А.П. Платонов. Записные книжки. Материалы к биографии. — М.: «Наследие», 2000. В записных книжках писателей ищут разное. Специалисты -«писательскую кухню». Зная уже «выстроенное» произведение как удержаться от возможности видеть его прошлое: «чертежи», «кирпичи», «строительные леса», — т. е. планы, наброски, «мысли по поводу», реплики еще не родившихся персонажей. Иногда раскапывая «историю произведения» можно в этих заготовках увидеть путеводитель по его «тайным смыслам». (Так некогда кратенькая запись Достоевского «Князь-Христос» заново осветила исконный смысл романа «Идиот».) Простой читатель, если берется за чтение записных книжек, ищет иное — юмор и трагедию: мысли, неожиданные случаи, яркие реплики, забавные цитаты, т. е. виденное, слышанное, читанное, передуманное. (Популярность «книжек» Чехова, Марка Твена, Ильфа — не от того ли, что «рассказов в три строки» здесь в изобилии?) Можно найти в писательских записях «на ходу» и еще одно: прозрения. Когда за несколькими строчками — свершившийся духовный опыт. Мгновения, которые вмещают десятилетия: пережитые одним, они ценны для всех, для каждого. В записных книжках Платонова, где есть все: и «творческая лаборатория», и сюжеты, и мысли, — чуть ли не каждая запись граничит с таким прозрением. Момент прикосновения карандаша к блокноту у него не случается «просто так», за любой записью пережитого столько, что не ощутить идущую от строк энергию невозможно. Как он «вгрызался» в рыхлую породу будущих идей и образов, как преображал общее в неповторимое? Три набросочных записи к статье 1926 года «Питомник нового человека». Первая — оборвана на полуслове, вторая — развернута и подробна, третья — почти о том же, но сжатость и «энергетическая плотность» выдает ее особую природу: «Организуйте чувства рядом с организацией сознания. По последнему…» «Всякая мысль, всякое интеллектуальное движение без своего эквивалента и отображения в чувстве, усиливающего мысль в квадрате, есть ложь и нечестность». «Мысль, не парная с чувством, ложь и бесчестие». Как плакатна первая фраза, как рациональна вторая и как нравственна в сути своей третья. Она сбрасывает с себя соображение пользы («усиление мысли в квадрате»), а «ложь и нечестность» заостряет до императива: «ложь и бесчестье». И как он шел к последней точности! Сначала подумал «по накатанному». Прервал. Продумал до подробностей и вдруг — понял. То напряжение, которое возникло между тремя «ликами» одной идеи — выводит эти несколько фраз за пределы наброска к статье. Усилие мысли, озаренное чувством открытия, превращается в нечто самодостаточное. Платонов никогда не считал свои блокноты явлением литературы. (Еще бы! Здесь не только материалы к статьям, романам, рассказам. Здесь и наброски изобретений, чертежи и схемы «на скорую руку», формулы.) Но именно изначальная «внелитературность» Платонова дает ему то глубинное зрение, которое ищет исконную «боль жизни» в любом событии, любом сюжете: «Драма великой и простой жизни: в бедной квартире вокруг пустого деревянного стола ходит ребенок лет 2−3-х и плачет — он тоскует об отце, а отец его лежит в земле, на войне, в траншее под огнем, и слезы тоски стоят у него в глазах; он скребет землю ногтями от горя по сыну, который далеко от него, который плачет по нем в серый день, в 10 ч. утра, босой, полуголодный, брошенный». В сущности — рассказ в несколько строк, рядом с которым бледнеют многочисленные «трилогии», столь усердно создаваемые еще совсем недавно на том же «военном материале». Прозрения Платонова рождали формулы той плотности, которая не дает их забыть. Выписанные одна к другой — эти формулы воссоздают целое мировоззрение: «Земля — плоть народов, первая ценность». «Земля пахнет родителями». «Добр и смиренен, как хлеб». «Домашний очаг есть начало родины». «Мученье — первая категория жизни; вторая — радость». «Любовь — это значит вперед. Это внутреннее движение человечества». «Народ не в том, что он существует, а в том, чем он движется». «История есть, должна быть спасением от забвения». …Всякий, кто хоть мельком видел эти старенькие блокноты, эти полустершиеся карандашные записи и чертежи — поймет, что расшифровка платоновских книжек — работа превышающая простые человеческие возможности. А подробный и точный комментарий — будто о нем и бросил в записную книжку января 1944-го Платонов: «Питай свою душу подвигом…». Рожденная в кропотливых изысканиях главного «платоноведа» страны — Натальи Васильевны Корниенко, через самоотречение и подвижничество, эта книга пришла как нельзя вовремя. «Мысль, не парная с чувством, ложь и бесчестие». Платонов всегда был верен этому императиву. Мировоззрение и мироощущение этого писателя в сути своей глубоко чуждо, противоположно всему, что пронеслось в 90-е годы. Словно об этом несчастном «конце века» он и бросил жесткое: «Затанцуют, затопчут память о войне». Топтали. Устали топтать. И опять история становится «спасением от забвения». Время Платонова пришло не в конце 80-х, когда его бросились печатать наперегонки, не вычитывая, не выверивая по рукописи, не понимая того, что им написано. Время Платонова приходит только сейчас.
