 |
| Православие.Ru | Кира Черкизова | 06.09.2004 |
Тропою Ленина
Для аграрной страны нет большего бедствия, чем засуха. В такое время все живое не просто замирает, — оно вымирает. Палящий зной, отсутствие капли воды, — и уже луга не уступают Сахаре, околевших животных и погибших людей нет сил хоронить, а те, что остались живы, начинают завидовать мертвым. Так было в 1921 году в Поволжье. Неведомый доселе голод моментально распространился на соседние территории.
Православная Церковь никогда не закрывала глаза на проблемы бедствующего народа, и никогда не отказывалась жертвовать свое достояние на помощь погибающим. Так и в 1921 году Патриарх Тихон обратился с воззванием «К народам мира и православному человеку»: «…Помогите! Помогите стране, помогавшей всегда другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей от голода. Не до слуха вашего только, но до глубины сердца вашего пусть донесет голос мой болезненный стон обреченных на голодную смерть миллионов людей и возложит его и на вашу совесть, на совесть всего человечества».
Во имя спасения гибнущих Патриарх обратился за помощью к Восточным Патриархам, Папе Римскому, епископу Нью-Йоркскому и архиепископу Кентрберийскому. На призыв о помощи откликнулись, и под началом Патриарха Тихона был создан всероссийский церковный комитет помощи голодающим (Помгол). Пока Советское правительство вывозило хлеб за границу, объясняя это экономической необходимостью, по церквам шел сбор средств, приходила помощь от иностранных держав. В результате, авторитет Церкви значительно возрос. Новое правительство такое положение вещей совершенно не устраивало, и ВЦИК распустил Помгол. Взамен был создан другой Помгол, государственный, от имени которого Патриарх Тихон был призван к пожертвованиям. Право собирать пожертвования для нужд голодающих ЦК Помгол за Церковью оставил.
Однако, ситуация резко изменилась, когда Советское правительство увидело выход из тяжелого экономического положения, выражаясь марксистской терминологией, в экспроприации (по-русски — грабеже) храмов. Как бы цинично не звучало, но в этом плане голод в Поволжье подвернулся как нельзя кстати. Грамотно используя сложившуюся ситуацию (а на это способна любая мало-мальски находчивая организация), правительство убивало разом двух зайцев: упрочивало собственное положение и наносило крепкий и разносторонний удар по Церкви. С этим делом об изъятии церковных ценностей связано немало трагических страниц в истории послереволюционной России.
Когда в августе 1921 года вся Православная Церковь отозвалась на дело помощи голодающим, в петроградских церквах по указанию митрополита Вениамина началась работа духовенства и мирян. Желая сохранить как можно больше благолепия в храмах, митрополит призывал жертвовать личные вещи и драгоценности (можно как угодно относится к традиции богато украшать церкви, но храм в любом случае — Дом Божий). Эта работа была прервана в самом начале по указанию Советской власти. 23 февраля 1922 года в «Московских известиях» был опубликован Декрет об изъятии на помощь голодающим церковных ценностей.
В том же месяце вышло в печати Послание Патриарха Тихона «Ко всем верным чадам Российской Православной Церкви», направленное против насильственного изъятия ценностей, и митрополит Вениамин разослал это Послание по всей епархии для исполнения. Одновременно митрополит, не перестающий работать над вариантами более успешного сбора средств в помощь голодающим, вступил в переговоры со Смольным. Там же он огласил Обращение секретарю Исполкома Комарову. В этом Обращении говорилось, в частности, следующее: «Отдавая на спасение голодающим священные для себя по их духовному, и не материальному значения сокровища, Церковь должна иметь уверенность, что:
1) все другие средства и способы помощи исчерпаны,
2) пожертвованные святыни будут употреблены исключительно на помощь голодающим, и что
3) на пожертвование их будет дано благословение Высшей церковной власти».
О принудительном изъятии церковных ценностей митрополит сказал как об акте кощунственныом и святотатственном. За участие в этом акте, по канонам, мирянин подлежит отлучению от Церкви, а священнослужитель — лишению сана.
Митрополит в Смольном был выслушан внимательно и в некотором роде даже дружелюбно. Со всеми его предложениями согласились. С виду все шло, как сейчас говорят, к мирному урегулированию конфликта. Через пять митрополит был приглашен в Смольный, в комнату N95.
Верной дорогой идете, товарищи?
Решение власти было изменено. Правительство принялось настаивать на насильственном изъятии. Тогда Митрополит Вениамин написал второе заявление, адресованное Петроградскому губисполкому. В этом заявлении он продолжал настаивать на своем и просил учесть те условия, на которых возможно жертвование священных сосудов. В частности, в тексте говорилось: «Настаивая на предоставлении Церкви права самостоятельной организации помощи голодающим, я исходил из предположения, что нужды голодающих столь велики, что Церковь вынуждена будет, при развитии своей благотворительной деятельности, отдать на голодающих и самые священные предметы свои, использовать которые по канонам и святоотеческим примерам может только сама Церковь.
Если бы указанное в сем предложение мое о предоставлении Церкви права самостоятельной организации помощи голодающим гражданскими властями было принято, то мною немедленно был бы представлен проект церковной организации помощи голодающим на рассмотрение и утверждение его гражданской властью. Если же такого согласия не последует, и Церкви не будет предоставлено права благотворения и в ограниченной форме, то тогда мои представители из Комиссии будут мною немедленно отозваны, так как работать они мною уполномочены только в Комиссии помощи голодающим, а не в Комиссии по изъятию церковных ценностей».
Известны слова Митрополита Вениамина о том, что он готов своими руками снять драгоценную ризу с Казанской иконы и отдать ее, чтобы спасти людей от голода. Однако история показывает, что, заводя столь долгое и принципиальное разбирательство с Церковью в отношении ее права на самостоятельную благотворительность, а также по поводу изъятия ценностей, государство в значительно большей степени было заинтересовано в низвержении авторитета Церкви, в связывании ее возможностей, нежели действительно в помощи голодающим.
19 марта 1922 года Ленин по телефону надиктовал письмо Молотову с просьбой «ни в коем случае копий не снимать». Суть кампании была обозначена так: «… Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). /…/ Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать».
«…не в Гефсиманском саду»
Ситуация грозила внутрицерковным расколом, что не могло быть не замечено Митрополитом Вениамином. Иерархи Церкви — это и стражи ее единства, ее целостности. Владыка Вениамин, не оставаясь в стороне, действовал настолько активно, насколько позволяли обстоятельства. 28 мая (по новому стилю) 1922 года среди паствы Петрограда было оглашено послание Митрополита. Говоря об отречении Патриарха Тихона, митрополит уточняет, что сообщений лично от Патриарха об отречении не получено, равно как и о создании нового Высшего церковного управления. Однако, опираясь на учение Церкви, можно сказать, что епархия, лишенная возможности получать распоряжения от своего Патриарха, управляется своим епископом. Епископ Петрограда — Митрополит Петроградский. Находящийся в единении с епископом находится в Церкви. И все же, Владыка Вениамин пишет: «К великому прискорбию, в Петроградской Церкви это единение нарушено. Петроградские священники: протоиерей Александр Введенский, иереи Владимир Красницкий и Евгений Белков, без воли своего Митрополита, отправившись в Москву, приняли там на себя высшее управление Церковью. А один из них, протоиерей Ал. Введенский, по возвращении из Москвы объявляет об этом всем, не предъявляя на это подлежащего удостоверения Святейшего Патриарха. Этим самым они ставят себя в положение отпавших от общения со Святой Церковью».
«Отколовшиеся» образовывали некую организацию под названием «Живая Церковь». Членов этой церкви именовали «живцами». Именно А. Введенский был самым активным среди «живцов», умным, эксцентричным и честолюбивым (впоследствии он стал обновленческим митрополитом). По ходу кампании об изъятии ценностей он обратился к митрополиту Вениамину с требованием признать Высшее Церковное Управление. После жесткого отказа Введенский явился к митрополиту с Бакаевым, председателем Петроградского ГПУ. Митрополиту был поставлен ультиматум: или он подчинится ВЦУ, или…
Обращение митрополита Вениамина было опубликовано в «Петроградской правде» 30 мая. Спустя два дня из Москвы была получена телеграмма, приказывающая арестовать митрополита Вениамина и привлечь его к суду. Также предписывалось арестовать его ближайших помощников, производя тщательный обыск. Кроме того, телеграмма сообщала, что по решению ВЦУ митрополит Вениамин лишен сана.
Есть версия, что в день ареста, выходя из Александро-Невской Лавры, митрополит повстречался с Александром Введенским, который подошел под благословение. Благословения Введенский не получил, но услышал слова: «Отец Александр, мы же с Вами не в Гефсиманском саду». В покоях митрополита Вениамина шел обыск, а Введенский, на правах председателя ВЦУ, пришел принять его канцелярию. О чем тогда думал будущий обновленческий митрополит? Мог ли знать, чем закончиться его «радение»? Какие счеты он сводил с Владыкой Вениамином, или святитель оказался не более чем преградой его замыслам? Неизвестно. К истории отношений митрополита Вениамина и А. Введенского можно добавить только воспоминание некоего Драницына: в квартире Введенского он видел висящий на видном месте большой портрет митрополита, с дарственной надписью «Моему большому другу"…
А судьи — кто?
В субботу 10 июня 1922 года в Большом зале нынешней Филармонии началось слушание дела петроградских церковников. К процессу было привлечено в общей сложности 85 человек. Любопытен состав трибунала. Председателем был назначен 22-летний бывший студент Яковченко Н. И., членами трибунала были: его ровесник, также бывший студент, Семенов, и бывший помощник судового механика Каузов. В число общественных обвинителей входили бывший подмастерье булочника (после — агент ЧК), бывший преподаватель истории в институте благородных девиц (после — большевик), и латышский стрелок Крастин (Крастиньш). Власть трудящихся была заинтересована хоть чем-то оправдать выданные булочникам и разночинцам авансы. Заметим и то, что, когда митрополит Вениамин входил в зал суда, все присутствовавшие в зале поднимались со своих мест.
Основу обвинительного акта составлял материал о переговорах митрополита Вениамина со Смольным, а также следующие данные. В то время, пока шли переговоры, изъятие церковных ценностей началось. Естественно, что как священники, так и прихожане, мягко говоря, не приветствовали эту акцию. Известны случаи столкновения с Комиссией по изъятию ценностей, с милицией. Во многих случаях были пострадавшие. Суд счел, что беспорядки носили организованный характер, руководило ими Правление Общества православных приходов, которое, в свою очередь, действовало под руководством митрополита. А ведь в своем обращении к Петроградской пастве митрополит призывал сохранять доброту и человеколюбие, категорически запрещал проявлять любое насилие и проливать кровь около храма, где приносится Бескровная Жертва.
На основании этих обвинений подсудимые были привлечены к ответственности по ст. ст. 62 и 119 нового УК, предусматривающие применение высшей меры наказания. Кроме Митрополита, были осуждены на смертную казнь еще девять человек. Шестерых из них помиловали, остальные трое приняли смерть рядом с Владыкой Вениамином. Их имена: архимандрит Сергий Шеин, бывший член Государственной Думы, фракции националистов; Иван Михайлович Ковшаров, юрисконсульт Александро-Невской Лавры и член Правления Общества православных приходов; Юрий Павлович Новицкий, профессор, юрист, председатель Правления.
17 июня осужденному митрополиту было дано последнее слово. Владыка поднялся со скамьи. «Народ судит меня во второй раз. Первый раз я предстал перед народным судом пять лет тому назад, когда в Петрограде происходили выборы митрополита. Тогда собралось несколько тысяч рабочих и крестьян — тех, которые послали вас сюда судить меня. Несмотря на то, что я не был официальным кандидатом и не был угоден ни правительственным, ни высшим церковным кругам, они избрали меня. После этого я все время работал при Советской власти, причем всюду, куда я ни являлся, куда ни приезжал, вначале власть меня встречала подозрительно, но когда узнавала, отношения резко менялись. <…> Теперь меня судят во второй раз представители народа. Я ни в чем не виноват перед теми рабочими, которые вас, судьи, послали судить меня. <…> Каков бы ни был ваш приговор, я буду знать, что он вынесен не вами, а идет от Господа Бога, и что бы со мной ни случилось, я скажу: «Слава Богу за всё»». Сказав это, митрополит осеняет себя крестным знамением и садится.
Сила и слава
После оглашения решения суда прошло больше месяца. По словам одного из участников процесса, протоиерея Михаила Чельцова (который тоже был приговорен к смертной казни, но помилован и расстрелян девять лет спустя): «Митрополит молится по 14 часов в сутки и производит на надзирателей самое тяжелое впечатление, почему они отказываются от несения ими их обязанностей в отношении к нему».
В ночь с 12 на 13 августа осужденных обрили и одели в лохмотья, чтобы в них нельзя было узнать духовных лиц. Было подозрение, что пленников могут отбить у конвоя. Митрополита Вениамина, архимандрита Сергия, И. Ковшарова и Ю. Норицкого отвезли на станцию Пороховое, что под Петроградом, и расстреляли. Один из очевидцев рассказывал, что Митрополит Вениамин встретил смерть с молитвой на устах.
В своем предсмертном письме, адресованном благочинным Петроградской епархии, владыка Вениамин писал: «В детстве и отрочестве я зачитывался Житиями Святых и восхищался их героизмом, их святым воодушевлением, жалел всей душой, что времена не те и не придется переживать, что они переживали. Времена переменились, открывается возможность терпеть ради Христа от своих и от чужих. Трудно, тяжело страдать, но по мере наших страдании избыточествует и утешение от Бога. <…> Теперь, кажется, пришлось пережить почти все: тюрьму, суд, общественное заплевание, обречение и требование смерти, (под) якобы народные аплодисменты, людскую неблагодарность, продажность, непостоянство и тому подобное, беспокойство и ответственность за судьбу других людей и даже за самою Церковь.
Страдания достигли своего апогея, но увеличивалось и утешение. Я радостен и покоен, как всегда. Христос — наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше ее иметь надо нам, пастырям. Забыть свои самонадеянность, ум, ученость и силы и дать место благодати Божией».
В 1992 году Святитель Вениамин Петроградский причислен к лику святых Русской Православной Церкви. В его родном городе Няндоме открыт храм, освященный в его честь. Память священномученика Вениамина совершается 31 июля/13 августа.
Кто ответит?
Власть, ознаменовавшая свою точку отчета казнями лучших людей России, уже тринадцать лет как упразднена. Но над оставленными ею вопросами бьются до сих пор. Митрополит Вениамин говорил, что приговор ему шел от Бога. И все же, это не снимает с карателей ни ответственности, ни долга. Восемьдесят лет государство то принимало ревностное участие в разграблении церквей и разрушении их зданий, то (значительно реже) равнодушно попускало такое положение. Вспомним не только Ленина, но и, хотя бы, Хрущева, такого забавного с его «кузькиной матерью», и такого убедительного, когда он обещал показать по телевизору последнего попа.
Уже давно минули времена Никиты Сергеевича и иже с ним. Государство относится к Церкви весьма лояльно, и старательно делает вид, что инцидент исчерпан. Словом, действует по принципу «Война закончена, всем спасибо, все свободны». Но долги-то остались. Сколько церковных сокровищ лежит в запасниках, — ладно с ней, с материальной ценностью, важно, прежде всего, их духовное значение. Сколько разрушенных, оскверненных храмов? И все их Церковь восстанавливает на свои средства, на пожертвования. Государству эта проблема, мягко говоря, «по боку». Оно не собирается ни издавать законов, направленных на восстановление испорченного имущества, возврат земель и возмещение ущерба, ни даже банально извиняться.
Да, можно сказать, что власть-то сейчас уже другая. Государственный строй сменился. Однако, этот же аргумент не был усвоен правительством Германии, которое беспрекословно выплачивает контрибуцию народам, пострадавшим во время фашистской оккупации. И никого не интересует, что НСДАП нет и в помине. Потому что преступления против человечества — вне времени, они не могут быть «закрыты» за древностью лет. Геноцид — преступление против народа. А как, если не геноцидом, можно назвать истребление целых сословий, — когда священников и монахов убивают, заключают в лагеря и тюрьмы?
Конечно, можно и нам состроить сладкую мину при плохой игре, и заявить, что все забыто. Но история обладает таким свойством, как цикличность. Чтобы не повторилась ситуация, когда Церковь оказывается в положении изгоя и ее постоянно «ставят на место», необходимо, чтобы и государство свое место знало.
