. Большинство же путеводителей повествуют о владельце здешних земель боярине Стефане Васильевиче Ховрине, даровавшем значительный надел насельникам, а позднее, с именем Симона, постригшемся в новой обители. Отсюда, дескать, и Симоновы монастыри, и урочище Старое Симоново, и монастырская Симоновская слободка работных ремесленников и земледельцев, а также возникшие впоследствии Симоновские набережная и вал. Из приведенного обилия, наверное, уже недоказуемых неточностей тем не менее понятно: и старый, Рождество-Богородицкий, и новый, Успенский, Симоновы монастыри переплелись родословными с сонмом православных святителей и преподобных. Пожалуй, целый патерик можно составить о симоновских подвижниках…
Сергий Радонежский, подолгу бывавший в Симонове, ископал за его оградой пруд, который так и назывался — Сергиевский. Кроме того, именно он, как известно, благословил на Куликову сечу Димитрия Иоанновича и дал в сопровождение великому князю двух монашествующих витязей, израненные тела коих погребли в Богородицкой церкви Старого Симонова.
Пересвет и Ослябя — их имена, вчера стыдливо стираемые с карты местности, недавно даны близлежащим к Симонову переулкам. К сожалению, это единственное топонимическое подтверждение пребывания здесь чтимых русских подвижников. А в симоновских монастырях бывали благоверный князь Димитрий Донской, Московский святитель Гермоген, преподобный Стефан Махрищский. Из нового Симонова, ставшего слишком многолюдным, перебрался в старый, уединенный, преподобный Кирилл — чуть позднее он вместе со святым Ферапонтом удалится отсюда в белозерскую глушь Русского Севера. В темнице Симонова за допущенные ошибки при исправлении богослужебных книг мученически и несправедливо отбывал наказание преподобный Максим Грек. И много позже, уже в наши дни, к лику новомучеников причислят погибшего на Соловках симоновского игумена Антонина, а постриженик Паисия Величковского схимонах Павел, подвизавшийся в этих стенах, возможно, ждет официальной канонизации.
С Симоновым так или иначе связаны митрополиты Геронтий и Варлаам, патриархи Иоасаф и Иосиф, а первый из всероссийских предстоятелей, святитель Иов, являлся симоновским архимандритом. Кстати, архимандрию и ставропигию от Вселенского патриарха для Симонова Успенского монастыря выхлопотал его первый настоятель, будущий Ростовский святитель Феодор. Иной святитель, Иона Московский, начинал в Симонове послушником и как-то, замеченный святителем Фотием, служившим в соборном храме молебен, стал свидетелем пророчества последнего: «Ты будешь занимать архиерейскую кафедру». Так и было. А еще было так, что каждый из последующих настоятелей старался не только сохранить наследие прошлого, но и пытался упрочить процветание — духовное и материальное.
Когда в 1379 году обитель перенесли на новое место, в прежнем пристанище черноризцев жизнь полностью не угасла. Конечно, малая Богородицкая обитель стала зависимой от расцветавшей Успенской. В 1509 году в ней выстроили новый, находящийся ныне на заводской территории, каменный соборный храм. Правда, уже в том же столетии Старо-Симоновский монастырь упразднили, а единственную его церковь обратили в приходскую и требную. Там в 60-х годах XVII века появилась каменная палатка над могилой Пересвета и Осляби, к 1890-му замененная чугунным надгробием. В 1855 году старосимоновский приход обукрасился трапезной и колокольней.
Укрепляясь, рос ввысь и новый Симонов — и это при том, что долгие годы его насельникам доводилось и оборонять южные подступы Москвы от татар, крымцев, польско-литовских шаек, французов. Напоминанием о переносимых братией осадах служили Сторожевая башня и Тайнинская, под которой, как гласит предание, существовал лаз, тайник, куда в дни невзгод и прятались монахи. Памятником же одной из побед стала воздвигнутая над западными воротами в честь изгнания крымского хана Казы-Гирея церковь Спаса Всемилостивого и Происхождения Древ Честного Креста — по ней нередко обитель именовали Спасо-Симоновской. И все-таки официально она прозывалась иначе.
Сооружение собора Успения благодаря щедрым вкладам Григория Ховрина (Головина) и его жены Агриппины на современной улице Восточной, дом 4, началось сразу с 1379 года. Однако завершение строительства и освящение состоялись спустя четверть века. В 1543—1549 годах Успенский собор перестраивался, а XV—XVI вв.ека вообще вошли в жизнь Симонова значительными устроениями. К 1500 году ряд исследователей относит и части монастырских стен, и сохранившуюся угловую башню Дуло, прозванную, по одной легенде, из-за смертельного с нее выстрела по татарскому предводителю Дуло. Башня одновременно выполняла роль сторожевой вышки и хлебного амбара — причем некоторые историки усматривают в ней мастерство создателя стен Белого города и Смоленского кремля Федора Коня. Интересно, что в то же столетие обитель благодаря подвизавшемуся иноку Вассиану, бывшему боярину Василию Патрикееву, стала и крепостью поборников святого Нила Сорского, то есть «нестяжателей» среди духовенства.
Подобно преподобному Нилу, Вассиан обличал лицемерие и неискренность, а также внедрял в сознание братии правила существования лишь делами своих рук, а не подаяниями или трудом принадлежавших обителям крестьян. Правда, в XVIII веке сам Симонов разбогател настолько, что во владениях его числилось до 12 тысяч дворни. Монастырь богател и за счет пожертвований облюбовавших его аристократов, великих князей, государей. Многие из властей предержащих — по разным причинам и в разные лета — обитель познавали не понаслышке.
Так, под соборным храмом погребли принявших иноческие постриги Кассиана (князь Константин Псковский, сын Димитрия Донского) и Стефана (касимовский царевич Симеон Бекбулатович). Иван III приезжал сюда с челобитной к митрополиту Геронтию, каясь в споре с ним по поводу служебного хождения священства: князь отстаивал посолонное, то есть по солнцу, с востока на запад, шествие во время литургии, владыка придерживался иного пути… В монастырь неоднократно наведывался Иван Грозный, а император Николай I искренне восхищался сочиненным иеромонахом Виктором знаменитым Симоновским распевом. Да и предшествующие ему Романовы — Михаил Федорович, Алексей Михайлович, Федор Алексеевич — останавливались в Симонове периодами постов. Для Федора Алексеевича к трапезной с Сергиевской церковью даже пристроили палаты. Сама же трапезная, в основе которой, видимо, здание XV века, отстраивалась в 1677—1683 годах зодчими Парфеном Петровым и Осипом Старцевым.
XVII столетие также привнесло в обительское обличье видимые изменения: окончательно поднялись стены и здание для хранения продуктов — «сушило», или солодежня, появились Солевая и Кузнечная башни, казначейские кельи, Знаменская церковь при северных вратах. Последнюю позже упразднили, но к 1834 году взамен ее на средства М. Бобарыкиной при восточных вратах воздвигли храм Святителя Николая.
Были и другие случаи упразднения и переосвящения: в 1700 году усердием царевны Марии Алексеевны открыли домовую больничную церковь Марии и Ксенофонта, спустя годы переиначенную во имя Сошествия Святого Духа, а впоследствии освященную в честь Александра Свирского. Церковь Сергия с трапезной с 1840 года стала Тихвинской. Впрочем, едва не упразднили и сам Симонов: во время чумного бунта 1771 года его приспособили под «чумной карантин», а затем передали департаменту кригс-комиссариата с намерением открыть в крепких стенах госпиталь. Так и случилось. Братию перевели в Новоспасский и лишь упорным ходатайством графа В.П. Мусина-Пушкина да близкого Паисию Величковскому архимандрита Игнатия святыню с 1795 года возродили. Восстановители нашли последующие упокоения в монастырской ограде. Но погост зачастую принимал благотворивших и прославлявших обитель без ссылок на звание и достаток. Составивший описание Симонова и умерший в безденежье приятель Огарева и Герцена В. Пассек был похоронен бесплатно.
Вместе с тем здешний некрополь выделялся величественностью санов и фамилий. «Синодик» его отличали Московский митрополит Варлаам, Тобольский и Сибирский архиерей Игнатий, князья Черкасские, Мстиславские, Урусовы, стольники Бутурлины, сенаторы Мертваго и Ржевский, генерал Энгельгардт, Басмановы, Юсуповы, Голицины, Муравьевы, Оленины, Татищевы, Загряжские, Телешовы, Соймоновы, Репнины, Дурасовы, Волконские, Свиньины, Апраксины, Шаховские, Нарышкины, Шуваловы, Новосильцевы — да всех и не перечислить.
А сколько людей от отечественной культуры или их родственников нашло, казалось бы, последнее пристанище в Симонове: С. и К. Аксаковы, поэт Херасков, библиограф Ундольский, историк Викторов, композитор Алябьев, дядя Пушкина Николай Львович и приятель Александра Сергеевича поэт Дмитрий Веневитинов, брат дедушки Лермонтова Г. Арсеньев, типографщик, издатель и подлесимоновский дачевладелец Н.С. Селивановский, выпустивший на личные средства альбом «Ризница ставропигиального Симонова монастыря», видный собиратель А.П. Бахрушин. Нельзя не вспомнить и еще двух упокоенных симоновской землей: адмирала Н. Головина и знаменитого отца его, Федора Алексеевича. Последний, поверьте, заслуживает пристального внимания.
Алексей Михайлович перед кончиной завещал хранить детей трем боярам — один из тех и был Федор Головин, умело претворивший назидание. С возмужавшим Петром Головину довелось проявить отвагу в Азовских походах и быть за то награждаемым золотой медалью, стать первым кавалером учрежденного императором ордена Андрея Первозванного и первым же «примерить» графский титул. Любопытно, что в честь любимца Петр повелел чеканить специальную серебряную медаль. А еще как награды за достоинства были чины и звания: канцлер, генерал-фельдмаршал, и… успехи в становлении русской дипломатии. Россия обязана Головину многосложным подписанием Нерчинского мира с Китаем, развитием выгодных для нас связей со странами Западной Европы, контрактами и завозом военных специалистов, инженеров, строителей. Между прочим, именно Федором Головиным предписывалось вывезти из Стамбула арапчат, среди коих был Ибрагим, пращур Пушкина…
Да, истинное радение о государстве, отвага, достоинство, честь отличали наше дворянство. И все-таки мало-помалу «белая кость» России почему-то тускнела. Аристократия, сдавая позиции буржуазии, приходила в упадок. А вместе с ней в упадок со второй половины XIX столетия приходил и некогда пышный некрополь Симонова. Он зарастал, аллеи не прокладывались. Да что кладбище — монастырь испытывал запустение. Перед революцией он отошeл в разряд самых уединенных и наименее посещаемых обителей Первопрестольной. Зато рядом кипела жизнь, развивалась промышленность.
Территория Симоновской (Коровьей) и Лизиной слободок застраивалась складами Восточного акционерного общества, корпусами завода Центрального электрического общества, «Вестингауз», пороховыми погребами выведенного из центра Гранатного двора. Любопытно, что Симоновские пороховые склады, по-видимому, упоминаются Б.Пастернаком. Юрий Андреевич, главный герой «Доктора Живаго», оказавший медицинскую помощь некоему члену правительства, поощряется ордером в первый закрытый продовольственный распределитель, который «помещался в каких-то гарнизонных складах у Симонова монастыря».
Как ни горько, промышленный бум с его индустриальной застройкой исказил лик симоновских предвестниц. «Окрестности монастыря с воспетым Карамзиным Лизиным прудом были очаровательны, но теперь все это отдано в жертву промышленности, застроено заводами, залито нефтью, покрыто копотью, каменным углем», — сетовал путеводитель 1916 года. А жаль — ведь по своей живописности сии окрестности некогда сравнивали лишь с Воробьевыми горами. И потому любили и неоднократно посещали симоновские пределы поэты Дмитриев и Лермонтов, публицист Иванчин-Писарев, писатель Загоскин, оставивший учебную работу с видом монастыря художник Левитан.
Симонов нашел отражение и в ряде художественных произведений: «Последнем Новике» Лажечникова, «Былом и думах» Герцена, но более всего его прославил «поселивший» в эти края «Бедную Лизу» Карамзин.
«Может быть, никто из живущих в Москве не знает так окрестности города сего, как я… но всего приятнее для меня то место, на котором возвышаются мрачные готические башни Симонова монастыря», — писал романист и историк. После утопления карамзинской героини, к «Лизину» (вероятно, Лисьину) пруду устремились тысячи сердобольных и сентиментальных москвичей.
Симоновская слобода обросла дачами, а паломничество усилилось с выходом на сцену двух пьес: «Лиза, или Торжество благодарности» Ильина и «Лиза, или Следствие гордости и обольщения» Федорова. Во второй блистала Матрена Семеновна Воробьева, и ее дарования также побуждали влюбленных стремиться к Лизиному пруду. Между тем уже тогда в двери нашего благодушия застучал черный юморок сарказма. «Здесь Лиза утонула, Эрастова невеста. Топитесь, барышни, для всех вас будет место», — ехидно советовал девицам некий доморощенный острослов…
Найдет древний Симонов место и на страницах шмелевского «Лета Господня»: описывая в главе «Троица» вид на Москву с Воробьевых гор, автор повествует и о нашем герое с «высоченной колокольни». Что ж, колокольня действительно была знатная. Ее взамен стоявшей с 1543 года у Успенского собора пришедшей в ветхость шатровой звонницы взметнули ввысь на 44 сажени и 1 аршин. Высотой своей — а это по-нынешнему 94,5 м — она уступала лишь храму Христа Спасителя и частенько шедшими с юга богомольцами принималась за «Ивана Великого» — да на дюжину метров переросла кремлевского «пращура».
Спустя десятилетия монастырь совершенно в иной связи в книге «Взвихренная Русь» увековечил Алексей Ремизов. Сквозь полуявь-полусон предстал ему «Иванов-Разумник с толстым портфелем, как у бесноватого из Симонова монастыря». Писатель описывал бред лирического героя. Но не в бреду — хотя и с ясным, циничным расчетом — действовали те, кто всего несколько лет спустя иначе подойдет к Симоновской святыне. Уже в 1923-м Симонов затворят как обитель. В мае 1929 года в нем прикроют последний храм — подобно приходской Рождество-Богородицкой церкви. Поначалу в трапезной с Тихвинской церковью и в храме Александра Свирского разместят музей историко-архитектурного направления, но вскоре и его сотрудников все активнее начнут притирать к новым условиям. Станет «Ленинской» Симоновская слобода, и ее центр, рабочий поселок, сместится непосредственно в стены бывшей обители — кельи займут общежития и квартиры. К 1927 году здесь будут ютиться до 200 человек.
В отличие от музейных работников, пытавшихся сохранять архитектурный ансамбль и даже откровенно противостоявших планам его разрушения, новые «поселяне» монастырь не воспринимали как «охраняемый государством памятник». Особенно досталось «буржуйскому» кладбищу. Могилы замусорили, вытоптали, промеж участков гадили свиньи, лошади и собаки. Чуть позже на строительный материал пустят надгробия. Трапезную занял клуб, а в Спасской церкви притулилась контора по предполагаемому строительству дворца культуры. Катастрофа произошла в ночь на 21 января 1930 года. Отмечая шестую годовщину по смерти Ленина, на территории Симонова в одночасье взорвали пятиглавый собор, колокольню, четыре храма, большинство стен, Сторожевую и Тайнинскую башни. Затем, мобилизовав 8 тысяч рабочих, организовали субботник по расчистке кирпича — часть его «хозяйски» пошла на сооружение страстно желаемого дворца культуры. «Вместо крепости мракобесия — рабочий дворец культуры», — кликушествовал в те дни «Огонек».
Дело, правда, долго не шло, но в конце концов пригласив трех Весниных, к 1937 году нынешний ДК ЗИЛа вплавили в кончавшийся Симонов. С «глыбой горного хрусталя» на страницах «Правды» сравнил конструктивистское создание К.Паустовский. С глыбой беспамятства и безродства, сокрушившей симоновский некрополь, сравнимы последующие деяния преобразователей Белокаменной. Кладбище расковыряли окончательно — помимо праха Хераскова, Веневитинова и Аксаковых, ничего не пощадили.
В «Письмах из Русского музея» дается горестное свидетельство В. Солоухина о переносе останков Аксаковых: могила их украшалась березой, корень которой пророс сквозь левую половину груди одного из литераторов. Так и перерубили тот корень, перебили связующую систему между настоящим и прошлым, рассыпали соль земли…
Не пожалели и честных икон, а ведь две из них, Тихвинская и Казанская, почитались чудотворными. Правда, четыре образа — в их числе перенесенную преподобным Кириллом в Белозерские края Одигитрию и складень, которым, по преданию, Сергий Радонежский благословил Ослябю и Пересвета, — доставили в Третьяковку. Вот только по памяти самих иноков куликовских героев проехались бороной и кувалдой.
Закрыв в Старом Симонове церковку, ее начали обстраивать корпусами «Динамо» и мало-помалу целиком взяли в индустриальные клещи. Колокольню смахнули. Исчезли Старосимоновские и Лизин переулки. Исчезла сосновая роща. Прекратил существование Березовый проспект, насаженный на месте бывшего между монастырями оврага, — его занял чахленький детский парк Пролетарского района. Не посчитались и с погостом у Рождественской церкви — кости предков развеяли по ветру. В самой церкви справила «новоселье» заводская компрессорная станция. Один из компрессоров потрясал могилу Пересвета и Осляби, а чугунное надгробие пустили на лом. Храм лишили жизни, невзирая на охват и масштабность прихода: к нему, в частности, относились жители деревни Грайвороново, где с 1904 года действовала часовня Дня памяти святых, отмечаемого Церковью 16 июня по старому стилю. В тот летний день над Москвой и ее юго-восточными окраинами пронесся ураган, в числе прочего разрушивший Грайвороново. А обитатель его, П. Глухов, остался невредим и выстроил стоявшую на современной Грайвороновской, 20, часовню.
Увы, пришли иные времена, иные нравы, иные стихии. В 60-х годах ХХ столетия, когда Грайвороново с избами, садами и часовней подчистую смели, за бывший его приходской старосимоновский храм в печати вступался художник П.Корин. Напрасно. Нелюбовно обнимаемая заводом, церковь продолжала разрушаться. Только к середине 80-х удалось вывести компрессоры и начать долгожданную реставрацию — в 1988 году здесь ненадолго открыл экспозиционную деятельность, посвященную Куликовской битве, филиал Исторического музея. Отсюда и связующий с детским парком проложенный поверх цехов проход, и какое-никакое возрождение к жизни. Уже на следующий год, одной из первых в Москве, церковь вернули верующим. Два года спустя при Тихвинской церкви, в трапезной, увы, бывшего Симонова монастыря зарегистрировали единственную в России православную общину глухонемых и слабослышащих. До того же с лихвой досталось и одиноко стоящему среди симоновских черепков храмовому тихвинскому зданию. Его перекраивали, пользовали под мастерские, производственные участки общества охотников и рыболовов, да только «ловцы» были вовсе не евангельские. А с 1995 года просевшие от вибрации метро и изуродованные остатки прежнего симоновского величия числятся на балансе Московской патриархии. Отрадно, но, как ни пристрастно это звучит, состояния, подобного нынешнему, Симонов не испытывал, наверное, с опустошения смутных времен. Неужели воспрянет?
Да, хочется веровать — ведь, помимо земных, есть у святыни небесные, более надежные покровители. Сергиевский, Кирилло-Белозерский, Димитриево-Донской приделы Тихвинского и Рождество-Богородицкого храмов воочию об этом напоминают. Впрочем, одним перелопачиванием камней и механическим установлением свечей на кануны убиенное прошлое, всего скорее, уже и не измеряют…
