Почему болеют дети?

«Ее зовут Диана, ей 4 годика. У девочки тяжелая форма ДЦП, она не двигается, ни на что не реагирует, а кормить ее нужно через зонд. — давала наставления куратор Саратовского Общества милосердия, что при Крестовоздвиженском храме, готовя меня к первому в моей жизни дежурству. — Да вы не бойтесь, это несложно, — добавила она, почувствовав, как на другом конце трубки у меня от страха перехватывает дыхание, — медсестра вам, если что, поможет.». Да, это был мой первый раз, когда я решила пойти дежурить в больницу с чужими детьми. И, да, мне было страшно. Дети были больные, за ними нужен особый уход, а я в свои тридцать с лишним не была уверена, что смогу нормально поменять ребенку памперс. Своих детей у меня не было, и я сильно от этого переживала: так хотелось отдать кому-то свои тепло и заботу. Но однажды я переживать перестала. Меня осенила мысль: вот те, кому я смогу принести хоть какую-то пользу, о ком смогу позаботиться. Так чего же ждать? И я пошла.

ДИАНА

Она лежала в кроватке в пустой больничной палате с трубкой в носу и смотрела в одну точку спокойным отрешенным взглядом. Она не плакала, она вообще не издавала ни звука, она просто лежала — лежала с какой-то странной, невероятной покорностью, как овечка, как агнец, приготовленный на заклание. Во всем ее облике не было ничего беззаботно-детского, капризного, а была вот эта поразительная, показавшаяся мне совершенно осознанной покорность. Да, именно осознанная, несмотря на то что Диана, по словам врачей, ничего не понимала, не говорила, не двигалась и даже не могла самостоятельно кушать. Она была как принцесса — худенькая, хрупкая, с вьющимися пшеничными волосами и большими голубыми глазами, просто красавица. И еще в ее взгляде было страдание, но страдание опять-таки совершенно безропотное.

По счастью, Диана не была брошенной, у нее есть мама, просто в этот момент она болела, и девочку пришлось положить в больницу, чтобы за ней кто-то мог присмотреть. Папа, как это часто бывает с неизлечимо больным ребенком, от Дианы ушел, и мама осталась одна с тремя детьми.

Мы потихоньку стали друг к другу привыкать: я сидела у ее кровати, гладила по голове, она разрешила взять себя на руки. Менять памперсы оказалось не так уж сложно, как и кормить через зонд. Во время кормления Диана немного плакала — молоко поступало через трубку, и это причиняло ей дискомфорт. Но плакала она не так, как плачут здоровые или хотя бы относительно здоровые дети. Плакала тихо, нетребовательно, покорно. По словам врачей, она, скорее всего, никогда не будет ни ходить, ни говорить. Мне очень хотелось что-то сделать для нее, чем-то ее порадовать. Я просто брала ее на руки и кружила, ей это очень нравилось, она улыбалась.

Это был Промысел Божий, что я попала именно к этому ребенку. Проведя с ней шесть часов, я поняла, почему болеют дети. Да, я нашла ответ на этот вопрос. Рядом с Дианой это оказалось несложно и как-то совершенно очевидно. Дети болеют потому, что приносят себя в жертву. По этой же причине они умирают. И это жертва любви. И не нужно спрашивать, почему так происходит, и «куда смотрит ваш Бог», достаточно просто всмотреться в свое сердце. То, как мы живем, какие грехи совершаем, — все это зло ведь не может испариться бесследно, уйти в никуда. Нет, оно бьет рикошетом по самым маленьким и невинным, потому что грешим мы, а страдают за нас они. Как страдал за нас Христос. И в этом страдании нет насилия, оно глубоко добровольно.

Моя подруга, которая считает себя человеком верующим, очень сильно возмущалась как раз этим: почему дети болеют, погибают и куда же смотрит Бог? Как это объяснить? При этом та же подруга совершенно спокойно относилась к абортам и очень возмущалась опять-таки, когда Патриарх Кирилл предложил бесплатные аборты запретить. «Нет, ну ты представляешь, какая дискриминация?! Просто какой-то каменный век!» — совершенно искренне восклицала она.

Но слушайте: что за безумие? Где же наши глаза и наш разум? Неужели мы думаем, что можно пачками убивать детей в утробе и при этом думать, что все остальные дети будут жить долго и счастливо? Что можно бросать детей, отказываться от них, обрекая их на беззащитность и одиночество, жить беспорядочной жизнью и при этом иметь дерзость недоумевать, почему это Бог «так жестоко» относится к детям и неужели Ему «все равно»? И не чувствовать за это ни малейшей своей ответственности.

У кого-то может возникнуть вопрос, что, мол, это же не мы бросаем своих детей, не мы делаем аборты, да и живем вроде не так уж безалаберно, причем же тут мы? Слава Богу, если так, но вспоминается знаменитая фраза Достоевского о том, что в этом мире каждый перед каждым виноват. И если в нее всмотреться внимательно, вдуматься в ее духовный смысл, она перестанет казаться чем-то абстрактным, и вопрос: «Почему болеют дети?» — отпадет сам собой. Потому что они будут болеть и будут умирать до тех пор, пока в нашей душе есть зло и есть грех.

ПОЛИНА, ОЛЯ, КАРИНА

Диана была единственным ребенком из тех, с кем мне довелось подежурить, у кого была мама. Все остальные были отказниками, воспитанниками детских домов и интернатов. И это было, пожалуй, единственное «созерцательное» дежурство, когда можно было просто сидеть рядом с ребенком и что-то важное осмыслять. Позже такой возможности не было — детей в палате четверо, пятеро, а нас, дежурных, всего двое. Всех надо накормить, напоить, переодеть, памперсы поменять, укачать, взять на руки, что-то постирать, отнести на укол. Крики, плач, шум-гам — иногда за шесть часов смены не было свободной минуты. Тут уже, конечно, не до созерцаний.

Детей привозят из детских домов, чтобы приготовить их к операции. За ними нужно ухаживать, медперсонал этого делать не может, у него другие функции, мамочки в палате тоже — у них свои дети на руках. Поэтому функцию мам и берут на себя волонтеры Общества милосердия, организуя каждодневные круглосуточные дежурства. Ради детей и во славу Божию.
И сколько же горя и страданий проходит перед их глазами, сколько брошенных, одиноких, больных, никому на свете не нужных детей.

Как-то привезли из области, из специализированного детского дома пятерых детей. Это было мое второе дежурство. Я до сих пор их всех помню. Оно стало для меня шоком. Таких детей я не видела никогда. Я помню Полину — этому существу было всего несколько месяцев. Невозможно было запомнить все ее диагнозы, но была у нее точно энцефалопатия в какой-то очень тяжелой степени, и выглядела она так, словно была пришельцем с другой планеты. Когда она плакала, то у меня, видимо, по недостатку закалки темнело в глазах. Маленькое сморщенное старческое личико, как будто ребенку глубоко за семьдесят, и бездна страдания на нем. А тело. Я думала, такого в жизни не бывает. На руки ее было брать страшно, а нужно было и брать, и кормить, и утешать. Врачи говорили, что Полина не жилец, очень возможно, что ее уже и нет на свете. Рассказываю это не для того, чтобы пощекотать чьи-то нервы. Просто после таких дежурств вопросы к Богу отпадают. А кого они волнуют, стоит попробовать подежурить, благо потребность в волонтерах есть всегда.

Я помню мальчика с аутизмом, его звали Данила. Я не знаю, может, люди, которые работают с такими детьми, привыкли ко всему, но мне о нем больно даже вспоминать. Он сидел в кроватке с поникшей головой, как забитый зверек, и не подпускал к себе никого. Он смотрел в одну точку, отворачивался от любого прикосновения. Его невозможно было накормить. Он даже по-человечески не ложился — спал сидя, уронив голову на грудь, предварительно долго раскачиваясь и шатаясь. Уложить его или накрыть одеялом тоже было нельзя — он моментально вскакивал. Смотреть на это спокойно было невозможно. На его фоне дауненок Максим был просто сказочным ребенком — он постоянно кусался, иногда громко ревел, но в целом был общительным и веселым, играл в ладушки.

У Олечки были парализованы ножки, она никогда не сможет ходить. Шансов на усыновление у таких детей не много, и это ужасно обидно: в остальном девочка крепкая, здоровая, смышленая. Маленький Дима родился с патологией кишечника. Врачи сделали ему операцию, кишечник вправили и обещали, что он будет вполне здоровым ребенком. Я очень на это надеюсь, и надеюсь, что его усыновят, потому что в глазах у него была такая тоска и одиночество, каких у обычных детей, живущих с родителями, никогда не бывает.
Такая же грусть была в глазах у Карины, всеобщей любимицы. Она была, пожалуй, единственным ребенком, кто мог и нормально ходить, и есть, и вообще жить. Ее все обожали, баловали, брали на руки. Она все время куда-то просилась, что-то показывала, хотела, чтоб с ней все время гуляли. А когда после операции у нее поднялась температура, лежала тихо, как котенок, и не шевелилась. Сильно похудела. Такая была маленькая и беспомощная.

ОНИ ДАЮТ НАМ БОЛЬШЕ, ЧЕМ МЫ ИМ

Отказных детей не советуют часто брать на руки: мол, привыкнут к ласке, а потом ведь обратно в детский дом. А там не до нежностей. И будет у ребенка стресс, еще одна ломка. Но как не брать? Так хочется в этот короткий промежуток времени дать им хоть что-то, какую-то часть себя. Ведь дети, которых не гладят, не целуют, не берут на руки, и растут, и развиваются медленнее, и вот это одиночество в глазах. Думаешь: вот лишний раз прижмешь его к сердцу, а вдруг у него от этого иммунитет хоть немного окрепнет? Какие-то положительные нейросигналы в мозг поступят и создадут в нем пусть небольшой, но запас прочности от всех тех житейских невзгод, которые предстоит еще перенести? Что ждет их в будущем — кто знает? Они сейчас еще многого не понимают, а что будет, когда поймут? Смогут ли смириться, не сломаются ли? Найдут ли себя как-то в жизни или обреченно пойдут под откос? Вот эти вопросы не могут не волновать.

И, конечно, эти дети дают нам гораздо больше, чем мы им. Что именно? Это трудно сформулировать словами. Они дают ощущение живого Бога, живой боли, они не дают уснуть в потоке суеты и житейских проблем, они выдергивают тебя из этого потока своим постоянным свидетельством, самим своим существованием. Они размягчают сердце, и ты начинаешь понимать, что в жизни по-настоящему важно, а что нет, о чем стоит беспокоиться, а о чем нет. И еще они дают радость. И когда уходишь домой, уступая место сменщице, конечно, чувствуешь себя предателем, понимаешь, что по-настоящему помочь этим детям можно, только усыновив их. Хотя бы кого-то из них. Но на это нужно мужество и нужна воля Божия, ведь ребенок — это не игрушка, особенно ребенок-инвалид. Блаженны те, кого Бог этого сподобит. Велика их награда на небесах. А мы… давайте хотя бы не будем задавать ненужных вопросов, не будем гневить ими Бога, а просто по возможности помогать и делать то, что должно. И очищать свое собственное сердце, чтобы зла в мире было меньше.

http://www.vzsar.ru/special/2012/05/03/pochemu_boleyut_deti.html