Кому из православных христиан не знакомы слова из просительной ектении о «христианской кончине жизни нашей, безболезненной, непостыдной, мирной…». Они свидетельствуют о том, что умирание человека может происходить по-разному: в агонии и страшных мучениях или мирно, безболезненно, непостыдно. Можно умереть молодым, неожиданно и внезапно, попав в случайную аварию, а можно — тяжело и долго болея, ожидать свою смерть, исповедавшись и причастившись. Можно погибнуть, спасая жизнь другого человека, а можно погибнуть от сердечной недостаточности, находясь в состоянии алкогольного опьянения. Виды смерти разнообразны… К какому из них относится смерть матери в родах? Как поступать, когда заранее известно, что наступившая беременность угрожает жизни самой матери? Сегодня в нашем обществе пока нельзя найти однозначного ответа на этот вопрос. Эта неоднозначность имеет cвои причины, свою историю и логику. В этой логике присутствуют две противоположных позиции. В движении от одной из них к другой и заключена история формирования правильного ответа на волнующий нас вопрос. Первая позиция была выражена еще в V веке до Р.Х. в Клятве Гиппократа. Среди многочисленных врачебных манипуляций Гиппократ специально выделяет плодоизгнание и обещает: «Я не вручу никакой женщине абортивного пессария». Это суждение врача тем более важно, что оно идет вразрез с мнением многих великих моралистов и законодателей Древней Греции, например Аристотеля, о принципиальной допустимости и практической целесообразности аборта. Гиппократ же четко и однозначно выражает позицию врачебного сословия об этической недопустимости участия врача в производстве искусственного выкидыша. Противоположная позиция наиболее отчетливо выражается в принципе иудейского врача и богослова Маймонида: «Не следует щадить нападающего». Он почти буквально переносит на взаимоотношение между матерью и ребенком известную максиму ветхозаветной морали — «око за око, зуб за зуб» (Лев. 24:20). Уже с XIII века это правило начинает трактоваться как разрешение на убийство ребенка в материнской утробе, которое совершается врачом для спасения жизни матери. Сегодня такая манипуляция определяется термином «терапевтический аборт». Терапевтический аборт — это уничтожение ребенка в случае возникновения конфликта между жизнью матери и плода, это аборт, во время которого уничтожается ребенок для того, чтобы сохранить жизнь матери. Признание терапевтического аборта — это разрыв не только с нравственной позицией Гиппократа, но и вызов христианской моральной традиции, для которой, как известно, «вечная жизнь ребенка дороже временной жизни матери» . С начала ХХ века в России непререкаемые христианские этические традиции медицинского сообщества начинают подвергаться критике. На страницах русских медицинских журналов и газет весьма интенсивно разворачивается обсуждение этико-медицинских проблем искусственного аборта. Так, в 1911 г. доктор Т. Шабад практически одним из первых ставит вопрос о «праве матери распоряжаться функцией своего тела», особенно в случае угрозы ее жизни. Фактически Шабад стоит у истоков либерального подхода к искусственному аборту, пытаясь найти аргументы против господствующей моральной традиции в «заветах» доктора Маймонида. После 1917 года в России дискуссии о терапевтическом аборте полностью прекратились, по причине полной легализации производства абортов, на основании провозглашения официальной идеологией «права матери распоряжаться функцией своего тела» и абсолютной доступности операции по искусственному прерыванию беременности не только по медицинским показаниям, но и просто по желанию женщины. Такое действие, как аборт, с 1917 года и поныне не является преступным. Напротив, аборт считался социально значимым завоеванием, ибо, как заверял всех Ленин, «в марксизме нет ни грана этики». Что же делать сегодня, когда такая ленинская «правда», превратившая Россию в страну массового детоубийства, все еще владеет умами специалистов-медиков? Как освободиться от тисков произвола падшего человека, уверовавшего в правомерность буйства своей воли и страстей? С признанием и оправданием терапевтических абортов никак нельзя согласиться. Оно противоречит совести как внутренней способности переживать и распознавать зло. Оно противоречит разуму как способности понимать и объяснять недопустимость терапевтического аборта. К основаниям подобной недопустимости для православного человека относится следующее: а) Терапевтический аборт является формой осознанного умерщвления ребенка, что вступает в противоречие со 2-м и 8-м Правилом Православной веры святителя Василия Великого, согласно которому «умышленно погубившая зачатый в утробе плод подлежит осуждению, как за убийство». При этом епископ Никодим специально подчеркивает отличие православного и ветхозаветного отношения к человеческой жизни, начало которой в ветхозаветной традиции связано лишь с возникновением черт человекоподобия у плода, в то время, как православная антропология таких различий не делает. Она связывает начало человеческой жизни с самим моментом зачатия, о чем свидетельсвуют Благовещение архангела Гавриила и прославляемые Православной Церковью зачатие святой праведной Анною Пресвятой Богородицы и зачатие Иоанна Предтечи. б) Святитель Иоанн Златоуст утверждает, что плодоизгнание — «нечто хуже убийства», ибо оно являет собой нарушение «первой и наибольшей заповеди» — заповеди любви. Осознанное убийство своего дитя матерью ради спасения своей жизни — действо, не только нарушающее заповедь любви, но и противоположное фундаментальным христианским представлениям: во-первых, о глубинной нравственной сути материнства, во-вторых, о непостыдной и достойной христианской смерти, в-третьих, о роли жертвенной любви в человеческих отношениях. в) Христианское почитание воинства и социально значимый статус солдата определеляется его осознанной готовностью положить жизнь свою за детей, женщин, стариков: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин.13,15). Оправдание осознанного отказа от жертвенного отношения к своему ребенку со стороны матери — вопиющее по своей антихристианской сущности действие. Протоиерей Димитрий Смирнов в книге «Спаси и сохрани» пишет: «Ведь продлить себе жизнь ценой убийства собственного ребенка равносильно тому, чтобы матери съесть своего младенца — такие случаи были в осажденном Ленинграде. Когда мать хочет сохранить свою жизнь за счет дитя — это каннибализм». г) Сегодня, в результате развития медицинской науки, успешно преодолевающей ранее трудно излечимые заболевания, случаи, в которых действительно существует необходимость прерывания беременности по медицинским показаниям, встречаются крайне редко. Но неспособность признать нравственную недопустимость терапевтического аборта порождает повсеместную практику евгенического аборта, производимого с целью недопустить рождения неполноценных или больных детей. Сегодня в связи с мощным развитием пренатальной диагностики производство евгенических абортов набирает силу. Нельзя не напомнить в заключении и древний принцип, который непосредственно относится к терапевтическому аборту: «Non sunt facienda mala ut veniant bona» (нельзя творить зло, из которого бы выходило добро). Не принимая естественную «непостыдную, мирную» смерть в родах, современная медицина плодит, штампует самый страшный род смерти — вечную духовную смерть.
