«ПАРАЛЛЕЛЬНЫЙ ИСЛАМ» — ИДЕОЛОГИЯ БАНДИТИЗМА

Варваризация ислама
Сегодняшние разговоры о «священной войне» в связи с Чечней заставляют задуматься: когда Ислам пришел к вайнахам-чеченцам и что это был за ислам? И какова духовная ситуация в Чечне сегодня?
До XVIII века у вайнахских племен не сложилось какой-либо доминирующей религии. Значительным влиянием пользовались христианство, ислам, язычество. Основу культовой жизни составляли древние обычаи. Но развитием практики набегов демократические принципы язычества и христианское осуждение жестокости стали мешать горцам. Поэтому особую популярность получил Коран, в своих некоторых интерпретациях позволявший действовать по принципу «око за око, зуб за зуб», а также объявлять «священную войну». Это был, однако, весьма своеобразно понятый Коран — возник синтез воинственных варварских установок с одной из мировых религий, препарированной до неузваваемости, своеобразная идеология «параллельного ислама».
Действительно ислам, пришедший на Кавказ в форме суфизма, не мог привлечь горское население, не имевшее традиций духовной жизни, к малопрактичным, с его точки зрения, образцам мудрости. Ислам с его жесткими моральными нормами даже в примитивном его истолковании не мог послужить органичной заменой адатного (обычного) права. Попытки имама Шамиля во время Кавказской войны ликвидировать адаты и сформировать единую для горцев систему нравственных установлений встретили сопротивление со стороны горских сообществ. Поэтому традиционной для Кавказа стала превращенная форма ислама, в которой адаты признаны имеющими право на существование. Древние верования чеченцев настолько смешались с мусульманскими, что их трудно было отличить друг от друга.
Ислам сыграл на периферии мировых цивилизаций двойственную роль. С одной стороны — обеспечил некоторые признаки этнической консолидации вечно враждовавших горских сообществ, с другой — направил традиционную для горцев агрессивность вовне. Именно поэтому считается, что для Северо-Восточного Кавказа характерна своеобразная разновидность суфизма — «воинствующий тарикатизм». Общинный тип традиции обеспечил формирование тарикатов (духовных орденов), которые в опрощенной форме становились источником идеологии мюридизма — своеобразного духовно рабства, в котором мюршид (учитель) безраздельно владел жизнью мюрида (ученика).
Рост агрессивности горских сообществ, принявших ислам, связан с экономическими причинами (расширение набеговой практики на предгорья, где быстрыми темпами развивалось русское земледельческое хозяйство), а также с государственно-строительными импульсами, которые неизбежно возникают при переходе от родового строя общества к феодальному. Именно это, а не авторитет суфиев, обусловило укоренение ислама. Низы кавказских общин принимали шариат и объявляли газават, поскольку получали от этого ощутимые материальные выгоды, возникающие, прежде всего, в связи с новой «технологией» мобилизации на коллективные разбои на сопредельных территориях. «Священная война» давала бoльшую добычу, чем набеговая система отдельных конкурирующих между собой общин. Набеги, действительно, переросли в войну, почти четверть века на Северо-Восточном Кавказе зверствовали банды имама Шамиля, смутившего «вольные общества» горцев идеологией «джихада» — священной войны мусульман.
На первом этапе Кавказской войны горские общества, не имея еще единой политико-идеологической установки, беспрестанно враждовали между собой и были не в состоянии выставить против карательных экспедиций Ермолова мобилизованного единым мировоззрением войска. Мужественно воюя между собой, горцы буквально разбегались при виде русских отрядов. Зачастую чеченские общины участвовали в преследовании русскими войсками разбойников, совершавших набеги, а часть чеченских тейпов до такой степени противилась принятию норм шариата, что уходила к русским целыми селениями.
Собственно, Кавказская война в большей степени связана не с борьбой горцев и русских, как принято считать. Кавказская война была преимущественно войной горцев между собой. Единой силы против Российской Империи ни Шамиль, ни его предшественники и последователи выдвинуть не могли. Практически все военные успехи Шамиля сводятся к карательным экспедициям против своих единоверцев. Поверхностное восприятие ислама не связывало горцев никакой духовной практикой, но наоборот — возбуждало страсти, мстительность и жестокость. Поэтому в Кавказской войне ни чеченские племена, ни дагестанские народы не могли сформировать политического единства.
(Заметим, что популярность символов Православия в российских криминальных группировках и номенклатурных кланах во многом складывается аналогичным образом и так же как и в варваризованном исламе дает гнилые плоды фальшивой «духовности».)
В современных условиях мы видим полное тождество религиозной обстановки в Чечне в сравнении с Кавказской войной. И лишь полное недееспособность Кремля (не говоря уже о прямом предательстве) дали возможность бандитам с криками «Аллах, акбар!» одерживать победы над российскими войсками и изгонять русское население.

Импорт идеологии
Ислам в Чечне и в наше время воспринимается не в качестве глубокой духовной традиции, а в качестве идеологического оформления политических притязаний лидеров варварских сообществ. В бандитских группировках, контролировавших до недавнего времени территорию Чечни, ислам служил лишь для того, чтобы грабежи и убийства называть войной за веру. Воспринимались в большей степени установки ислама, связанные с дележом добычи, и значительно реже — связанные с судопроизводством, управлением, бытовыми правилами.
В настоящее время основой «параллельного ислама» на Северном Кавказе являются вирдовые братства, объединенные в мюридские общины. Считается также, что существует два суфийских тариката (ордена) — накшбандийа и кадирийа, причем идеология кадирийского тариката доминировала в Чечне и стала в период правления Дудаева неофициальной идеологией. В действительности, средой для «исламизации» чеченского населения были именно вирдовые братства, которые адаптировали древние родовые обычаи и позволяли просто самоопределяться в системе «свой-чужой», не вдаваясь в тонкости трактовок Корана.
Причиной именно такой формы ислама были условия, созданные в Чечено-Ингушетии советской властью. В республике не было официально действующих мечетей, практически отсутствовало духовенство. Именно поэтому вирдовые братства приобретали особое значение, а ислам поглощался горскими архаическими традициями.
Новые лидеры Чечни, точно в духе имама Шамиля, использовали ислам как идеологию. Дудаев и его сообщники просто продолжили дело Доку Завгаева, который за два года построил в Чечено-Ингушетии более 200 мечетей, надеясь этим обеспечить новую общественную консолидацию вокруг старой партийной элиты. В политических целях использовалось не распространение основ духовного учения, а ритуальные исполнения зикра, театральные формы отправления намаза на съездах чеченских тейпов и обличения оппонентов как отступников, «неверных». Формально-ритуальная сторона религии в данном случае мало чем отличалась от первомайских демонстраций советского периода, которые одно время также были мощным фактором мобилизации населения и подчинения его партийной верхушке.
Именно ритуальной формой ислама воспользовался Дудаев, когда указал на свою принадлежность влиятельному вирду Кунта-Хаджи, а своего старшего брата приписал к вирду Вис-Хаджи. Впоследствии его правой рукой Зелимханом Яндарбиевым было создано своеобразное «политбюро» из числа суфийских старейшин, которое освящало власть Дудаева. Затем ту же политическую технологию использовали антимасхадовские силы «непримиримых», создавших свою «шуру» во главе с Шамилем Басаевым.
При Дудаеве религиозные организации «официального» мусульманского духовенства (экспортированного в Чечню за неимением собственных духовных авторитетов) были обвинены в сотрудничестве со спецслужбами и распущены. Зато появились радикальные исламские организации, такие, как «Братья мусульмане», «Джамаат Ислами», «Исламская молодежь» и др., тесно сотрудничающие с саудовскими, пакистанскими и ливанскими организациями, а также с Всемирной Исламской Лигой, Всемирным Исламским Конгрессом, «Джамаат-Ат-Таблиг», Международной лигой мусульманской молодежи, Исламским центром Японии, получающие от них материальную поддержку.
«Выбор вер» для Чечни состоялся, вероятно, во время паломничества Джохара Дудаева в Саудовскую Аравию в 1992 году. Именно там Дудаев почувствовал себя посвященным из советских генералов в духовные отцы «исламской нации». После паломничества Дудаев провел в Грозном съезд мусульман, программные установки которого мало чем отличались от ваххабизма. Умиротворенный и имеющий шансы на укоренение в Чечне традиционный суфизм был вытеснен воинственным «параллельным исламом».

Ваххабизм для бандитов
Ваххабизм — одна из форм экстремистского суннитского ислама, названная так по имени основателя учения исламского проповедника XVIII столетия Магомета ибн Абд аль-Ваххаба, который провозгласил, что ислам после смерти пророка Магомета был извращен и необходимо вернуться к фундаментальному исламу, максимально приближенному к древним священным текстам.
Как талибы в Афганистане были использованы государствами Запада для геостратегического противостояния СССР, также и ваххабизм бедуинских племен был ранее использован Великобританией для борьбы с Османской империей в первую мировую войну. Та же политическая технология использования «параллельного ислама» была направлена и против современной России. Причастны к этому оказались не только некоторые арабские страны, но и Запад, который преследовал цель окончательного выведения России из числа геостратегически значимых государств. Свою роль в насаждении «параллельного ислама» сыграли и экономические интересы нефтяных корпораций, пытающихся в условиях нестабильности оседлать каспийский шельф.
Ваххабизм в условиях современной России оказался системой разжигания внутрирелигиозной и межэтнической вражды, поскольку рассматривал войну чеченцев против России как священную и имеющую целью создание исламского государства на территории Чечни и Дагестана. Под видом «войны с неверными» осуществлялось изгнание или уничтожение как организованной оппозиции режиму Дудаева, так и любых форм инакомыслия. Легко складывался и «образ врага» — русского населения, которое под благовидным предлогом можно было подвергать жесточайшим репрессиям. Понятно, что такая форма ислама пришлась как нельзя более кстати для уголовников, составивших костяк дудаевских бандформирований.
Милитаристская установка ваххабизма была очень близка полевым командирам, которые стремились представить любое ограничение «военной демократии» как посягательство на интересы верующих, отход от истинного ислама. Удобно было и объявление состояния священной войны по отношению ко всем, кто стремится противостоять милитаризации и гражданской войне в регионе.
Надо отметить особую роль московских властей и Совета безопасности образца 1992−1994 гг., которые привечали в российской столице всякого рода секты, включая и ваххабитский ислам. Базой ваххабизма стали финансируемые Всемирной Исламской Лигой (Саудовская Аравия) исламские организации. К 1993 г. в Москве и других российских городах открыли свои филиалы фонд «Ибрагим бен Ибрагим», «Ахмед Аль Дагестани», «Организация исламской солидарности», Медресе имени короля Фахда, «Общество Шамиля», были созданы Исламский культурный центр, Высший координационный центр, Исламский конгресс и т. п. с филиалами в регионах России. Действовали они так же как и протестантские миссионеры — стремились «перекупать» гуманитарные инициативы традиционного духовенства, миллионами экземпляров бесплатно распространяли Коран и другую религиозную литературу, создавали не слишком разборчивым верующим условия для паломничества и обучения за рубежом.
И все-таки ваххабизм не мог консолидировать общество, дробя его на жестоко враждующие группировки. Именно поэтому Масхадов с яростью обрушился на ваххабитов, в которых превратились в 1998 году его бывшие сторонники. Борьба с преступностью и похищениями людей, которую пытался объявить Масхадов, должна была быть тождественной борьбе с ваххабизмом.
Если в Дагестане отпор вооруженным ваххабитам был дан достаточно решительно, то Чечня была ваххабитами расколота, появилась «непримиримая оппозиция» во главе с Басаевым и Хаттабом, обвинившими Масхадова в отступничестве и предательстве.
Надо сказать, что импортированный в Чечню ваххабизм не имел шансов стать общекавказской формой ислама и победить традиционный ислам, не только потому, что народы Кавказа уже достаточно вкусили войны, развязанной агрессивными «борцами за веру», но и потому, что ислам в принципе не терпит монополии на истину, предпочитая унификации разнообразие духовной жизни. Но именно в Чечне ваххабизм нашел удобренную войной и исторической памятью почву — ненависть к российской государственности. Это умонастроение не может быть близко народам Дагестана, где традиционный ислам имеет глубокие корни, а сопротивление Российской Империи никогда не было настолько непримиримым, как в Чечне. Именно поэтому провалилась дагестанская авантюра Басаева-Хаттаба в августе 1999.

Шариат лицемеров
В Чечне исторически никогда не были распространены нормы шариата. Даже во времена Шамиля шариатское право не прижилось на Кавказе. Ведение шариатского правления Масхадовым было лишь попыткой опередить «непримиримых» — очередным нововведением «параллельного ислама». Шариатские суды, которым Масхадов хотел подчинить всю правовую систему своего феодального протогосударства, попросту не могли работать без экспорта арабских интеллектуалов, где только и можно было позаимствовать опытных деятелей «параллельного ислама». Внутренних ресурсов для усвоения достаточно сложной школы толкования Корана в Чечне не было, а в России мусульманское духовенство пугали явно бандитские ужимки режима Масхадова.
Соревнование чеченских лидеров в глубине своей веры в Аллаха приводило к тому, что более всего здесь готовы были принять жесткую форму шариата — т.н. ханбалитский шариат (Саудовская Аравия), строго регламентирующий поведение верующего и не признающий светского суда (существующего наряду с шариатскими судами, например, в Йемене, Иране, Ливии, Судане и других государствах). Но поскольку привычки к строгому соблюдению целой системы правил в Чечне в течение короткого времени выработать было невозможно, ислам здесь ограничивался ритуальными оргиями и лицемерной риторикой. Соответственно, шариатское судопроизводство в Чечне осуществлялось не кадиями — знатоками ислама, а недоучками вроде террориста Шамиля Басаева. Осуществляя бандитское правосудие, как свидетельствуют очевидцы, лидеры банд просто раскрывали Коран на любой странице недоступного им арабского текста и объявляли приговор по своему усмотрению. Даже если приговор выносился в соответствии с введенным Дудаевым уголовным кодексом, то все его шариатские жестокости относили к нечеченскому населению.
Допущение шариатской формы судопроизводства Масхадовым в такой ситуации должно было неизбежно привести к профанации мусульманского права. Так и произошло — вся правоохранительная система в Чечне полностью развалилась. Призывы к тотальной борьбе с преступностью и обвинения Саудовской Аравии в финансировании оппозиции ничего не меняли и рассматривались «непримиримыми» лишь как отступление от исламизации Чечни и игра на руку Кремлю. Поздно поняв в чем дело, Масхадов все-таки четко определил свою позицию: «Нас пытаются превратить в афганских талибов — послушное орудие Запада на Кавказе. Мы сунниты накшбандийского и кадарийского толка, и другому исламу в Чечне не бывать» (НГ, 26.03.99).
Очевидно, что решать этот вопрос уже не Масхадову. Вероятнее всего, здоровая духовная жизнь в Чечне не может зародиться сама собой или приехать из Саудовской Аравии и Пакистана. Только постепенное закрепление традиционного ислама, его «российская» форма — умиротворенное существование в рамках российской государственности — дает шанс чеченцам выйти из затянувшейся эпохи варварства.

Необходимое дополнение
«Параллельный ислам» в Чечне агрессивен не по отношению к христианству, как считают многие, а к русским. Русские здесь — олицетворение российской государственности, государственности как таковой. Преследование православных священников, разрушение православных храмов со стороны чеченских бандитов происходило именно по признаку принадлежности к России и русским.
Надо сказать, что русские в Чечне, составлявшие 30% населения республики, оказались разобщены и беззащитны в условиях ежедневных расправ и зверств «параллельного ислама». Будучи далеки от Христа, они оказались далеки и друг от друга, не оказав чеченским бандитам достойного сопротивления. Будучи далеки друг для друга, русские оказались далеки и для российской государственности — попросту брошены на растерзание и обращены на позор.
Варварская стихия и бандитская солидарность оказались сильнее безответственной уверенности в неизбывной «дружбе народов». Варварский «параллельный ислам» оказался идеологически сильнее советской (и «демократической») «параллельной духовности».