Не ведают, что творят

Из записок священника

Главная цель кощунства в главном храме страны — переступить через границу дозволенного, морально допустимого в обществе. Ибо, если общество такое приемлет, не называет преступлением, относится «толерантно» и «гуманно» ко всему случившемуся, то тогда и дальше можно считать нормальным любое попрание святынь.

Самое страшное, что подобные наступления на Церковь могут находить свое развитие — можно взрывать также легко храмы, убивать священников, приглашать в страну завоевателей и принимать их с хлебом-солью как «освободителей». И все это уже было! И храм этот взрывали! И тогда это официально называлось в обществе «целесообразным», «справедливым», «прогрессивным», а всякое возражение сему каралось как «контрреволюция».

Это очень серьезно. Потому что это, как всякое богоборчество, путь в нежизнь. Ибо источник жизни — Бог.

Нечто подобное мы наблюдаем во вроде бы куда более безобидной области жизни — в моде. С некоторых пор девушки, женщины стали носить обтягивающие брюки. Во все времена нашей истории выйти на улицу в таком виде было просто невозможно, неприлично. И вдруг в один момент кем-то это было объявлено возможным, стало «модным» — и почти мгновенно, как по команде, молодые, а потом и не молодые женщины переоделись, И это стало, вроде бы, «нормальным» — «А что такого? Все так ходят».

Но от этой «общепринятости», вседозволенности нисколько не стало лучше, чище, нравственнее, полезнее, красивее, разумнее. Один грех. Казалось бы — мелочи жизни. А на самом деле это направлено против главного — против души человека.

Грех всегда глуп. Ничего он не дает, только отнимает. Ты хочешь такой одеждой привлечь к себе внимание, но ведь ты не одна такая. И вот уже нравственный уровень всего общества понижается, он направлен против тебя тоже. Ты идешь в такой одежде и грешишь против любви — своей и тех, кто на тебя смотрит. Каждый взгляд на тебя прохожих противоположного пола, хоть в какой-то степени, но ослабляет их души. Внимание к тебе — призрачно, мимолетно, безцельно — но для семьи не безобидно, поскольку ослабляется духовная связь человека с его единственной половинкой. И тебе от этого на самом деле тоже нисколько не лучше — твой грех мешает и твоей душе, твоей любви. Потому как истинная, жертвенная любовь приходит только в чистую душу, сохраняется целомудрием. А когда целомудрия, скромности, стыда в обществе становится меньше, то и крепость семейных уз ослабевает.

Ведь для настоящего счастья недостаточно только однажды привлечь к себе внимание человека, но и потом верность друг другу хранить годами, всю жизнь, даже в мыслях. А без верности какое счастье, без верности — слезы, измены, несчастные дети, распадающееся на атомы общество, страна.

Все предыдущие поколения не ошибались, когда носили совершенно другую, целомудренную, и, кстати, очень красивую одежду — недаром все невесты до сих пор одеваются в самое красивое, то есть длинное платье.

В Пажеском корпусе, самом элитном военно-учебном заведении дореволюционной России, в котором учились дети дворян, его воспитанников учили бояться Бога, а еще — тех людей, которые Бога не боятся. Ведь человек, не боящийся Бога, — способен на всё.

«Человек — это его вера», — писал И.В. Киреевский. «Если Бога нет, то всё позволено», — главная боль Достоевского, гениально исследовавшего суть этой страшной болезни в своих романах, в образе Раскольникова, главная боль русской жизни XIX века, которая вовсю развернулась в веке двадцатом всенародной исторической трагедией, а теперь пришла к нам и в XXI век.

Если у человека нет ничего святого, если он может переступить через всё, если им движет революционный дух: «А почему это нельзя? А ну и что? А я желаю! А мне плевать на всех! А мне плевать на мою Родину! А какая она мне мать, что я от нее имею? Разве это жизнь?» — то тогда нет человека, он терпит полное поражение: этот дух уничтожает его самого, это дух небытия, дух самоубийства, дух диавольский.

Неверие убивает. И чудовищная эпидемия самоубийств детей и подростков нынешним Великим постом — это страшный приговор безбожию.

Он вскрывает страшную сущность неверия, богоборчества — то, что это направлено против жизни, против человека, а отнюдь не его самоутверждение, как страшно и коварно лжет человеку его убийца, ни на секунду не оставляющий «заботы» о каждом из нас — дьявол.

Между Богом и нашими детьми возведен барьер. Кому-то самым страшным представляется единение Церкви и школы, а это и есть самое нужное для наших детей, для нашей молодежи — слово правды о Боге, о душе, о добре и зле, о смысле жизни, о православной истории Отечества, о настоящей любви и праведности.

Не зная ничего о жизни души, о главной борьбе, которая идет на земле за душу человеческую, о той лжи, с которой невидимый враг нашего спасения стремится войти в нее — они беззащитны. И самая главная дьявольская ложь — чудовищная мысль, которая всегда от него исходит — о самоубийстве, о мнимой безвыходности в каких-то затруднениях. Это ложь о том, что, мол, убьешь себя — и кончатся все скорби. Да, здесь они кончатся, хотя и радости тоже, которые всегда есть в жизни, которые ждут каждого юного человека впереди. На самом деле у Бога бесчисленное количество выходов из любого положения. Да, в этой жизни самоубийцы кончится всё. НО ЧТО НАЧНЕТСЯ?

Безбожие не знает ответа на этот вопрос. Мол, ничего не будет. Или — даже что-то положительное (есть и такая чудовищная ложь). Безбожие учит, что человек — это его тело. Нет тела — нет человека. Это неправда. У человека есть душа.

Мы говорим: душа болит, душа не на месте. Душу-то не убьешь! Правда состоит в том, что душу самоубийцы ждет такая мука, какую мы здесь и представить себе не можем. И к тому же — вечная.

Спаситель же открыл нам дверь к вечной радости, в которую мы входим через Его Церковь.

* * *

Отлучение от Церкви Л.Н. Толстого может быть с первого взгляда воспринято как что-то недоброе, жестокое, немилосердное, негуманное. Короче говоря, как дело нелюбви.

Но на самом деле это было именно делом любви. Настоящей, не «гуманистической». В том числе — и к погибавшему писателю: в надежде на его вразумление и покаяние, на его спасение. И, конечно, к тысячам несчастных, которые подпали или могли попасть под влияние его идей. О гуманизме как о сатанинском учении сказал Сам Господь. Когда Иисус Христос «начал открывать ученикам Своим, что Ему должно идти в Иерусалим, и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть убиту, и в третий день воскреснуть…, Петр начал прекословить Ему: будь милостив к Себе, Господи! Да не будет этого с Тобою. Он же, обратившись, сказал Петру: отойди от Меня, сатана! Ты мне соблазн; потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое» (Мф. 16, 21−23).

Человеческое — это то, что хочет земного, временного, материального блага. Божие — то, что хочет блага неизмеримо высшего, вечного, ради которого Сам Богочеловек пострадал на Кресте, совершив высшее дело Любви. И все мы призваны нести свой крест.

Гуманистическая, забывающая о Боге, о вечной жизни души «любовь» любовью-то вовсе и не является.

Когда отец семейства говорит, что он полюбил другую женщину и уходит к ней, оставив жену и детей, — он поступает по любви? К кому, к жене и своим детям?

Без Бога за любовь можно принимать нечто иное, даже противоположное настоящей любви.

Преподобный Иустин Попович, сербский святой недавнего времени, писал, что любовь к Богу без любви к ближнему — это самообман, а любовь к ближнему без любви к Богу — себялюбие.

Кощунницы в храме Христа Спасителя не ведали, что творили. Они не знали главного — того, что идут против Бога. Они поступали так, как будто Бога нет.

И шли они не в дом Божий, а в дом, где, по их разумению, люди просто собираются и что-то поют и читают. Если бы они понимали, что оскорбляют Бога, если бы увидели, какие страшные чудовища их направляют, они бы ужаснулись. И дай Бог им это понять.

Они совершили страшный грех перед Господом нашим, перед людьми, они нанесли вред и себе, и своим детям. И те, кто предлагает их «простить», совершить, якобы, «дело любви», тоже забывают о главном — о Боге.

Мы-то, люди, можем их «пожалеть», «простить», но простит ли Бог? Если Бог накажет, то мало никому не покажется. И потому на самом деле «гуманисты» не добра им желают, а как раз наоборот.

Но есть и Божий Суд, наперсники разврата!

Есть грозный Суд: он ждет,

он недоступен звону злата.

Без Бога в жизни ничего не понять, всё выворачивается наизнанку. «Любовь» оборачивается ненавистью, «добро» — злом, стремление к «свободе» — рабством, идеал легкой, красивой жизни — нежизнью.

***

Слова, которых нет в словаре великорусского языка, которым недопустимо оказаться в поле зрения детей, никогда для русских людей не считались возможными в печати. Они так и назывались: непечатными. Имеется в виду печать, существовавшая в Царской России и в СССР, то есть во всю историю нашей страны до последних десятилетий.

Сквернословие — это обличение либеральной свободы как самодовлеющей ценности, как политической цели. Какая это ценность, что она дает человеку, что созидает? Только разрушает. И зачем она тогда?

«Свобода слова»? Какого слова? Слова чистого, доброго, созидательного, слова евангельского? Или слова черного, грязного, разрушительного? Разница — именно в этом!

Свобода зла не нужна человеку. А тем более — детям. Она их портит, губит, разрушает. Вот вам любимый пример «о слезинке ребенка». Слезинка ребенка, пролитая от раны его души, горше слезинки физической боли.

Сквернословие — это разрушение не только культуры, разрушение языка, но и разрушение нравственности, разрушение целомудрия, любви, веры, разрушение личности, семьи, а к конечном счете — государства: всё позволено, нет ничего святого. Не «свобода слова», а свобода зла. И это греховно.

Вряд ли нынешние литература и искусство глубже проникают в правду жизни и человека, чем произведения классиков, которые всегда обходились без непечатных слов.

Церковь учит нас: Правде научитеся живущии на земли.

Правде учиться надо, поскольку это не такая простая и очевидная вещь — правда. Не зря Правда и праведность — в русском, славянском языке неразделимые понятия.

Здесь — огромная разница между западным, правовым, эгоистическим пониманием жизни и нашим, русским, православным, для которого главным всегда был вопрос: добро это или зло? Созидание или разрушение? Богу или дьяволу это угодно?

Ну, а дьявола, конечно, этот «вопрос ребром» не устраивает, ему нужно лукаво уйти от него, замаскировать зло под добро, добро назвать злом. Вот он и придумал применить свой излюбленный прием — ложную альтернативу: не добро или зло, а свобода или запрет, имею право или не имею. Такое отношение к жизни, к людям, к стране, к Богу никогда не было приемлемо на Руси.

Господь наш Иисус Христос сказал: «За всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день Суда» (Мф. 13, 36). То есть, даже за каждое пустое — не то что наполненное грязью и тленом. Апостол Павел вторил: «Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших» (Еф. 4, 29). Давайте же и мы хранить Великое русское слово!

http://www.stoletie.ru/vzglyad/ne_vedajut_chto_tvorat₈₆₀.htm