 |
| Радонеж | Алексей Харитонов | 12.04.2012 |
Иуда — имя, ставшее нарицательным, слово, обозначающее крайнюю степень падения, человека, которому «лучше было бы не родиться». Но как свои действия видел сам Иуда? Считал ли Он, что Он предает Сына Божия и Спасителя мира?
Евангелист Лука приводит страшные слова Господа — «Иуда! целованием ли предаешь Сына Человеческого? (Лук.22:48)». В Библии «Сын Человеческий», особенно во множественном числе, «сыны» может означать просто «человек», «люди», но у этого оборота есть и другое значение, которое и вспоминает Господь Иисус, значение, связанное с пророчеством Даниила: «Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шел как бы Сын человеческий, дошел до Ветхого днями и подведен был к Нему. И Ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его — владычество вечное, которое не прейдет, и царство Его не разрушится. (Дан.7:13,14)». Господь говорит Иуде, что он предает Мессию, Господа, Того, о ком возвещали Пророки — но Иуда не верит.
Да, были чудеса, к которым он уже почти привык, были восторженные толпы, которые хотели сделать Иисуса царем, но Иуда — прагматик, ему хотелось бы увидеть реальные результаты. А реальные результаты состояли в том, что так или иначе, с помощью Иуды или без нее, дело идет к развязке. Господь Иисус, вместо того, чтобы воспользоваться энтузиазмом толп, которые ходили за ним в ожидании новых чудес, только настроил против Себя всех — фарисеев, саддукеев, иродиан, зилотов. Уже было невозможно питать надежду на то, что Он воцарится, а Его Апостолы получат теплые места вокруг его трона. Было ясно, что Иисуса в любом случае скоро уничтожат, и Иуда решил соскочить с тонущего корабля. Обезопасить себя от возможных преследований, обеспечить свое будущее финансово.
Возможно, он видел и другие причины — Спаситель выделял Петра, Иакова и Иоанна, а его, Иуду, как-то оставлял в тени. Возможно, его как-то обижали другие Апостолы — или он обижался. Евангелие не дает нам таких психологических деталей. Но мы знаем человеческую способность к тому, что психологи называют «рационализацией» а псалмопевец «словам лукавым для извинения дел греховных» (Пс.140:4), когда человек приписывает своим самым неприглядным поступкам мотивы, которые выставляли бы их в благоприятном — или хотя бы не столь гнусном — свете. Если бы мы тогда встретили Иуду и сказали ему, что он совершает величайшее предательство в истории, предательство, которое сделает его имя нарицательным, предметом вечного ужаса и проклятия — он бы искренне на нас обиделся. Люди всегда выдают свои самые ужасные грехи за что-то другое — обманывая других и, прежде всего, обманывая себя. Но мы знаем, что через какое-то время глаза Иуды открылись — он пришел в отчаяние и совершил самоубийство.
В молитвах, которые предлагает нам Церковь в эти дни, мы просим, чтобы Бог сохранил нас от впадения в такое предательство; но как может выглядеть такой грех в наших условиях — ведь мы не можем уже предать Господа на смерть?
Сам Христос отождествляет Себя со Своей Церковью. Как Он говорит Апостолу Павлу (тогда еще Савлу), «Савл, Савл! что ты гонишь Меня? Он сказал: кто Ты, Господи? Господь же сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь. (Деян.9:4,5)». Но Савл не гнал и не мог гнать лично Господа Иисуса — который тогда уже вознесся во славе. Иисус говорит «Я», «гонишь Меня» о Церкви, которую Савл преследовал.
Сейчас модно говорить о том, что человек хорошо относится ко Христу и плохо — к Церкви. Это результат того, что люди не читают Евангелия и знать не хотят, чему же учил Христос — а учил Он о Церкви и очень ясно. «Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; (Матф.16:18)» «а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь. (Матф.18:17)» Наше подлинное отношение ко Христу проявляется в том, как мы относимся к Его Церкви. Ни Господу, ни Апостолам, ни истории неизвестно никакого «Христианства гордых одиночек». Быть Христианином — значит принадлежать к Церкви.
И иудин грех, от которого мы с таким ужасом молим Бога нас сохранить, есть грех против Церкви. Конечно, любой грех есть грех против Церкви — но не любой грех есть предательство, сознательный переход на сторону врага. Негодный воин, ленивый, недисциплинированный, неумелый, следующий своим эмоциям больше, чем повелениям Военачальника, заслуживает суровых упреков; но он еще не предатель. Предатель — это тот, кто переходит на сторону противника. Иногда такое предательство предлагают совершенно явно — как многочисленные гонители в ХХ веке. Иногда его стараются затуманить — «ну, мы же не требуем от Вас отречься от Христа. Мы даже сами где-то как-то за Христа. Просто признайте, что РПЦ не имеет к Нему отношения». Нечто подобное происходит и в нынешней антицерковной кампании — правда, нельзя сказать, что напускаемый туман уж очень густой. Противники не особенно маскируются; их хула направлена не только против Церкви, и не только против Патриарха, но и прямо против имени Божия — и чтобы не замечать этого, нужно крепко жмуриться. Хула на Патриарха, на Церковь — только предисловие к хуле на имя Божие. В Крещении надо дунуть и плюнуть на сатану — а тут требуют дунуть и плюнуть в другую сторону.
Всегда ли правы люди Церкви? Нет, конечно, и вера в Церковь (и верность ей) вовсе не требует от нас считать, что все ее члены совершенны, во всем правы и безгрешны. Точно также, как для того, чтобы сражаться за свою страну, против нападающих на нее врагов, не обязательно считать ее безгрешной — обязательно только считать ее своей. С ратью иноплеменных не обсуждают недостатки своего Отечества. Их уместно обсуждать только с согражданами. Человека, который ненавидит пациента и предпочел бы видеть его мертвым, не зовут в качестве медицинского консультанта.
С богохульниками не обсуждают вопросы истинного богопочитания; людей, решительно чуждых не только Православной Церкви, но и какой-либо христианской общине вообще, не зовут в качестве консультантов по внутрицерковным вопросам.
Нынешняя ситуация имеет свою положительную сторону — у нас есть возможность ясно обозначить свою позицию. Мы — с Церковью Христовой, со всеми ее святыми и со всеми ее грешниками. Когда нас склоняют к предательству, мы можем ясно сказать — «нет».
