 |
| Радонеж | Александр Богатырев | 31.05.2012 |
По причине юбилейного года, когда даже радиостанция «Эхо Москвы» каждый день напоминает нам о Наполеоновских войнах, я решил немного потрудиться для нашей любимой радиостанции «Радонеж» и найти что-нибудь интересное, дабы посрамить конкурентов.
Друзья подсказали мне, что в Институте Русской литературы (Пушкинском Доме) хранится множество уникальных документов, имеющих отношение к войне 1812 года. Некоторые из них не известны даже специалистам. Это приказы Кутузова, его письма императору Александру 1-му и ответы Государя Главнокомандующему, автографы Наполеона, рапорты и письма Багратиона, Барклая де Толли, Растопчина, Дениса Давыдова и прочих знаменитых генералов Отечественной войны, автографы Пушкина, Батюшкова, Кюхельбекера, церковных и политических деятелей, тексты героических поэм и простых солдатских и народных песен, исполненных презрения к узурпатору и его воинству. Имеются гравюры, лубки и миниатюры с батальными сценами, видами горящей Москвы, портретами героев. На нескольких литографиях запечатлены торжественные парады, встреча Александра 1-го с Наполеоном, смерть Кутузова и установка катафалка с его телом. Большой интерес представляет свод рукописных книг и миниатюр старообрядцев, принявших Наполеона за антихриста. В них доказывается (с ссылками на древних пророков), что в самом имени Бонапарта содержится число зверя 666. Принятые в начале девятнадцатого века паспорта и карточки вызвали в старообрядчекой среде бурю протеста, поскольку некоторые толкователи утверждали, что в них содержится антихристова печать. Многие старообрядческие рукописи найдены сотрудником древлехранилища Пушкинского Дома Глебом Валентиновичем Маркеловым. Он же явился автором идеи создать альбом, посвященный памяти героев и современников войны 1812 года. Поскольку обнаруженные документы имеют отношение к разным сторонам общественной, политической и частной жизни того времени, возникает удивительная, объемная и неожиданная картина. Вместе с героическими деяниями, подвигами жервенного служения открываются трогательные детали будней русских людей — вовлеченных в те события. Чего стоят письма Кутузова и помещицы Нарышкиной — владетельницы земель, на которых произошла знаменитая Тарутинская битва! Кутузов вскоре после боя озаботился тем, чтобы на этих землях устроить мемориал с сохранением рвов и укреплений. Хозяйка поддержала идею, только напомнила фельдмаршалу, что крестьяне остаются без земли и возможности добывать пропитание и платить оброк.
Поразительным документом эпохи является произведение графа Ф. В. Ростопчина «Мысли вслух на Красном крыльце».
В «Мыслях», как и в поисках печати антихриста, узнаются страхи и беды, которыми озабочены многие наши современники. Здесь мы найдем и свидетельство того, что «чужебесие» — поклонение перед западом началось в России гораздо раньше времени открытия границ товарищем Ельциным. Найдем и многое другое до боли знакомое. Не стану комментировать этот замечательный труд. Скажу только, что пришлось его немного сократить, за что приношу автору запоздалые извинения. А читателям обещаю рассказать еще немало интересного, почерпнутого из коллекции Пушкинского Дома.
Мысли вслух
Ефремовский дворянин Сила Андреевич Богатырев, отставной подполковник, израненный на войнах, три выбора предводитель дворянский и Кавалер Георгиевский и Владимирский, отправился из села Зажитова в Москву для разведывания о двух сыновьях, брате и племяннике, кои служат на войне. Отпев молебен за здравие Государя и отстояв набожно обедню в Успенском соборе, по выходе в прекрасный день сел на Красном крыльце для отдохновения и, положа локти на колена, поддерживая седую голову, стал думать вслух так:
«Господи, помилуй! да будет ли этому конец? долго ли нам быть обезьянами? Не пора ли опомниться, приняться за ум, сотворить молитву и, плюнув, сказать французу: «Сгинь ты, дьявольское наваждение! ступай в ад или восвояси, все равно, только не будь на Руси».
Господи, помилуй! уж ли Бог Русь на то создал, чтоб она кормила, поила и богатила всю дрянь заморскую, а ей, кормилице, и спасибо никто не скажет? Ее же бранят все не на живот, а на смерть. Приедет француз с виселицы, все его наперехват, а он еще ломается: говорит, либо принц, либо богач, за верность и веру пострадал; а он, собака, холоп, либо купчишка, либо подьячий, либо поп-расстрига от страха убежал из своей земли. Поманерится недели две, да и пустится либо в торг, либо в воспитание, а иной и грамоте-то плохо знает.
Господи, помилуй! да как же предки наши жили без французского языка, а служили верой и правдой Государю и Отечеству, не жалели крови своей, оставляли детям в наследство имя честное и помнили заповеди Господни и присягу свою? За то им слава и Царство небесное!
Господи, помилуй! чему детей ныне учат! выговаривать чисто по-французски, вывертывать ноги и всклокачивать голову. Тот умен и хорош, которого француз за своего брата примет. Как же им любить свою землю, когда они и русский язык плохо знают? Как им стоять за Веру, за Царя и за Отечество, когда они закону Божьему не учены и когда русских считают за медведей? …
Сущие дети и духом, и телом, так и состареются.
Господи, помилуй! только и видишь, что молодежь одетую по-французски; и словом, делом и помышлением французскую. Отечество их на Кузнецком мосту, а Царство небесное — Париж. Родителей не уважают, стариков презирают и, быв ничто, хотят быть все. … Старухи и молодые сошли с ума. Все стало каша кашей. Бегут замуж за французов и гнушаются русскими. Одеты как мать наша Ева в раю, сущие вывески торговой бани, либо мясного ряду. Даже и чухонцы сказываются лифляндцами, а эти немцами. Ох, тяжело! …
Жаль дубины Петра Великого: взять бы ее хоть на недельку из Кунсткамеры, да выбить дурь из дураков и дур. Господи, помилуй, согрешил грешный. ….
Слушайте, что такое Русь. Государь пожелал милиции (народного ополчения) — и явилась; да какая! не двадцать тысяч, не пятьдесят — шестьсот двенадцать тысяч! Одета, обута, снаряжена и вооружена; а кто начальники? — русские дворяне, верные слуги Государские, верные сыны Отечества, с грудью гордою, с рукою сильною. Потешили дух предков своих, кои служили Верой и правдою под Полтавой, под Каменной Москвой; миллионы посыпались, все вооружилися; и от Ледяного моря до Черного от сердца и души закричали: «Все готовы, идем и побьем!»
Господи, помилуй! да что за народ эти французы! копейки не стоят! смотреть не на что, говорить не о чем. Врет чепуху; ни стыда, ни совести нет. Языком пыль пускает, а руками все забирает. За которого ни примись — либо философ, либо римлянин, а все норовит в карман; труслив как заяц, шалостлив как кошка; хоть немного дай воли, тотчас и напроказит.
Да вот то беда, что наша молодежь читает Фоблаза, а не Историю (Российскую), а то бы увидела, что в французской всякой голове ветряная мельница, гошпиталь и сумасшедший дом. На деле они плутишки, а на войне разбойники; два лишь правила у них есть: всё хорошо, лишь бы удалось, что можно взять, то должно прибрать. Хоть немного против шерсти погладят, то и бунт. Ведь что, проклятые, наделали в эти двадцать лет! Все истребили, пожгли и разорили. Сперва стали умствовать, потом спорить, браниться, драться; ничего на месте не оставили, закон попрали, начальство уничтожили, храмы осквернили, Царя казнили,…
Головы рубили, как капусту; — то тот, то другой злодей. Думали, что будто это равенство и свобода, а никто не смел рта разинуть, носа показать и суд был хуже Шемякина. Только и было два определения: либо в петлю, либо под нож. Мало показалось своих резать, своих стрелять, топить, мучить, жарить и есть, опрокинулись к соседям и почали грабить и душить немцев и венгерцев, итальянцев и гишпанцев, голландцев и швейцарцев, приговаривая: «После спасибо скажете». А там явился Бонапарт; шикнул, и все замолчало. Погнал Сенат взашей, забрал все в руки, запряг военных, светских и духовных и стал погонять по всем по трем. Сперва стали роптать, потом шептать, потом головой качать, а наконец кричать: «Шабаш республика! Давай Бонапарта короновать», — а ему-то и на стать. Вот он и стал глава французская, и опять стало свободно и равно всем, то есть: плакать и кряхтеть; а он, как угорелая кошка, и пошел метаться из углу в угол, и до сих пор в чаду. …
Революция — пожар, французы — головешки, а Бонапарт — кочерга. Вот оттого-то и выкинуло из трубы. Он и пошел драть. Италию разграбил, двух Королей на острова отправил, цесарцев обдул, пруссаков донага раздел и разул, а все мало! весь мир захотел покорить; что за Александр Македонский? Мужичишка — в рекруты не годится: ни кожи, ни рожи, ни виденья; раз ударить, так след простынет и дух вон; а он-таки лезет вперед на русских. Ну, милости просим!…
Думал потешными своими удивить, а наши армейские так их утешили…
Слава тебе, Российское победоносное Христианское воинство! Честь государю нашему и Матушке России!
<…>
Радуйся, Царство русское! Всемирный враг пред тобою уклоняется, богатырской твоей силой истребляется! Он пришел, как свирепый лев, хотел все пожрать, теперь бежит, как голодный волк, только озирается и зубами пощелкивает. Не щади зверя лютого, тебе слава и венец, ему срам и конец. Ура, русские! вы одни молодцы. Победа пред вами, Бог с вами, Россия за вами".
За сим Сила Андреевич взвел с восторгом глаза к небу, слезы покатились из них на землю и смешались в ней с слезами радости и печали, потом он встал, посмотрел на Кремль, вынул табакерку с Полтавской медалью, перекрестился и пошел в Спасские ворота домой. Мир с тобой, Сила Андреевич, многие тебе лета здравствовать!
