Собор святителя Николая Чудотворца и Богоявления

Главы 1 и 2

Один из самых известных храмов России, Николо-Богоявленский Морской собор, является прекрасным памятником русского зодчества середины XVIII века. История собора и его святынь неразрывно связана с историей и традициями Российского флота. Доктор исторических наук Михаил Витальевич Шкаровский в публикуемой статье описывает обстоятельства возникновения храмаи его историю в дореволюционный период. Особое внимание автор уделяет рассмотрению роли собора в жизни Церкви в непростые годы гонений.

Глава 1. Создание Николо-Богоявленского собора и его история в дореволюционный период

В 2010—2012 гг. исполнилось 250 лет с момента освящения нижней и верхней церквей одного из наиболее значимых храмов Санкт-Петербурга — Николо-Богоявленского Морского собора. Указ о его возведении на морском полковом дворе, рядом с будущим Крюковым каналом, был подписан 16 июня 1752 г. императрицей Елизаветой Петровной. Проект величественного каменного храма в стиле барокко выполнил один из крупнейших русских архитекторов XVIII в. С. И. Чевакинский. Пятиглавый храм заложил 15 июня 1753 г. архиепископ Санкт-Петербургский и Новгородский Сильвестр. Через два года была начата постройка отдельной четырехъярусной колокольни, колокола для ко­торой отлили в Москве. Внутреннюю отделку собора также выполнили в бароч­ном стиле, при этом в верхней церкви было сделано царское место, обитое малиновым бархатом.

5 декабря 1760 г. владыка Сильвестр освятил в ниж­нем храме главный Никольский и правый придел Усекно­вения Главы Иоанна Предтечи, а 20 июля 1762 г., в присутствии императрицы Екатерины II, состоялось освящение архиепископом Казанским Вениамином главного Богоявленского придела в верхнем храме и левого в честь новопрославленного святителя Димитрия Ростовского в нижнем храме. Тогда же было указано именовать морскую церковь собором. Екатерина II подарила новому храму 10 украшенных драгоценными камнями икон, на которых были изображены святые, в дни которых русский флот одержал победы над шведами и турками. С самого начала собор стал памятником морской славы России, в нем отмечались главные победы русского флота.

В 1866 г. по проекту архитектора Г. И. Карпова в новом доме причта, в угловом помещении первого этажа, была устроена часовня во имя Тихвинской иконы Божией Матери. Вторая часовня во имя святого благоверного великого князя Александра Невского, к северу от собора, была построена по проекту Г. И. Карпова в 1868—1869 гг. в память спасения Александра II от покушения 25 мая 1867 г. в Париже.

Главной святыней собора был и остается образ святителя Николая Чудотворца греческой работы XVII века, который находится в нижнем храме у левого клироса и прежде был украшен богатым серебряным окладом 1740 года, с множеством самоцветных камней (изъятым в 1922 г.). В 1847 г. императрица Александра Федоровна подарила собору частицы мощей святителя Николая и святого мученика Александра, которые хранились в отдельном ковчеге (они были утрачены в 1920-е гг.). В храме было много подносных икон в золоченых серебряных ризах, пожертвованных морскими командами или отдельными лицами. В 1746 г. императрица Елизавета Петровна подарила Евангелие в чеканном окладе из серебра.

Начиная с 1770 г. ежегодно в Иванов день, в память о Чесменской победе, свершалось торжественное богослужение архиерейским чином. В Цусимскую годовщину служили панихиду, на которой присутствовали члены Гвардейского морского экипажа. 14 мая 1908 г. в церковном саду в присутствии вдовствующей императрицы Марии Федоровны был открыт гранитный обелиск в память о погибших при Цусиме на броненосце «Император Александр III» офицерах и матросах Гвардейского экипажа, созданный по проекту архитектора Я. И. Филатея. Одновременно в верхнем храме были вывешены мраморные доски с именами погибших чинов Гвардейского экипажа.

Помимо престольных праздников в соборе отмечались и другие почитаемые местными жителями события. В день святых апостолов Петра и Павла (29 июня / 12 июля) из храма по приходу шел крестный ход в память об избавлении горожан от холеры в 1848 г., в десятое воскресенье после Пасхи — крестный ход к Литовскому рынку, а в первый Спас — крестный ход на Крюков канал для водосвятия. 23 января, в день преподобного Геннадия Костромского, в храме на молебен собирались жившие в Петербурге костромичи. С 1870 г. при соборе действовало благотворительное общество со школой, больницей, приютом для девочек-сирот и женской богадельней, в 1904 г. для него было построено каменное двухэтажное здание вблизи восточных ворот.

Первым настоятелем собора в 1760—1770 гг. служил протопресвитер Иоанн Иоаннович Панфилов, духовник Екатерины II, член Рос­сийской Академии Наук, игравший важную роль в церковной по­литике. В 1860—1873 гг. настоятелем был протоиерей Сила Стефанович Тапильский, историк собора и Петербурга, в 1888—1900 гг. — известный церковный историк протоиерей Сергий Александрович Соллертинский. При нем в 1900 г. собор перешел в ведение прото­пресвитера военного и морского духовенства.

Глава 2. Николо-Богоявленский собор в годы гонений на Церковь

Октябрьская революция и первые декреты совет­ской власти самым непосредственным образом сказались на положении собора. Уже через нес­колько месяцев изменился его статус. Первона­чально приказом Народного комиссара по морским делам П. Е. Дыбенко была подтверждена принад­лежность храма бывшему Гвардейскому экипажу. Но затем, 6 апреля 1918 г., Комитет экипажа с разрешения Верховной Морской Коллегии передал Николо-Богоявленский собор со всем имуществом и капиталами в распоряжение прихода. В сдаточ­ной ведомости бывшего Гвардейского экипажа. 574 указывалось, что участок земли, занятый храмом, прилежащими к нему зданиями, «дверными и садо­выми местами», равен 6390 кв. сажен. Среди церков­ного имущества перечислялись: 23 Евангелия (в т.ч. 10 в серебряных позолоченных окладах, древней­шее из них было 1716 г.), 57 облачений для священ­ников и 69 для диаконов и псаломщиков, 88 сереб­ряных позолоченных церковных сосудов, 208 книг в церковной библиотеке, 22 медных колокола (из них 9 для боя часов) весом 1319,5 пудов (самый большой колокол весил 541 пуд). Общая вмести­мость верхнего и нижнего храмов собора согласно ведомости составляла 5024 человека. Кроме того, в документе говорилось о двух часовнях — отдельно стоящей каменной, построенной в 1867 г. с север­ной стороны ограды, и второй, в нижнем этаже цер­ковного дома на углу Никольской площади и набе­режной Екатерининского канала[i].

Таким образом, в апреле 1918 г. собор перешел из Морского ведомства в разряд приходских. В об­разованный приходской совет вошел 21 человек, в том числе все члены причта: 4 протоиерея, 2 диако­на и 2 псаломщика; его председателем был избран рабочий Василий Феофанович Андреев. Настояте­лем храма с 1914 г. служил митрофорный протоие­рей Александр Иоаннович Преображенский. 7 ок­тября 1918 г. В. Ф. Андреев известил совет 2-го Городского района об изменениях в статусе собора и указал, что территория прихода простирается с востока на запад от Прачечного переулка до Англий­ского проспекта, а с юга на север — от Фонтанки до Мойки. Число же обращавшихся за удовлетворени­ем религиозных нужд в храм ежегодно колебалось от 8 до 15 тыс. чел. Андреев также передал в рай­совет приходской устав и попросил разрешения на устройство 20 октября общего собрания прихожан.

На этом собрании решался вопрос об использо­вании помещений в квартирах причта домов № 127 и № 129 по набережной Екатерининского канала для при­ходских нужд — устройства в них библиотеки, ком­наты бесед на религиозные темы, зала для спевок соборного хора и заседаний приходского совета, орга­низации обучения религиозным и церковно-историческим предметам и т. д. Ранее все это проводилось в доме приходского благотворительного общества по адресу: Никольская пл., 1, но в июне 1918 г. он был передан в распоряжение Комиссариата по со­циальному устройству. В первые годы после рево­люции преподавание Закона Божия и духовного пе­ния частным образом не запрещалось, и на соответствующий запрос приходского совета («двад­цатки») городской отдел юстиции ответил, что осо­бого разрешения на это не требуется.

Иначе обстояло дело с церковным имуществом и капиталами, все они в соответствии с декретом об отделении Церкви от государства и школы от Церк­ви подлежали национализации. И 6 мая 1919 г. Пет­роградский отдел юстиции, угрожая судом членам причта, потребовал немедленно представить все бан­ковские документы. Назначенный к тому времени настоятелем и избранный председателем приходс­кого совета протоиерей Александр Николаевич Бе­ляев передал 10 мая в отдел юстиции опись на ка­питалы в размере 147 392 рублей, хранившихся в Народном банке, и 31 августа все эти деньги были переданы в доход казны, о чем настоятеля извести­ли 11 сентября 1919 г.

Вскоре последовало требование властей предста­вить к 20 декабря в трех экземплярах полную опись церковного имущества, а также список «двад­цатки». Оно было выполнено. 29 декабря 1919 г. состоялось общее собрание прихожан для выборов комиссии по проверке имущества и заключения до­говора с представителем райисполкома об офици­альной передаче собора со всем инвентарем в «бес­платное и бессрочное» пользование коллективу верующих. Особых возражений у прихожан не воз­никло, и в тот же день, 29 декабря, договор был заключен. Однако власть сама не собиралась исполнять его.

«Красный террор» 1918−1919 гг. прямо не затро­нул священнослужителей собора, но его отголоски слышны в архивных документах храма. Так, 13 мая 1922 г. протоиерей Александр Беляев на запрос районного отдела ЗАГСа отвечал, что метрические книги за 1918 г. находились у благочинного протоиерея Алексия Ставровского, но из-за его внезапной смер­ти (расстрел в качестве заложника) возвращены не были[ii]. Остальные метрические книги и докумен­ты собора за 1741−1917 гг. власти изъяли. Большую часть их сдали в Государственное архивное бюро.

В декабре 1921 года церковно-приходскому сове­ту под угрозой наказания было «предложено» пре­кратить занятия Законом Божиим. А через несколько месяцев на всю Русскую Православную Церковь обрушилась кам­пания по изъятию церковных ценностей. Лишь не­большая часть из них в дальнейшем пошла для нужд голодающих Поволжья, а остальное — на Красную армию, внешнеполитическую деятельность, создание «твердой» советской валюты и т. п.

В Николо-Богоявленском соборе за несколько веков были накоплены богатейшие ценности, мно­гие из которых имели огромное художественно-историческое значение. Это понимали и власти. Еще летом 1919 г. храм осмотрели представители город­ского отдела по охране памятников искусства и ста­рины и «взяли его в свое научное и художествен­ное ведение». 25 апреля 1922 года специальная комиссия составила список церковных предметов, имевших художественно-историческую ценность и не подлежавших конфискации. А через четыре дня, 29 апреля, в собор пришли представители районной комиссии, которые изъяли несколько десятков се­ребряных предметов церковной утвари общим ве­сом 20,5 пудов (328 килограмм). Часть святынь прихожане выкупили, внеся равное по весу количе­ство серебра[iii].

Изъятие ценностей в храме прошло относитель­но спокойно, и поэтому никто из членов причта не был арестован и осужден по процессу митрополита Вениамина (Казанского), ныне канонизированного и причисленного к лику священномучеников, что произошло в июне-июле 1922 г. Но уже летом Николо-Богоявленский собор оказался в центре борьбы с возникшим в Русской Православной Церкви просоветским дви­жением обновленцев.

В начале 1922 года у советского руководства по­явились планы произвести раскол, создать более по­корную церковную организацию. Назревавшее уста­новление дипломатических отношений со странами Запада в перспективе требовало смягчения ситу­ации вокруг «религиозного вопроса». В результате дискуссий в ЦК РКП (б) и СНК пришли к выводу, что руководство Православной Церковью в довольно сжатые сроки должно взять в свои руки духо­венство, полностью лояльное советской власти и правительству.

В недавно рассекреченной докладной записке Л. Д. Троцкого от 30 марта 1922 г., без возражений утвержден­ной Политбюро, была практически сформулирована вся тактическая и стратегическая программа дея­тельности партийного и государственного руковод­ства по отношению к так называемому обновленчес­кому духовенству и проведению раскола в Русской Православной Церкви: «Мы должны, во-первых, зас­тавить сменовеховских попов целиком и открыто связать свою судьбу с вопросом об изъятии ценно­стей; во-вторых, заставить (!) довести их эту кампа­нию внутри церкви до полного организационного разрыва с черносотенной иерархией, до собственно­го нового собора и новых выборов иерархии…"[iv].

Таким образом, власти изначально планировали использовать обновленцев в своих целях, явно пе­реоценивая их возможности, а затем «выбросить» как «отработанный материал». Не вызывает сомне­ний, что без прямого участия государственного аппа­рата никакого «переворота» в Русской Церкви не произошло бы.

В мае 1922 г. после ареста Патриарха Тихона об­новленцы при содействии государственных орга­нов захватили церковное руководство в стране. Петрограду — важнейшему религиозному центру страны — как властью, так и обновленцами уделя­лось особое внимание. Сопротивление здесь было подорвано весенними арестами, охватившими основную часть епархиального руководства. Оказались арестованы и настоятели почти всех центральных соборов — Казанского, Исаакиевского, Князь-Вла­димирского, Троице-Измайловского. 28 июня при­ступило к своим действиям сформированное обнов­ленцами Петроградское Епархиальное Управление (ПЕУ). Во главе епархии был поставлен возведен­ный в сан архиепископа протоиерей Николай Со­болев. Пытаясь привести в повиновение духовен­ство, ПЕУ увольняло из храмов оппозиционных священников и назначало на их места своих сторон­ников, не считаясь с желаниями прихожан. Кроме того, Петроградское Епархиальное Управление по­требовало в семидневный срок внести десять про­центов от доходов всех церквей за первую полови­ну 1922 г. Все это вызвало возмущение верующих, и они ответили массовым сопротивлением.

Православное духовенство и миряне пытались бороться с обновленцами по всей стране. Но первой оформилась Петроградская автокефалия, не призна­вавшая власть созданного при активном участии ГПУ Высшего Церковного Управления (ВЦУ). Цен­тром возникновения автокефалии стал Николо-Богоявленский собор. Уже через три недели после появления ПЕУ его приходской совет подал район­ным властям заявление о разрешении проведения общего открытого собрания по вопросу об органи­зации самостоятельного штатного коллектива, неза­висимого от образовавшегося в Петроградской епархии нового церковного управления[v].

В представленном вскоре протоколе собрания от 23 июля 1922 г., на котором присутствовало 634 прихожанина, говорилось: «Заслушан был доклад настоятеля собора прот. А. Н. Беляева в письменной форме с изложением истории возникновения Высшего Церковного Уп­равления и о деятельности его и Петроградского Епархиального Управления за текущее время, при­чем на основании документов докладчиком было доказано, что ВЦУ не имеет законного апостольского преемства. Характеризуя же деятельность Петрог­радского Епархиального Управления, прот. Беляев подчеркнул, что оно лишает духовенство и прихо­жан выборного права и, между прочим, требует в семидневный срок представления в свою пользу 10% с налогового дохода церкви, начиная с января месяца с, г., что противоречит ст. 122 нового Уго­ловного кодекса. Далее отец настоятель коснулся в своем докладе об отношении к новому правящему Петроградской епархией архиепископу Николаю, по­священие которого по церковным канонам не мо­жет быть признано законным. В конце доклада от­цом настоятелем указано, что на основании декрета о свободе совести и постановлений гражданской власти, ниже приводимым в резолюции, каждая при­ходская община имеет право на самостоятельное су­ществование и никакая другая религиозная органи­зация не может распоряжаться ею против ее воли.

По выслушивании доклада председательствую­щим было предложено высказаться. Ряд прихожан в кратких заявлениях выразили свою полную солидарность с докладом. Возражений против доклада не было.

Предлагается следующая резолюция: заслушав доклад отца А. Беляева, прихожане Морского Бого­явленского собора, в бессрочном и бесплатном пользовании которых по договору с существующей властью в декабре 1919 года находится сей храм, по­становили:

1. Основываясь на декрете гражданской власти о свободе совести от 20 января 1918 г. и постано­влении ее от 4 марта 1920 г. за № 157, гласящего: «Никакая религиозная организация не имеет права распоряжаться, как власть имущая, какой-либо дру­гой религиозной организацией ПРОТИВ ЕЯ ВОЛИ (назначать ей неугодных служителей культа и т. п.), ибо отдача в ее пользование храма или молельни совдепом происходит не в пользу какой-либо цер­ковной иерархии, а лично тем гражданам, которые подпишут договор с совдепом. Местная советская власть должна оградить спокойное и свободное от­правление религиозных потребностей граждан в той форме, которая им угодна, и привлекать к ответст­венности лиц, нарушающих законы Советской рес­публики»; и от 10.06.1920 г. за № 712, гласящего: «Ввиду отделения церкви от государства приглаше­ние в священники, диакона или причетники всецело зависит от группы верующих, никакая иерархия, под каким бы видом она не конструктировалась, не мо­жет делать никаких предписаний и обязательных постановлений». Всякий иной порядок противоре­чил бы объявленной декретом от 20 января 1918 г. свободе совести. Советская власть не вмешивается во внутренние взаимоотношения групп верующих, потому что эти вопросы вне ее компетенции; и считая, что так называемое ВЦУ и поставленные им органы и лица не имеют апостольского преемства, постановили не подчиняться и отделиться от новой церковной организации, возглавляемой в Петрогра­де лицом, именующим себя Николаем, архиеписко­пом Петроградским и Гдовским, и об этом довести до сведения гражданской власти для новой, если по­надобится, регистрации общины.

2. Постановили сохранять всецелую преданность и повиновение Православной Российской Церкви в лице ее законного епископата и признать своим епископом то лицо, которое будет утверждено за­конной по нашему мнению церковной властью.

3. Постановили: ответственность за целость и сохранность храма и за внутренний и внешний поря­док жизни общины и обязанность исполнять все законы и распоряжения государственной власти приход Николо-Богоявленского собора всецело бе­рет на себя"[vi].

Резолюция была принята единогласно! Такое на­чало массового сопротивления обновленчеству го­родские власти встретили резко негативно. В конце июля заведующий столом регистрации Центрально­го городского района А. Мичурин сообщил через отдел управления в губисполком и ГПУ, что в рай­оне активизировалась часть духовенства и граждан, «ведя пропаганду… под видом раскола против Выс­шего Духовного Совета, но и касающуюся Советской власти, настраивая темную массу враждебным ха­рактером». В докладной записке подчеркивалось, что «штаб означенной организации и пропаганды» находился в Никольском соборе, и создал его про­тоиерей Александр Беляев. В штаб вошли также президиумы приходских советов следующих хра­мов: русско-эстонской церкви, Введенского собора, Александро-Невской Лавры, Сергиевского собора, Знаменской, Пантелеймоновской и Владимирской церквей[vii].

Петроградская автокефалия окончательно офор­милась в августе 1922 г. Возглавляли ее епископы Алексий (Симанский), будущий патриарх, и Николай (Ярушевич), наместник Александро-Невской Лавры. 1 сентября 1922 г. в губисполком был представлен для утверждения проект устава Петроградской Право­славной Кафолической Церкви, под которым стояли подписи священнослужителей 30 храмов города.

Власти предприняли традиционную попытку пу­тем репрессий покончить с набиравшим силу дви­жением. Уже в сентябре была арестована группа священников-автокефалистов, основную часть их 26 октября сослали в административном порядке на 3 года в Среднюю Азию, а епископа Ямбурского Алек­сия (Симанского) — в начале октября в Казахстан. Но эта акция своей цели не достигла. После ареста владыки Алексия признанным лидером автокефалистов стал епископ Петергофский Николай (Ярушевич) — в будущем знаменитый митрополит (в 1997 году на его доме в городе Петродворце была открыта мемориальная доска). Он за короткий срок сумел создать могучую централизованную ор­ганизацию. Вскоре число петроградских приходов, порвавших с обновленцами, достигло 65. Борьба за автокефалию превратилась в широкое народное дви­жение. Обновленческие «архиереи» уже не могли спокойно служить в большинстве храмов города.

Так, например, прихожане и монахини Иоанновского монастыря не допустили 1 ноября, в день ангела отца Иоанна Кронштадтского, служить в храмах обновленцев и пригласили епископа Нико­лая (Ярушевича). 26 октября приходской совет из­вестил об этом заведующего районным церковным столом. Владыка выразил свое согласие, но власти запретили его службы. 30 октября протоиерей Иоанн Орнатский и игуменья Ангелина получили извещение: «Отдел Управления Петроградского рай­она настоящим предлагает Вам не допускать к со­вершению богослужения в Вашем монастыре 31 октября и 1 ноября сего года епископа Николая Пе­тергофского (Ярушевича). В случае неисполнения настоящего распоряжения настоятель и игуменья будут привлечены к ответственности, вплоть до аре­ста"[viii]. Одновременно милиции было предписано проследить за исполнением указания. После полу­чения запрещения прихожане и монахини обош­лись силами своего причта, но так и не допустили обновленческих архиереев, пытавшихся пробрать­ся в обитель.

Одним из ближайших помощников епископа Ни­колая был протоиерей Александр Беляев, он прини­мал покаяние переходивших от обновленцев священников. В этот период владыка Николай часто совершал богослужения в Николо-Богоявленском соборе. Так, 18−19 декабря 1922 г., в день храмового праздника, он служил всенощное бдение и позднюю литургию. Причем за бдением епископ предложил поучение на тему «Уроки из жизни Святителя Ни­колая». В этот день на квартире у о. Александра Беляева по адресу: наб. Екатерининского канала, 127−4, состоялся обед для духовенства на 40−50 чело­век. С августа протоиерей А. Беляев был уже толь­ко почетным председателем приходского совета, так как по требованию властей всех священнослужите­лей вывели из его состава.

Новым председателем избрали врача больницы им. 25-го Октября В. П. Виноградова. В состав приход­ского совета входило много известных и уважаемых в городе людей: артистки Государственной оперы (бывшего Мариинского театра) Е. Л. Боголепова и В. А. Буллин, секретарь Балтийского пароходства М. Р. Зотов, кассир Петроградского губфинотдела Ф. С. Акентьев, архивариус Политического управле­ния Балтийского флота А. Ф. Петерсон, комендант Финляндских казарм Д. Я. Рожков и другие.

25 ноября 1922 г. и 6 февраля 1923 г. были заключены новые договоры о передаче собора в пользование верующим. Каждое такое заключение сопровождалось проверкой состояния церковного имущества, но никаких «злоупотреблений» властям выявить не удалось. Однако существование Петрог­радской автокефалии вызывало у них все более сильную тревогу.

30 января 1923 г. Комиссия по отделению Церк­ви от государства при ЦК РКП (б) под председатель­ством Е. Ярославского рассмотрела комплекс воп­росов, связанных с подготовкой обновленческого Собора. Была проанализирована деятельность ВЦУ, изучены предложения по оказанию ему помощи в борьбе с «тихоновщиной». Основное внимание в этом плане уделялось Петрограду, где, по сообще­нию ГПУ, у обновленцев существовали серьезные противники, которые пытались «возродить тихонов­скую ориентацию». Комиссия поручила «намечен­ных ГПУ питерских священников во главе с епис­копом Ярушевичем арестовать и выслать"[ix].

10 февраля епископ Николай был арестован по насквозь фальшивому обвинению. Оно звучало так: «Организация помощи международной буржуазии, заключающаяся в том, что он, Ярушевич, будучи ре­акционно настроен против государственной власти, умышленно давал разрешение своим подчиненным на служение молебнов на квартирах верующих, где последние вели антисоветскую агитацию». Решением Комиссии НКВД по административным высылкам от 30 марта 1923 г. епископ Николай был сослан на 3 года в Коми-Зырянскую автономную область. Вмес­те с ним арестовали и ближайших сподвижников.

Протоиерея Александра Беляева обвинили в том, что он, «будучи настоятелем собора, вел среди веру­ющих антисоветскую агитацию, а также неоднократ­но бывал у епископа Ярушевича на неразрешенных заседаниях по сомнительным и вполне не ясным политвопросам"[x]. Отец Александр, также как и владыка Николай, решением Комиссии НКВД по ад­министративным высылкам от 30 марта 1923 года был сослан на 3 года в Коми-Зырянскую автоном­ную область под гласный надзор ГПУ.

Лишенная руководителей, Петроградская автокефалия под репрессивными ударами начала распа­даться. Петроградское Епархиальное Управление в спешном порядке назначило настоятелями бывших ее твердынь своих наиболее активных деятелей, в том числе в Николо-Богоявленский собор про­тоиерея Николая Русанова. Таким образом, в марте 1923 г. храм оказался на несколько месяцев захва­чен обновленцами.

Но вскоре ситуация изменилась. 27 июня 1923 года был освобожден Патриарх Тихон. И сразу же по всей стране начался быстрый спад вли­яния обновленцев и массовое возвращение верую­щих под окормление Первосвятителя. Одной из первых в Петроградской епархии изгнала обновленческих священников община Николо-Богоявленского собора, произошло это 22 июля. Настоятелем храма прихожане избрали протоиерея Иоанна Димитриевича Дмитриевского.

Власти опять попытались предотвратить начи­навшееся крушение обновленчества в Петрограде с помощью репрессий. Последовали новые аресты. В заявлении приходского совета Николо-Богоявленского собора в церковный стол Центрального город­ского района от 13 августа 1923 года говорилось: «Настоящим доводим для сведения о происшед­ших изменениях в составе причта и двадцатки собора: 1. Постановлением 22 июля протоиерей Руса­нов уволен от занимаемой должности. 2. В ночь на 4 августа по ордерам Управления Петроградской гу­бернской рабоче-крестьянской милиции были арес­тованы: протоиереи И. Д. Дмитриевский, Н. В. Остороумов, диакон Л. А. Боротинский, псаломщик С. Н. Веселовский, председатель 20-ки В. П. Виног­радов, товарищ председателя Р. Ф. Кейер. Впредь до разрешения дела об арестованных священнослужи­телях приглашаются из числа свободных служите­лей культа соседних приходов, что же касается пред­седателя и товарища председателя, то для временного исполнения их обязанностей избраны: и. о. предсе­дателя В. М. Мартышев, и. о. товарища председателя Д. Я. Рожков"[xi].

Таким образом, оказались арестованы все члены причта собора, кроме диакона Иоанна Овечкина. Этим не замедлили воспользоваться обновленцы, которые быстро создали свою «двадцатку». 21 авгу­ста объявивший себя ее председателем протоиерей Н. Русанов подал заявление в райисполком о раз­решении проведения на частной квартире собрания для выбора президиума новой «живоцерковной двад­цатки». Естественно, разрешение было получено, и 1 сентября 1923 года Петроградский губисполком принял постановление о передаче ей в пользование собора со всем имуществом.

В начале сентября всех арестованных в ночь на 4 августа освободили без предъявления обвинения. Но на судьбу храма это уже не могло повлиять. 14 сентября «живоцерковная двадцатка» избрала своим председателем Т. Л. Фирсова и стала требовать от прежнего приходского совета передачи ей собора. Подобная операция могла быть проведена только под угрозой насилия, так как подавляющее большинство прихожан поддерживало «тихоновцев». Отдел уп­равления райисполкома выдал своему представителю, направленному 19 сентября для осуществления пе­редачи, мандат, в котором подчеркивалось: «Всем начальникам отделений Губмилиции предлагается оказывать тов. Мичурину максимальное содействие. Всех лиц, оказывающих противодействие, арестовы­вать немедленно и отправлять при протоколах в Госполитуправление"[xii].

Однако 19 сентября избранный в начале месяца председателем «тихоновской двадцатки» Д. Я. Рож­ков отказался открыть храм приехавшим предста­вителям властей и обновленческого Епархиального Управления. Акт передачи церковного имущества состоялся на следующий день, 20 сентября, под угро­зой массовых репрессий. Настоятелем вновь стал протоиерей Н. Н. Русанов. В обновленческий причт вошли также протоиерей А. К. Соколов, два диакона и псаломщик Сергей Ларин (после принесения по­каяния ставший в послевоенные годы архиеписко­пом Московской Патриархии). 22 сентября члены новой двадцатки заключили с райисполкомом дого­вор о пользовании Николо-Богоявленским собором.

12 октября 1923 года и 17 января 1924 года из храма были изъяты в Государственный музейный фонд уникальные ценности — всего 33 предмета, в том числе Евангелия в серебряных окладах 1747 и 1759 гг., три Тихвинских иконы Божией Матери в серебряных ризах 1757, 1777 и 1780 гг., Владимирс­кая икона Божией Матери в серебряной ризе 1777 г., комплект серебряных сосудов 1760 г., серебряные оклады с икон Воскресения Христова, Николая Чу­дотворца, Архангела Михаила, Пророка Илии и др.

Наряду с «государственным расхищением» кража­ми занимались и некоторые члены обновленческой «двадцатки», и даже настоятель протоиерей Н. Руса­нов. Это вызвало возмущение у большей части при­ходского совета, потребовавшей его отставки. Свою роль сыграло и бедственное материальное положе­ние собора — результат бойкота верующих после захвата храма обновленцами. Так, 15 января 1924 г. «Общество изучения, популяризации и художествен­ной охраны старого Петербурга и его окрестностей» писало после проведения обследования в райиспол­ком, что еще летом собор был в хорошем состоянии, но теперь его содержание находится «в руках лиц неопытных и не имеющих необходимых средств». Поэтому отсутствует охрана, нижний храм не отап­ливается, развивается сырость, гибельная для него и т. д. Общество делало вывод о нежелательности оставления выдающегося памятника архитектуры «в ведении данной организации верующих"[xiii].

В результате 17 января 1924 г. состоялось экст­ренное заседание «двадцатки», которое большинст­вом голосов постановило удалить протоиерея Н. Ру­санова как «виновника бедственного материального положения собора» и хищения церковного имуще­ства. Заодно уволили и других членов причта. Правда, Русанов заявил, что он не подчинится: «Я разог­нал уже одну двадцатку, разгоню и эту». Но на этот раз даже власти не стали его защищать. Обсуждался на собрании и вопрос о присоединении к «старо­церковной группе», т. е. сторонникам Патриарха Ти­хона. Здесь голоса разделились поровну. Наконец, все же было вынесено решение пригласить прежний причт[xiv]. Настоятелем с конца января 1924 года снова стал протоиерей Иоанн Дмитриевский.

Вскоре произошли серьезные изменения в соста­ве приходского совета: ряд «прообновленческих» членов был исключен из его состава, взамен же приняли новых 16 человек. 11 марта «двадцатка» на своем собрании постановила уволить протоиерея Иоанна Дмитриевского и заменить его на посту на­стоятеля протоиереем Николаем Чуковым. 29 мар­та управляющий Петроградской епархией епископ Венедикт (Плотников) утвердил о. Николая в каче­стве исполняющего обязанности настоятеля.

Митрофорный протоиерей Николай Кириллович Чуков был выдающимся церковным деятелем. Ро­дился он 1 февраля 1870 г. в деревне Пудожская Гора Олонецкой губернии в крестьянской семье. В 1878 г. поступил в Петрозаводскую гимназию, в 1884 г. оставил ее и перешел в Олонецкую Духовную семинарию, которую окончил в 1889 г. 8 сентября 1889 г. Н. Чуков был назначен надзирателем и экономом Петрозаводского Духовного училища, в 1891—1895 гг. учился в Санкт-Петер­бургской Духовной Академии, окончив ее со степенью кандидата богословия. С 8 сентября 1895 г. он служил наблюдателем церковно-приходских школ и школ грамоты Олонецкой епархии, 14 апреля 1897 г. был рукоположен в сан иерея с причислением к Петрозаводскому кафедральному собору и 14 мая 1907 г. возведен в сан протоиерея. Отец Николай принимал активное участие в работе земств и различных общественных благотворительных и просветительских организаций, много сделал для духовного просвещения края, развития сети школ и библиотек, работал в Православном Карельском братстве, редактировал газету. С 3 февраля 1911 г. до весны 1918 г. он служил ректором Олонецкой Духовной семинарии, через несколько месяцев после Октябрьской революции был арестован в Петрозаводске, в ночь с 9 на 10 апреля 1918 г., но 12 апреля освобожден. Вновь о. Николай оказался арестован 24 июня 1918 г. и как руководитель чрезвычайного Епархиального собрания духовенства и мирян 29 июня был выслан из Олонецкой губернии с правом выбора места жительства.

Протоиерей поселился в Петрограде и с октября 1918 г. по 24 июля 1919 г. служил настоятелем Петропавловской церкви Петроградского университета, после закрытия которой была устроена новая университетская церковь Всех Святых Российских, где о. Николай являлся настоятелем с августа 1919 г. по август 1921 г. 2 января 1920 г. он был утвержден преподавателем христианской педагогики, 23 января назначен секретарем Совета и казначеем, 6 февраля — ректором, а 27 июля 1920 г. также избран профессором Петроградского Богословского института. В 1920—1922 гг. Н. Чуков был товарищем председателя правления Общества православных приходов Петрограда и губернии. С августа 1921 г. он служил настоятелем Казанского собора. Как и многих других священников города, протоиерея Н. К. Чукова 30 мая 1922 г. арестовало ОГПУ по делу «о сопротивлении изъятию церковных ценностей». 5 июля Петроградс­кий губернский революционный трибунал пригово­рил его вместе с митрополитом Вениамином (Казанским) к смертной казни. 3 августа 1922 г. постановлением Президиума ВЦИК высшая мера наказания была заменена 5 годами лишения свободы, и протоиерей был отправлен отбывать срок в Петроградской тюрьме. А 24 но­ября 1923 года Президиум ВЦИК принял постанов­ление в отношении пяти осужденных по делу вла­дыки Вениамина, в том числе отца Николая: «остающийся срок определенного наказания считать условным, и всех вышепоименованных граждан от наказания освободить"[xv].

Н. Чуков был освобожден 30 ноября 1923 г. Настоятелем Николо-Богоявленского собора он служил с марта 1924 по март 1935 гг. (с небольшим перерывом в 1930—1932 гг.). Затем протоиерей был выслан в Саратов, там овдовел, не служил, писал труд «Мои воспоминания». В декабре 1941 г. митрополит Сергий (Страгородский) предложил ему стать епископом, но по условиям того времени о. Николаю пришлось отказаться. После определенной нормализации церковно-государственных отношений он принял повторное предложение, 13 октября 1942 г. был пострижен в мантию с именем Григорий и 14 октября в Ульяновске хиротонисан во епископа Саратовского, а 15 октября возведен в сан архиепископа. Помимо Саратовской, в 1942—1943 гг. владыка временно управлял Астраханской епархией, в 1942—1944 гг. — Сталинградской и в сентябре 1943 г. — январе 1944 г. Тамбовской епархиями. В сентябре 1943 г. он участвовал в Архиерейском Соборе, избравшем митрополита Сергия патриархом, и стал ближайшим помощником Первосвятителя, который осенью 1943 г. поручил ему разработку проекта учреждения Богословских школ в Русской Православной Церкви. С 26 мая 1944 г. Владыка Григорий — архиепископ Псковский и Порховский, временно управляющий Ленинградской и Новгородской епархиями, а с конца 1944 г. также и Олонецкой епархией.

В декабре 1944 г. он совершил поездку в освобожденные от оккупации Рижскую и Таллинскую епархии для выяснения состояния церковных дел и нормализации их, в связи с чем был назначен временно управляющим и этими епархиями. В январе — феврале 1945 г. архиепископ участвовал в Поместном Соборе, избравшем патриархом митрополита Алексия (Симанского), в апреле 1945 г. возглавлял делегацию Московской Патриархии в Болгарии, посланную для возобновления канонического общения с Болгарской Православной Церковью. В 1945 г. он был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941−45 гг.» и 7 сентября 1945 г. назначен митрополитом Ленинградским и Новгородским, постоянным членом Священного Синода с временным оставлением управления Псковской и Олонецкой епархиями. В сентябре 1945 г. Владыка посетил Финляндию, после чего взял на себя управление русскими православными общинами и монастырями в этой стране.

В первые послевоенные годы митрополит Григорий особенно активно занимался международными делами. В августе 1946 г. он возглавлял делегацию Московской Патриархии, направленную в Париж для отпевания и погребения главы Западно-Европейского экзархата митрополита Евлогия (Георгиевского), в декабре 1946 г. во главе церковной делегации выезжал на Ближний Восток, где провел беседы с Патриархами Александрийским, Антиохийским и Иерусалимским. С 1946 г. митрополит возглавлял Учебный комитет при Священном Синоде и сделал чрез­вычайно много для возрождения полностью уничто­женного в СССР богословского образования, был удостоен ученой степени доктора богословия. В мае — июне 1947 г. он сопровождал Патриарха Алексия в Румынию, а с августа этого года пребывал в США, занимаясь проблемой удержания американских православных приходов в составе Московской Патриархии. В июле 1948 г. владыка участвовал в церковных торжествах по случаю 500-летия автокефалии Русской Православной Церкви и в совещании Патриархов и представителей автокефальных Православных Церквей в Москве.

В 1948 г. он был удостоен права предношения за богослужением Св. Креста, а в 1950 г. — права ношения за богослужением двух панагий, награжден многочисленными иностранными орденами и медалями. Летом 1954 г. митр. Григорий в связи с временным возобновлением гонений на Церковь выступил с резко критикующей действия властей речью перед учащимися Ленинградской Духовной Академии и отправил соответствующее письмо в Совет по делам Русской Православной Церкви. 11 ноября 1954 г. владыка согласно прошению был освобожден от управления Псковской епархией, а также русскими православными общинами и монастырями в Финляндии. Скончался он в Москве от кровоизлияния в мозг, вскоре после возвращения из Румынии, где участвовал в канонизации святых, в Румынской Церкви просиявших. Митрополит Григорий был погребен под Крестовой митрополичьей церковью в Свято-Духовом корпусе Александро-Невской лавры, но 25 августа 1961 г. по требованию властей его останки были перенесены в склеп под Троицкий собор лавры.

Митрополит Григорий оставил большое количе­ство воспоминаний и дневников (к сожалению, час­тично утраченных). В одном из таких дневников за 1924 год говорится о назначении его настоятелем Николо-Богоявленского собора: «В субботу, 29 (16) марта, утром приходит одна из двадцатки Морского собора — В. М. Михайлова с поручением от вла­дыки Венедикта, утвердившего весь новый штат и в том числе меня в качестве и. о. настоятеля. В при­ложенном письме владыка писал: «Наконец-то окон­чилась более или менее благополучно канитель с Морским Никольским собором, и я с облегченной душой могу поздравить Вас и сердечно порадоваться Вашему новому назначению. В добрый час благо­словил Вас Господь на духовную работу в вертогра­де Божием, столь долго прерванную по неизречен­ной воле Божией. Остается Вам только написать заявление о желании вступить в эту должность, ибо одного устного, пожалуй, будет и не совсем доста­точно. Помоги Господь Вам на месте святе водво­рить мир, порядок и любовь"… Я тут же написал Преосвященному официальное согласие: «Имею честь почтительно доносить Вашему Преосвященст­ву, что, согласно сделанного мне представителями приходского совета Никольского Морского собора предложения, с Божиим благословением и Вашего соизволения, я с покорностью готов временно заме­стить должность настоятеля Морского собора». Лично свез я к еп. Венедикту этот доклад. Он на нем положил резолюцию: «16 (29).III. 1924. Да бла­гословит Господь Бог миром и благополучием вступление в Морской Никольский Богоявленский собор протоиерея Николая Чукова на пользу Свя­той Православной Церкви. Еп. Венедикт».

С благословения Владыки направился я вечером в собор. Пришел рано. Осмотрел. Собор большой, с массой старых икон, расставленных и разложенных на аналоях. Познакомился с причтом. Служил все­нощную о. Бобовский, потом предполагалась моя неделя. Я облачился только на вынос креста. Выноси­ли торжественно, обходили всю церковь. Народу бы­ло много. Я у креста благословлял, потом исповедовал. По-видимому, получилось впечатление острое…

Ночевал у Мартышевых. Наутро я служил по­зднюю литургию и говорил слово. Понравилось. Вечером (я вступил в неделю) служил вечерню и пассию и опять говорил слово. Отзывы добрые. Почувствовалось расположение прихожан; с при­чтом установились хорошие отношения.

Во вторник — обычный акафист св. Николая, соборный, народу много, поют все. Мне очень понра­вилось. Чтение во время богослужения хорошее. Пение порядочное. Исповедовал много. В пятницу у меня было около 60 человек, в субботу около 40 человек. Здесь только я почувствовал возможность действительного пастырствования. В Казанском приходе собственно прихода нет и прихожан почти тоже. Характер отношений причта какой-то сухой, холодный и формальный. Здесь не то — никто не бежит от богослужения, наоборот, сами идут и со­вершают"[xvi].

Нужно отметить, что ГПУ выступило против на­значения о. Николая настоятелем одного из глав­ных соборов города, так как еще недавно его приго­варивали к смертной казни. Но прихожане продолжали настойчивые ходатайства, и в конце концов районные власти зарегистрировали протоиерея Н. Чукова в качестве настоятеля. Его служба протекала очень успешно, и 1 мая 1924 г. о. Нико­лай записал в своем дневнике: «Прошла Страстная и проходит Светлая седмица. Все время — службы, почти за каждой службой на Страстной неделе, на­чиная с Вербной субботы, говорил поучения. Служ­бы прошли очень стройно и чинно, по заранее ука­занному расписанию как духовенству, так и хору. Все довольны — и духовенство, и прихожане, поряд­ком, торжественностью и умилительностью. Ото­всюду добрые, благодарные отзывы. Исповедников у меня было очень много: в среду исповедовал с 5 часов до 1 часа ночи, а в пятницу с 7 до 2 часов ночи. Так что перед субботней утреней спал только 1 час.

Впечатление от исповедников хорошее: грамот­ное большинство сознательно относится; со всеми беседовал; много колебаний религиозных под влия­нием антирелигиозной агитации; много грустных фактов с барышнями; многим очень тяжело живет­ся. Были у меня такие, которые не говели по 3, 5, 15 и более лет, даже 30 лет. Было порядочно молодежи мужской, были студенты. Ходят к нам с Васильевского острова, с Петроградской стороны. В четверг, пятницу, Пасху храм был переполнен; в Пасху и наверху был почти полный храм.

В Пасху славил два дня, сделал около 40 посеще­ний. Был у солидных прихожан — торговцев, был и у самых бедных, заботившихся в голодные годы о духовенстве. Был у членов причта, начиная с супру­ги о. А. Беляева (настоятеля). Во вторник вечером служил Преосв. Венедикт; чинно угощала его двад­цатка в квартире о. Боротинского. С моим утверждением дело окончилось: 23 ап­реля, в среду вечером анкета была зарегистрирова­на. Устал за это время очень"[xvii].

Помимо службы в соборе о. Николай 2 апреля 1924 года был избран заведующим Богословских курсов Центрального городского района, вскоре преобразованных в Высшие Богословские курсы. Их ректором протоиерей Н. Чуков являлся с 24 сентября 1925 г. до закрытия курсов 31 июля 1928 года. Кроме чтения лекций по апологетике для студентов он еженедель­но вел по вторникам апологетические беседы и в Николо-Богоявленском соборе. 25 ноября 1926 г. о. Николай защитил магистерскую диссертацию на тему: «Мессианские представления иудеев по Таргуму Ионафана, сына Узиелова». В первой половине 1925 г. протоиерей временно входил в т.н. «левую группу тихоновцев», выступавших за примирение и возможное объединение с обновленцами.

Кроме о. Николая в Николо-Богоявленском соборе в 1924 г. служили: протоиереи А. Яблонский, Ф. Ласкеев, священники Е. Бобовский, С. Зинкевич, протодиаконы С. Дмитриев, Н. Овечкин, диаконы Л. Боротинский, П. Слободин. Особо следует выделить о. Стефана Зинкевича, при­писанного к собору с мая 1924 г. по ноябрь 1927 г. В 1926 г. он принял монашеский постриг с именем Сергий, а 31 октября 1927 г. был хиротонисан во епископа Детскосельского, затем получал назначе­ния на Кингисеппскую, Шлиссельбургскую и Лодейнопольскую кафедры. 2 января 1934 г. его арестова­ли в Ленинграде по делу «евлогиевцев» и 25 февраля приговорили к 10 годам лагерей. В 1937 году владыка Сергий был расстрелян.

Почти каждый год священнослужители храма подвергались репрессиям. 12 июня 1924 года в день памяти преподобного Исаакия Далматского прихожане захваченного обновленцами Исаакиевского со­бора захотели справить свой праздник в Николо-Богоявленском. Уже пригласили епископа Кронш­тадтского Венедикта (Плотникова). Но настоятель Исаакиевского собора протоиерей Павел Чуев, свя­занный с ОГПУ, стал угрожать арестом. Преосвя­щенный Венедикт уклонился от служения, однако в храме святителя Николая собралось много верую­щих, и священник Е. Бобовский устроил торже­ственное служение с литией. Отец Евгений часто выступал с антиобновленческими проповедями. 26 ноября 1924 г. его арестовали и 18 декабря выслали в г. Ново-Николаевск Красноярского края. Он вы­жил, и уже в 60-е гг. служил настоятелем Казанс­кой церкви в г. Тосно.

Приходской совет по мере сил пытался засту­питься за арестованных священников. 23 марта 1925 года он постановил просить настоятеля ходатайство­вать перед епископом Венедиктом о награждении о. Евгения Бобовского протоиерейством. Большое вни­мание совет также уделял охране церковного иму­щества и ремонту храма. В 1924 г. отреставрировали не только сам собор, но и колокольню, и 23 ноября состоялось торжество «обновления» храма. В этот день служил епископ Венедикт. Вообще в середине 1920-х гг. в Николо-Богоявленском собо­ре было очень много архиерейских служб: служили еписко­пы Григорий (Лебедев), Николай (Клементьев), Иннокентий (Тихонов), Алексий (Симанский), Ди­митрий (Любимов), Николай (Ярушевич), архиепис­коп Гавриил (Воеводин) и другие.

22 декабря 1924 г. в Ленинград вернулся прежний настоятель храма — протоиерей Александр Беляев, освобож­денный досрочно определением Особой Коллегии при ОГПУ от 21 сентября 1924 г. Отец Николай Чуков сразу же решил уступить ему настоятель­ство. 27 декабря он записал в своем дневнике:

«Говорил с Преосв. Венедиктом о предоставле­нии мне другого места. Принял в соображение, говорит, что возможно место в Луге. 21-го приехал о. Беляев. На другой же день, в воскресенье, пред литургией я заявил президиуму, что слагаю с себя обязанности настоятеля ввиду приезда бывшего. На желание президиума, чтобы я остался, я ответил, что, если угодно, могу остаться только предстоятелем. Староста передал это о. Беляеву. Там, оказывается, — другие планы: он хотел бы сам передать мне «до поры до времени» настоятельство, оставив за собой предстоятельство, или чередуясь со мной!

В четверг было заседание президиума по этому поводу. Я снова подтвердил свой отказ от настоя­тельства и просил занести в протокол. Королев старался примирить дело. Остальные члены все ка­тегорически высказывались за оставление меня на­стоятелем и за вхождение о. Беляева на штатное место второго священника"[xviii].

Эти записи подтверждаются архивными докумен­тами. Согласно протоколу заседания приходского совета от 1 января 1925 г., «двадцатка» слушала «за­явление о. Чукова, что он от настоятельства и рань­ше отказывался, и сейчас отказывается, но если его просят взять это, то он, хотя и трудно, принужден взять их». Совет решил просить о. Николая быть настоятелем, а о. Александра принять штатным свя­щенником. 20 января «двадцатка» заслушала «заяв­ление Чукова о сложении с него обязанностей на­стоятеля резолюцией епископа Венедикта», однако постановила прежнее решение оставить в силе[xix]. В конце концов владыка уступил, и о. Николай со­хранил пост настоятеля. В пасхальную ночь 1925 года в верхнем храме служил протоиерей А. Беляев, и пел соборный хор певчих под управлением реген­та Маскова, а в нижнем — протоиерей Н. Чуков, и хор под управлением регента Богданова.

Интересно отметить, что в наблюдательном деле Николо-Богоявленского собора сохранился список духовных композиторов — членов Ленинградского общества драматических и музыкальных писателей на 1 августа 1925 г., в котором числилось 50 (!) че­ловек[xx] (правда, некоторые из них попали в спи­сок по ошибке, так как умерли еще до Октябрьской революции).

В середине 1920-х гг. в храме еще хранилось большое количество церковных ценностей — со­гласно описи, 133 серебряных предмета: ризы, напрестольные кресты, потиры, оклады Евангелий и т. д., оцененные в 2968 рублей. Все это продолжало при­влекать повышенное внимание властей.

Так, 19 января 1925 г. райисполком предписал при­ходскому совету выяснить точный вес серебра на Евангелии 1848 г. 11 марта 1925 г. из библиотеки собора были взяты 52 экземпляра книг и журналов. А 15 апреля 1926 г. Ленинградское отделение Главнауки ходатайствовало перед губисполкомом об изъятии из храма 10 золотых окладов риз XVIII века, находившихся на учете Музейного фонда. И 19 апреля они были переданы в Византийское отделе­ние Государственного Эрмитажа, причем вместе с ризами изъяли и иконы святого мученика Иулиана, Вознесения Господня, святого Евсевия, Софии Пре­мудрости Божией, святого Афанасия, Патриарха Александрийского, Иоанна Крестителя, преподобно­го Сисоя, святых Михаила Исповедника и Максима Юродивого, святителя Николая, преподобного Сер­гия[xxi].

10 июня 1926 г. на учет Государственного музейного фонда в соборе был взят еще 361 предмет: 168 (!) икон, 4 иконостаса (главные верхнего и нижнего хра­ма и два придельных), 2 люстры, 25 резных киотов, 1 английские часы, 2 антиминса, 3 картины и другие. Причем в акте было записано, что фонд все «может изъять, если в этом встретится надобность или если предметам будет угрожать какая-либо опасность».

Приходской совет всячески старался предотвра­тить участившиеся попытки со сто­роны различных преступных элементов ограбить собор. Так, 7 авгу­ста 1924 г. он решил установить помимо охраны сторожей еженощное дежурство кого-либо из чле­нов «двадцатки». Однако полностью краж избежать не удалось. Например, еще 18 апреля 1923 г. из хра­ма похитили три напрестольных серебряных позо­лоченных креста 1798, 1826 и 1814 годов (после­дний с 6 фарфоровыми медальонами). 11 октября 1926 г. приходской совет извещал райисполком, что украденное в 1923 г. серебро «восстановлено и по­ставлено на место"[xxii].

В то же время, когда в 1920-е — 1930-е годы повсеместно началось повальное закрытие православных храмов, Николо-Богоявленскому собору не раз при­ходилось принимать оставшееся от них имущество, иконы и святыни.

17 марта 1925 г. из церкви Рождества Пресвятой Богородицы при консерватории в Никольский со­бор поступило 9 икон, в числе которых замечатель­ный образ святого апостола Петра в высоком ду­бовом резном киоте. Металлическая табличка под образом напоминает об истории его написания. В октябре 1893 года вся Россия была потрясена вне­запной смертью великого композитора Петра Ильи­ча Чайковского. Первая панихида была отслужена 25 октября в квартире композитора на Большой Морской. Служил причт Пантелеймоновской церкви, пел мужской хор Императорской русской оперы. На панихиде присутствовали дирижер Направник, композиторы Глазунов, Лядов, Римский-Корсаков. Народу было столько, что многие не смогли войти в квартиру и оставались на лестнице. Весь день люди шли проститься с великим композитором, панихиды служились одна за другой.

Современник так описывает квартиру компози­тора в эти траурные дни: «В угловой комнате, с пя­тью окнами, белые шторы которых опущены, стоит невысокий катафалк, сбитый на скорую руку и отде­ланный белым атласом с бахромой; на нем, обра­щенное головой к углу, где перед Распятием теплится восковая свечка — тело покойного Петра Ильича, одетое в черную пару. Вокруг в высоких шандалах, отделанных траурным крепом, стоят незажженные свечи. В стороне, у аналоя, читает псалтырь певчий из капеллы Исаакиевского собора. Стены невысо­кой комнаты увешаны гравюрами и несколькими холстами библейского сюжета…"[xxiii]

Панихиды служили также в Петербургской консерватории и в церкви училища Правоведения, которое заканчивал Петр Ильич. Наверное, от всех столичных организаций и обществ приносили вен­ки, вагон с венками прибыл из Москвы от консерва­тории и музыкальных обществ. Серебряные венки приносили от петербургского градоначальника, от училища Правоведения, от других учреждений. От­певание состоялось 27 октября в Казанском соборе, оттуда тело было перенесено в Александро-Невскую лавру. В память о Петре Ильиче в Казанс­ком соборе с того времени ежегодно стали петь в день смерти композитора написанную им Литургию. После закрытия собора в советское время эта традиция была продолжена в Преображенском соборе. На средства, вырученные от серебряных вен­ков, принесенных к гробу великого композитора, бы­ла заказана икона его небесного покровителя апос­тола Петра в дубовом киоте и помещена в домовой церкви консерватории, где часто бывал Петр Ильич. После передачи иконы в Никольской собор она бы­ла установлена у северной стены в верхнем храме.

В 1933 г. в собор поступил небольшой саркофаг-мощевик красного дерева. Это был дар русского Пантелеймоновского Афонского монастыря Петербургс­кому Старо-Афонскому подворью. В 1932 г. почти все монахи на подворье были арестованы, а в марте 1933 года закрыта церковь, но святыню удалось со­хранить и передать в Никольский собор. В 1935 году 27 февраля приходской совет принял имуще­ство, оставшееся после закрытия находившейся по­близости Исидоровской русско-эстонской церкви.

Поступали в Николо-Богоявленский собор и святыни от отдельных верующих. Например, в де­кабре 1925 г. прихожанка передала в храм частицу мощей святого Димитрия Ростовского. Их вложили в ризу на иконе святого Димитрия. Всего при про­верке церковного инвентаря в сентябре 1927 г. был выявлен 31 пожертвованный за последние годы об­раз. В январе 1925 г. в собор также перенесли ико­ны из поврежденной сентябрьским наводнением 1924 года часовни.

В свою очередь приходской совет оказывал раз­нообразную помощь как другим храмам, богословс­ким учебным заведениям, так и отдельным гражда­нам. В декабре 1926 г. он передал неиспользуемый иконостас, вероятно, полученный из закрытого храма, «двадцатке» церкви преподобного Андрея Критского на станции Сергиевка (Володарской). 19 апреля 1925 г. совет постановил выдать вдовам и сиротам по заяв­лениям пособия к Пасхе, 5 апреля 1926 г. разрешил кружечный сбор в пользу Богословско-пастырского училища, а 19—20 ноября 1927 г. в соборе был проведен тарелочный сбор в помощь населению СССР, пострадавшему от стихийных бедствий в Крыму, Средней Азии и на Дальнем Востоке.

Интересно отметить, что еще в феврале 1928 г. представитель приходского совета присутствовал на отчетном заседании Высших Богословских курсов. 4 марта 1928 г. в соборе была отслужена панихида, заказанная членами хорового кружка им. Архан­гельского по почившим основателям Церковно-певческого общества в связи с его 25-летием.

В конце 1920-х годов произошли изменения в составе приходского совета и причта собора. Так, в ночь на 23 июня 1927 г. были арестованы староста Г. С. Семенов и председатель ревизионной комис­сии Ф. П. Логинов. Через месяц они оказались ос­вобождены, но их должности заняли другие прихо­жане. Председателем двадцатки в это время был педагог 50-й трудовой школы В. М. Михайлов, а то­варищем председателя — Д. Я. Рожков. В состав приходского совета входил профессор Института гражданских инженеров П. И. Дмитриев.

31 октября 1927 г., как уже упоминалось, был хирото­нисан во епископа Детскосельского архимандрит Сергий (Зинкевич). Его причислили к Николо-Богоявленскому собору для периодического служения. И с января 1928 г. владыка Сергий еженедельно по понедельникам служил в храме. В марте 1928 г. скончались два заслуженных протоиерея — Александр Беляев и Александр Яблонский. Их отпевали в со­боре и похоронили соответственно в Александро-Невской лавре и на Смоленском кладбище. Вместо усопших священников в мае приходской совет избрал для службы в храме трех новых протоиереев: Николая Рудинского, Феодора Ласкеева и председа­теля Ленинградского Епархиального Совета о. Леони­да Богоявленского.

Здесь произошел конфликт с недавно назначен­ным Ленинградским митрополитом Серафимом (Чичаговым), канонизированным и причисленным к лику священномучеников, который, не считаясь с советс­ким законодательством, сам направлял клириков в храмы. 30 мая 1928 г. прихожане Николо-Богоявленского собора даже апеллировали к районному церковно­му столу по поводу того, что владыка прислал к ним одного священника, хотя они избрали другого. Вско­ре конфликт удалось уладить. Митрополит Серафим часто служил в Николо-Богоявленском соборе. В июле 1928 г. в соответствии с его обращением о необходимости сбора добровольных пожертвований на общецерковные и епархиальные нужды в храме начали устраивать такой сбор по воскресным и праздничным дням. В конце 1920-х — начале 1930-х годов из восьми членов Ленинградского Епар­хиального Совета половина служила в Николо-Бого­явленском соборе — протоиереи Николай Чуков, Василий Яблонский, Леонид Богоявленский (до фев­раля 1929 г.) и епископ Сергий (Зинкевич).

Как раз в этот период деятельность прихода сильно осложнилась. С рубежа 1928−1929 гг. нача­ли быстро нарастать массовые гонения на Русскую Православную Церковь. Произошло существенное изменение всего курса политики по отношению к религиозным организациям в СССР. Период относительно спокойных контактов с ними сменился длительной полосой крайне воинственного, нетерпи­мого отношения к Церкви. Это было связано с при­нятием общего курса руководящей группы ЦК ВКП (б) во главе с И. Сталиным на свертывание НЭПа, насильственную коллективизацию, обострение классовых отношений в городе и деревне и т. д. В период ликвидации нэпманов, кулачества власти об­рушились и на Церковь, усматривая в ней инстру­мент эксплуататорских классов, охранителя старого строя. Еще в конце 1927 г. Сталин утверждал, что «партия не может быть нейтральной в отношении носителей религиозных предрассудков, в отношении реакционного духовенства, отравляющего сознание трудящихся масс. Подавили ли мы реакционное ду­ховенство? Да, подавили, беда только в том, что оно не вполне ликвидировано». Так усиленно формиро­валось общественное мнение о враждебной сущнос­ти всех религиозных организаций по отношению к интересам социалистического государства[xxiv].

Постепенно расширялись репрессии против свя­щеннослужителей. Так, 11 июня 1930 года был арес­тован в связи с делом «Всенародного союза борьбы за возрождение свободной России» (т. н. «делом академиков») по обвинению в антисоветской деятельности протоиерей Николай Чуков. За него просил сам За­меститель Патриаршего Местоблюстителя митропо­лит Сергий (Страгородский), и через месяц отца Ни­колая освободили, предварительно конфисковав все его имущество. После ареста протоиерея Н. К. Чукова настоятелем Николо-Богоявленского собора был назначен протоиерей В. М. Яблонский. Отца Василия в свою очередь арестовали 11 января 1933 г. по обвинению «в членстве в нелегальных контрре­волюционных кружках — „пятерках“ сергиевского направления и ведении контрреволюционной пропа­ганды». Постановлением Тройки Полномочного Представительства ОГПУ в Ленинградском воен­ном округе от 5 апреля 1933 года его приговорили к лишению права проживания в 12 крупнейших горо­дах СССР на 3 года и выслали из Ленинграда[xxv]. Настоятелем храма с января 1933 г. вновь стал про­тоиерей Николай Чуков.

Тяжелый удар по духовенству епархии был на­несен весной 1933 г. при проведении в Ленинграде паспортизации населения. В паспортах отказали при­мерно 200 священнослужителям, и им пришлось по­кинуть город, в т. ч. и нескольким членам причта Николо-Богоявленского собора. Паспорт не получил даже митрополит Серафим (Чичагов). Поэтому 14 октября указом Патриаршего Синода он был от­правлен на покой, и на Ленинградскую кафедру назна­чен митрополит Новгородский Алексий (Симанский).

27 июня 1933 года Президиум Леноблисполкома и Ленсовета постановил запретить колокольный звон в церквах Ленинграда. Все председатели приходских советов, в т. ч. Николо-Богоявленского собора, были вынуждены подписать обязательства о прекращении звона в своих храмах с 15 июля. Через несколько месяцев началась широкомасштабная компания по снятию и переплавке колоколов с дей­ствующих церквей. Проводилась она по всей облас­ти в соответствии с директивами Совнаркома, тща­тельный учет бронзы шел по линии ОГПУ. 9 июля 1934 г. были сняты с колокольни Николо-Богоявленского собора и сданы как «металлолом» 13 коло­колов общим весом 20 408 кг. Продолжалось изъя­тие из храма церковных ценностей. Так, 9 февраля 1933 г. были переданы в Русский музей четыре мозаич­ных образа, 4 февраля 1934 г. в Музейный фонд поступили пять серебряных окладов. В архивных делах сохрани­лись акты об изъятии ценностей от 7 марта, 23 апреля 1934 г., 23 декабря 1937 г. и т. д.

Не прекращались и аресты священнослужите­лей. Тяжелый удар по общине Николо-Богоявленского собора был нанесен так называемым делом «евлогиевцев». Аресты по этому делу начались 22 декабря 1933 г. Его сутью была целиком надуман­ная концепция ОГПУ: якобы в 1932—1933 гг. в Русской Православной Церкви произошел новый раскол, по тактическим соображениям не имевший открытого выражения. После того, как проживав­ший во Франции митрополит Евлогий (Гергиевский) разорвал отношения с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским), «наиболее контрреволюционная часть» ду­ховенства и мирян будто бы «вступила на путь анти­советской борьбы, ориентируясь на митрополита Евлогия, белую эмиграцию и Англиканскую Цер­ковь». Их целью, по версии ОГПУ, было свержение советской власти и установление конституционной монархии, подобной английской. Аресты продолжа­лись до 26 января 1934 г. В Доме предварительного заключения оказались священники главных храмов города, члены последних уцелевших братств, прихожане и даже два епископа — Сергий (Зинкевич) и Валериан (Рудич)[xxvi].

Всего по делу евлогиевцев проходили 175 че­ловек, из них 157 были арестованы. Среди пяти главных руководителей «антисоветской организа­ции» значились епископ Сергий и протоиерей Николо-Богоявленского собора Владимир Рыбаков. Отец Владимир с 16 сентября 1911 г. служил настояте­лем храма Христа Спасителя (Спаса-на-водах) на Английской набережной, был заместителем прото­пресвитера Военного ведомства, магистром богосло­вия. 8 марта 1932 г. храм Христа Спасителя закрыли (а затем — взорвали), и протоиерей В. А. Рыбаков перешел служить в Николо-Богоявленский собор. Его арестовали 22 декабря 1933 г., и обвинили в руководстве «антисоветской ячейкой» организации из 8 прихожан, большинство которых ранее служи­ло в царском флоте. Их также арестовали: бывше­го капитана II ранга А. И. Лебедева, внука графа Вит­те М. М. Меринга и других.

Вместе же с епископом Сергием (Зинкевичем) оказались схвачены 17 января 1934 г. две его сест­ры — Ольга и Анна, племянница и воспитанница вла­дыки Вознесенская Любовь Алексеевна и его личный секретарь и иподиакон Серафим Булатов. Одной из причин ареста епископа Сергия послужи­ли пострижения в монашество, которые он тайно совершал у себя на дому.

Евлогиевцы были осуждены Тройкой Полно­мочного Представительства ОГПУ в Ленинградс­ком военном округе 25 февраля 1934 г. Владыку Сергия приговорили к 10 годам лагерей, его сестёр, как и большинство осужденных прихожан Николо-Богоявленского собора, отправили в ссылку. Про­тоиерей Владимир Рыбаков, перенесший пытки, в на­чале марта 1934 г. был освобожден в предсмертном состоянии, помещен в городскую больницу, где че­рез несколько дней, 20 марта, умер. Отпевание про­ходило в Николо-Богоявленском соборе, и целая демонстрация — более 2000 человек — сопровожда­ла тело до места похорон на Смоленском кладбище.

Сохранился бюллетень, составленный работника­ми Ленгорисполкома по итогам наблюдения за про­ведением пасхальных служб в 1934 г. В нем гово­рится и о реакции верующих на дело евлогиевцев:

«Наши наблюдения фиксируют заметный рост фак­тической преданности церкви, выражавшейся в уве­личении количества предпасхальных «исповедающихся и причащающихся», в увеличении доходов церкви и проявления пассивной озлобленности по поводу закрытия ряда храмов и ареста церковни­ков… Такие же факты отмечались и во Владимир­ском соборе на Петроградской стороне, в Николо-Морском соборе, в Знаменской церкви и в ряде других церквей. Вследствие значительного сокраще­ния количества духовенства, наличные кадры… «ра­ботали» по 18−20 часов в сутки; бывали случаи, когда священники после окончания «работы» теря­ли сознание от переутомления. В соответствии с абсолютным увеличением количества причастни­ков и т. п. выросли и доходы духовенства, которые не поддаются даже ориентировочному подсчету. Основным моментом в настроениях верующих, напол­нивших церкви перед Пасхой, было выражение пас­сивного недовольства мероприятиями советской вла­сти: «Церкви закрывают, а ничего не дают взамен. В красные клубы мы никогда не ходили и не пойдем». «Литвинов говорил Рузвельту о том, что в СССР нет преследования духовенства, а ГПУ арестовывает лучших священников только за то, что они добро­совестно выполняли свой пастырский долг и вели работу по духовному воспитанию верующих». Груп­па «верующих», по внешнему виду интеллигентов, в Николо-Морском соборе пыталась устроить демон­страцию во время похорон священника Рыбакова, осужденного в ссылку по делу «евлогиевцев» и умершего вскоре после освобождения из ДПЗ. Рас­пространились слухи, что Рыбаков подвергался пыт­кам, и во время похорон вышеуказанная группа на­стаивала на том, чтобы «открыть и показать народу лицо батюшки-мученика"…"[xxvii]

28 марта 1934 г., выступая на совещании район­ных инспекторов по вопросам культов, представи­тель ОГПУ Беренсон указывал, что «изъяты силы церковников, как некоторые академики, но есть еще контрреволюционные группы, которые с целью выз­вать усиленное посещение церквей религиозниками, распространяют слухи, что якобы перед пасхой бу­дут закрыты все церкви. Также установлено, что некоторые служители культов на частных кварти­рах совершают церковные службы, как бы переходя в «подполье», чем приносится большой вред, так как при этих службах проводятся всевозможные контрреволюционные агитации"[xxviii].

Кроме возможности ареста, над всем духовенством и даже их родствен­никами висел кошмар «лишенчества» — лишения избирательных прав, которое автоматически означа­ло ущемление и во всех других социальных сферах. Так, например, в январе 1934 г. ЖАКТ дома 11/2 по проспекту 25-го Октября представил в соответству­ющую комиссию материалы на лишение избира­тельных прав проживающей в доме семьи протоие­рея Н. К. Чукова. Сам отец Николай и его жена были «лишенцами» уже давно, теперь речь шла об их дочерях, сыновьях, невестках и даже двух дальних родственниках[xxix].

В декабре 1934 г. был убит первый секретарь Ленинградского обкома ВКП (б) С. М. Киров. Его гибель использовали для нагнетания широкомасш­табной кампании репрессий и террора. Она затрону­ла все слои населения, но особенно пострадали ду­ховенство и верующие. Церковные организации все чаще и чаще обвинялись в контрреволюционной, антисоветской деятельности. Гонения на них в 1935—1938 гг. шли по нарастающей. Требовались все новые жертвы для обоснования бесчеловечной и авантюристической концепции И. Сталина об обо­стрении классовой борьбы в обществе по мере строительства социализма. И Церкви отводилось место только в лагере противников этого строи­тельства. В 1937 г. председатель Центрального Со­вета Союза воинствующих безбожников Е. Ярослав­ский заявил, что «религиозные организации — единственные легальные реакционные вражеские организации», а другой член Центрального Совета Ф. Олещук писал: «Реакционные церковники дей­ствуют в одном направлении с троцкистско-бухаринскими шпионами и диверсантами, буржуазными националистами и прочей агентурой фашизма"[xxx].

В Ленинграде комиссией по вопросам культов уже в январе 1935 г. был составлен план ликвидации за три года практически всех еще функционирую­щих храмов. В марте — апреле этого года произошло массовое выселение «чуждого населения» — так называемый «Кировский поток». В газетах сообща­лось, что из города «выселено некоторое количество граждан из царской аристократии и из прежних эк­сплуататорских классов». Под последними, видимо, подразумевалось и духовенство, так как его эта кам­пания коснулась прежде всего. На совещании район­ных инспекторов по вопросам культов от 21 марта 1935 г. им дали указания о проведении массовой «чистки» среди клириков. К 15 апреля «чистка» ду­ховенства была закончена, всего из оставшихся 429 священнослужителей Ленинграда и пригородов выслали в сельскую местность на периферию почти половину — 198 человек[xxxi].

Эта акция напрямую коснулась и причта Николо-Богоявленского собора. Из его состава выслали 10 человек: протоиереев Николая Чукова (в Сара­тов), Феодора Ласкеева, Димитрия Целикова, Петра Кремлевского, Евгения Лукина, иеромонаха Мартиниана (Васильева), протодиаконов Симеона Дмитри­ева, Иоанна Овечкина, Петра Михайлова и диакона Леонида Боротинского. Новым настоятелем храма 17 марта был назначен протоиерей Михаил Смир­нов, а в июле 1935 г. его сменил протоиерей Алек­сандр Пакляр, бывший настоятель недавно закрытой русско-эстонской Исидоровской церкви. Вместе с ним в собор перешли православные эстонцы — прославленный новомученик свя­щенник Карп Эльб и протодиакон Петр Симо. И с апреля 1935 г. в нижнем храме стали служить Ли­тургии на эстонском языке.

Несмотря на большой причт, в церковные празд­ники священнослужителей не хватало. Верующие переполняли собор, и 10 апреля 1935 г. председа­тель приходского совета Б. Петкевич обратился к районному инспектору по делам культов с прось­бой разрешить привлекать к службам в храме до­полнительных священников: «Считая, что к помощи посторонних священников в условиях нормального времени прибегать не придется, в течение Великого Поста, праздника Пасхи и в таких исключительных случаях, как храмовые праздники Николина дня, когда скопление молящихся превышает в связи с закры­тием соседних приходов вместимость обоих храмов, без временной регистрации посторонних обойтись нельзя. Скопление исповедующихся и причащаю­щихся чрезвычайное. На Страстной неделе в день выноса плащаницы 26 апреля, двенадцати евангелий 25 апреля, погребения с 26 на 27 апреля и Пасхи 27 и 28 апреля прошу разрешения сверх кладбищенс­ких священников Смоленского кладбища Серафима Архангелова и слепого Василия Кляровского при­гласить в помощь без вознаграждения быв. священ­ника, приписанного к русско-эстонской церкви, Ивана Лебедева, 69 лет, не лишенного паспорта. По­ясняю, что в праздничные дни служатся 3 литургии: одна — ранняя, другая — поздняя, третья — Эстон­ская"[xxxii].

Службы в соборе во второй половине 1930-х гг. проходили очень торжественно, с участием архиере­ев. 26 апреля 1935 г. вынос плащаницы совершил митрополит Ленинградский Алексий (Симанский), 21 мая всенощную служил архиепископ Николай (Ярушевич), а 22 мая, в день святителя Николая, со­стоялась служба, возглавляемая митрополитом Алексием. Торжест­венное богослужение прошло 21 января 1936 г. — в день эстонского святого Исидора Юрьевского и т. д.

Даже в условиях гонений в соборе продолжали вестись реставрационные работы. В августе 1935 г. была завершена реставрация семи икон и двух картин. Кроме того, в архивном деле храма имеются акты о приеме ремонтно-реставрационных работ от 22 сен­тября 1935 г., 16 декабря 1936 г. и 28 сентября 1939 г.

Но требования властей постепенно все ужесточались. 9 апреля 1936 г. были сданы в районное книгохранилище (устроенное в Троицко-Измайловском соборе) книги из библиотеки храма. В октябре 1937 г. председатель приходского совета оказался вынужден дать расписку о полном закрытии входа на колокольню. В июне 1937 г. по требованию рай­исполкома был составлен список лиц, состоящих в хоре певчих (на 19 чел.). В это время в состав при­чта собора входило 5 священнослужителей, помогало по храму еще 15 че­ловек.

Протоиерей Александр Пакляр 14 ноября 1936 года перешел служить в русско-эстонскую церковь в Гатчине, а в январе 1938 г. его арестовали и рас­стреляли. Позднее репрессиям подвергался и находившийся на посту настоятеля Николо-Богоявленского собора с ноября 1936 г. по 5 февраля 1937 г. протоиерей Лев Муллер. 7 октября 1937 г. арестовали также председателя приходского совета Болеслава Петкевича и еще нескольких членов «двадцатки». Всех их расстреляли, как и арестованного 23 февраля 1938 г. протодиакона Никифора Кабанова.

Всевластием НКВД в период «большого терро­ра» воспользовались преступники для ограбления собора в ночь с 21 на 22 сентября 1938 г. Они пере­оделись в форму «карательного ведомства» и на вопрос ночного сторожа храма: «Кто там?», — ответили: «НКВД». Ворвавшись в собор, грабители заперли сторожей в одной из комнат и похитили деньги приходского совета[xxxiii].

Несмотря на непрекращающиеся аресты, в со­став «двадцатки» храма в конце 1930-х годов по-прежнему входили представители ленинградской ин­теллигенции: профессор Транспортной академии Д. И. Юскевич, работники Института усовершен­ствования врачей Д. М. Степанов и Института им. Бехтерева Н. С. Веселков. Верующие также про­должали переполнять храм. Ежемесячный расход свечей в 1937 году в среднем составлял 125 кило­граммов, а просфор — 7715 штук.

Новым настоятелем 5 февраля 1937 г. был на­значен протоиерей Павел Тарасов. Он еще дважды был настоятелем Николо-Богоявленского собо­ра: с 19 мая 1939 г. по 30 июня 1942 г. и с 21 ноября 1945 г. по 1 декабря 1948 г. Отец Павел родился в Санкт-Петербурге, кончил гимназию и два курса Петроградского университета. С 17 апреля 1928 г. он служил иподиаконом Ленинградского митропо­лита Серафима (Чичагова), затем был рукоположен во священники и 10 сентября 1928 г. назначен на­стоятелем Александро-Невской церкви в Стрельне. С 17 февраля 1936 г. прот. П. П. Тарасов являлся секретарем митрополита Алексия (Симанского). В первый раз о. Павел находился на посту настоятеля Николо-Богоявленского собора до 4 марта 1938 г.

Его сменил один из самых выдающихся архиере­ев Русской Православной Церкви XX века владыка Николай (в миру Борис Дорофеевич Ярушевич), в то время — архиепископ Петергофский, а позже — митрополит Крутицкий и Коломенский. Родился митрополит Николай 31 ян­варя 1892 г. в г. Ковно в семье протоиерея, настоятеля местного собора. Окончил петербургскую гимназию с золотой медалью и в 1914 г. — Санкт-Петербургскую Духовную Академию со степенью кандидата бого­словия, прослушал 1 курс физико-математического факультета Петербургского университета. 23 октября 1914 г. Б. Ярушевич принял монашеский постриг с именем Николай. 24 октября был рукоположен во иеродиакона, а 25 октября 1914 г. — во иеромонаха. Вскоре он выехал на фронт сопровождающим санитарный поезд, затем 3 месяца служил священником лейб-гвардии Финляндского полка. В 1915—1918 гг. иеромонах преподавал литургику, гомилетику, практическое руководство для пастырей, церковную археологию и немецкий язык в Петроградской Духовной семинарии, а в начале 1917 г. был удостоен степени магистра богословия за диссертацию «Церковный суд в России до издания Соборного Уложения Алексея Михайловича 1649 г.»

В мае 1917 — мае 1918 гг. о. Николай являлся членом временного присутствия Духовного Собора Александро-Невской лавры, но 17 мая был исключен из членов Духовного Собора ввиду назначения 9 апреля 1918 г. настоятелем церкви Николаевской детской больницы и избрания председателем совета Свято-Николаевского братства. В конце 1918—1922 гг. он также служил преподавателем Петроградского Богословско-Пастырского училища, а в 1918—1919 гг. — настоятелем Петергофского собора. 17 июля 1918 г. о. Николай был назначен председателем лаврской ревизионной комиссии, 15 августа 1919 г. принят в число братии с назначением правителем дел Духовного Собора, но ввиду возвращения к обязанностям настоятеля Петергофского собора в должность не вступил. Наконец, 17 декабря 1919 г. иеромонах Николай был назначен исполняющим должность наместника лавры, а 28 декабря 1919 г. возведен митрополитом Петроградским Вениамином в лаврском соборе в сан архимандрита. Указом Патриарха Тихона и Священного Синода от 5 марта 1920 г. архимандрит Николай был назначен наместником (в возрасте 27 лет!).

22 февраля 1920 г. его избрали председателем приходского совета лаврских храмов. 7 апреля 1922 г. архимандрит был хиротонисан в лавре митрополитом Вениамином во епископа Петергофского, викария Петроградской епархии. Владыка Николай был арестован 1 июня 1922 г. по обвинению в контрреволюционной деятельности, но на следующий день его освободили. 26 июня 1922 г. «по болезни» епископ передал управление лаврой помощнику наместника архимандриту Иоасафу (Журманову). Как уже говорилось, в октябре 1922 — феврале 1923 гг. владыка Николай возглавлял «Петроградскую автокефалию», боров­шуюся с обновленцами, за что был арестован 9 февраля 1923 г. и приговорен 30 марта 1923 г. Комиссией НКВД по административным высылкам к 3 годам ссылки в Коми-Зырянскую автономную область под гласный надзор. Отбывал срок в Усть-Куломе. После освобождения в марте 1926 г. епископ вернулся в Ленинград, служил настоятелем Петергофского собора, с апреля 1927 по февраль 1928 гг. временно управлял Ленинградской епархией, с осени 1928 г. был председателем Временного Ленинградского Епархиального Совета. В 1935 г. владыку возвели в сан архиепископа, в 1936—1940 гг. он с титулом архиепископа Петергофского управлял Новгородской и Псковской епархиями.

Настоятелем Николо-Богоявленского собора вла­дыка Николай служил до 19 мая 1939 г. Но и затем он еще почти полтора года был приписан к храму. Так, 28 января 1941 г. президиум приходского сове­та известил административный отдел Ленсовета, что «бывший служитель культа собора архиепископ Пе­тергофский Николай назначен экзархом Западной Белоруссии и Западной Украины (г. Луцк) и с 26 октября 1940 г. прекратил служение в соборе"[xxxiv].

9 марта 1941 г. вла­дыка Николай был возведен в сан митрополита Волынского и Луцкого, а с 15 июля 1941 г. он носил титул митрополита Киевского и Галицкого, экзарха Украины, с правом ношения двух панагий и предношения креста при богослужении. С октября 1941 по февраль 1942 гг. владыка находился в эвакуации вместе с Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Сергием в Ульяновске, затем с февраля 1942 по сентябрь 1943 гг. был заместителем митрополита Сергия по управлению Московской епархией и управляющим делами Московской Патриархии. 2 ноября 1942 г. митрополита Николая назначили членом Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. В 1942 г. под его редакцией вышла книга «Правда о религии в России», а в 1943 г. — книга «Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война». С 8 сентября 1943 г. митрополит был постоянным членом Священного Синода, членом редакционной комиссии «Журнала Московской Патриархии». В сентябре 1943 — январе 1944 гг. он одновременно занимался церковными делами Украины и Московской епархии, а 12 февраля 1944 г. был назначен митрополитом Крутицким, управляющим Московской епархией и Патриаршим наместником. С апреля 1946 г. владыка являлся председателем Отдела внешних церковных сношений при Священном Синоде. 7 апреля 1947 г. ему был присвоен титул митрополита Крутицкого и Коломенского. В августе 1945 г. митрополит выполнил миссию по воссоединению русских приходов во Франции с Матерью-Церковью, затем возглавлял делегации Московской Патриархии в Англию, Румынию, Чехословакию и другие страны, с 1949 г. состоял членом советского Комитета защиты мира, также был членом Палестинского общества при Академии Наук СССР и Славянского комитета СССР.

11 апреля 1949 г. владыка был удостоен ученой степени доктора богословия, 4 февраля 1950 г. — степени почетного доктора богословия Евангелического факультета им. Яна Гуса в Праге, в мае 1951 г. награжден докторской золотой медалью, в 1952 г. избран доктором богословия Софийской Духовной Академии, 12 мая 1952 г. награжден панагией с украшениями, 19 июня 1952 г. избран почетным членом Ленинградской Духовной Академии, 31 октября 1952 г. избран почетным доктором богословия Венгерской Реформаторской Церкви, в 1954 избран доктором богословия Румынской Православной Церкви, 6 августа 1955 г. награжден орденом «Трудового Красного Знамени». В мае 1957 г. митрополит осуществил акт воссоединения Финляндской Церкви с Московской Патриархией. По настоянию Совета по делам Русской православной церкви 21 июня 1960 г. он был освобожден от должности председателя Отдела внешних церковных сношений из-за протеста против начала «хрущевских гонений» на Церковь, а 19 сентября 1960 г. освобожден от должности митрополита Крутицкого и Коломенского. Проживая на покое в Москве, владыка не прекращал борьбы с гонениями на Церковь. 13 декабря 1961 г. он скончался в столичной Боткинской больнице, где, возможно, был убит по заданию КГБ. Погребен митрополит в крипте Смоленской церкви Троице-Сергиевой лавры.

Необходимо отметить, что община Никольского собора перед войной поддер­жала в финансовом плане владыку Николая и в его служении на недавно вошедших в состав Советского Союза территориях. 9 апреля 1941 г. Патриар­ший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский) отправил митрополиту Алексию (Симанскому) следующее письмо: «По поводу ходатайства, с которым к Вашему Преосвященству обратился Пре­освященный экзарх-митрополит Волынский, я пола­гаю, что главное в этом ходатайстве — ассигнова­ние из каких-нибудь ленинградских храмов пособия на содержание экзарха с канцелярией. Это, с Вашего согласия или Вашей рекомендации, зависит от средств данного храма и от готовности прихода по­делиться запасными церковными средствами на об­щецерковные нужды. Такое пособие не есть услуга лично кому-нибудь из архиереев или Патриархии, а именно помощь Матери Церкви. Служа спасению вновь присоединяющихся православных в перешедших в наш Союз областях, наша Матерь Церковь посылает в эти области своих представителей и обязана расходовать на содержание их средства, не предусмотренные никакими местными бюджетами. Мы содержим экзархаты в Западных областях Ук­раины и Белоруссии, в Прибалтике, управляющего канцелярией в Бессарабии, выдаем пособия архи­ереям во Львове, в Черновицах и других местностях. Сознавая свой моральный долг перед Церковью, наш Елоховский кафедральный собор ассигновал в прошлом 1940 г. на указанное дело 50 тыс. руб., а в этом году даже 100 тыс. Церковь Преображения на Преображенской площади, где служил архиепископ Дмитровский, теперь митрополит Литовский, полно­стью покрыла все расходы по командировке Преос­вященного в Прибалтику, а теперь взяла на себя и все содержание его в качестве экзарха Латвии и Эстонии с секретарем и с расходами по разъездам в помянутых областях, т. е. в общем 3−5 тыс. в ме­сяц. Было бы весьма прилично, чтобы и ленинград­ские храмы приняли участие в расходах на обще­церковное дело, конечно, в соответствии со своими средствами. Для оформления расхода запасных сумм мы обращались к исполнительному органу с приглашением перевести на текущий счет Патриар­хии известную сумму. Вашему Преосвященству следовало бы принять на себя подобное же обраще­ние к исполнительному органу, а от желания и сте­пени усердия последнего будет зависеть дальнейшее, о чем прошу Ваше Преосвященство своевременно уведомить меня.

Испрашивая святительских молитв Ваших, с совершенным уважением и любовию оста­юсь Вашим усердным слугою и сомолитвенником Патриарший Местоблюститель Сергий, митрополит Московский"[xxxv].

Владыка Алексий написал на послании резолю­цию: «Прошу ктитора и членов президиума 20-ки Никольского собора отозваться на это предложение его Блаженства и на просимое дело внести по воз­можности щедрую лепту"[xxxvi]. И община храма дей­ствительно выделила митрополиту Николаю значи­тельные средства.

К началу 1940-х гг. волна гонений на Церковь стала постепенно спадать, но к этому времени подав­ляющее большинство храмов в стране уже было закрыто. На всю Ленинградскую епархию, одну из крупнейших в Московской Патриархии, к июню 1941 г. оставалась лишь 21 православная церковь, в том числе в Ленинграде — восемь. Число уцелев­ших священнослужителей в городе на Неве не пре­вышало 20 человек, из них пять служили в Николо-Богоявленском соборе: протоиереи Павел Тарасов, Владимир Румянцев, Владимир Дубровицкий, Филофей Поляков и протодиакон Феодор Юдин. Именно в июне 1941 г., перед самым началом Великой Оте­чественной войны, храм стал кафедральным. Его из­брал своей резиденцией митрополит Ленинградский Алексий, переехавший жить в Николо-Богоявленский из Князь-Владимирского собора.

[i] Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб), ф. 7384, оп. 33, д. 238, л. 31.

[ii] Там же, ф. 8663, оп. 1, д. 7, л. 2.

[iii] Там же, ф. 7384, оп. 33, д. 238, л. 11−14.

[iv] Архив Президента Российской Федерации, ф. 3, оп. 60, д. 63, л. 73−74.

[v] ЦГА СПб, ф. 7384, оп. 33, д. 238, л. 55.

[vi] Там же, л. 58−58 об.

[vii] Там же, л. 57.

[viii] Там же, ф. 151, оп. 2, д. 90, л. 142.

[ix] Алексеев В. А. Иллюзии и догмы. М., 1991. С. 241−242.

[x] Архив Управления Федеральной службы безо­пасности Российской Федерации по Санкт-Петербургу и Ленинградской области (АУФСБ СПб ЛО), ф. архивно-следственных дел, д. П-10 202.

[xi] ЦГА СПб, ф. 7384, оп. 33, д. 238, л. 123.

[xii] Там же, л. 155.

[xiii] Там же, л. 189.

[xiv] Там же, л. 180−184.

[xv] Там же, л. 243.

[xvi] Прот. Николай Чуков. Один год моей жизни. Страницы из дневника / Публ. В. Антонова // Минувшее: Исторический альманах. Т. 15. М., СПб., 1993. С. 552−553.

[xvii] Там же. С. 556−557.

[xviii] Там же. С. 598−599.

[xix] ЦГА СПб, ф. 7384, оп. 33, д. 276.

[xx] Там же, д. 286, л. 132 об.

[xxi] Там же, д. 19, л. 41.

[xxii] Там же, д. 293, л. 9.

[xxiii] Свет. № 247. 26. октября. Отчет за 25 октября. Цит. по: Блинов И.О. Последняя болезнь и смерть Чайковского. М., 1994. С. 118−119.

[xxiv] Алексеев В. А. Цели разные, участь общая // Агитатор. 1989. № 21. С. 39.

[xxv] Справка УФСБ СПб ЛО. 10/42−995 от 23 июля 1997 г.

[xxvi] АУФСБ СПб ЛО, ф. арх.-след. дел, д. П-66 773, т. 12.

[xxvii] ЦГА СПб, ф. 7384, оп. 2, д. 39, л. 40−42.

[xxviii] Там же, л. 33.

[xxix] Там же, л. 6−9.

[xxx] Алексеев В. А. Указ. соч. С. 39−40.

[xxxi] ЦГА СПб, ф. 7384, оп. 33, д. 112, л. 2−34.

[xxxii] Там же, д. 187, л. 70.

[xxxiii] Там же, д. 62, л. 9.

[xxxiv] Там же, л. 49.

[xxxv] Там же, д. 76, л. 109.

[xxxvi] Там же.

http://www.bogoslov.ru/text/2 518 081.html