 |
| Богослов. Ru | Священник Георгий Крылов | 13.03.2012 |
Что следовало бы сказать об акции в Храме Христа Спасителя, если посмотреть на неё изнутри, с точки зрения служащего в храме священника? Об этом — острая и искренняя публицистическая статья протоиерея Георгия Крылова, настоятеля храма Новомучеников и исповедников Российских в Строгино.
Все вокруг пишут об акции «Пусей». Пишут уже две недели — и не напишутся. Акция, как вероятно и было запланировано, стала началом очередной антицерковной кампании (антиклерикальной революции — как она была откровенно названа в одном из плакатов). Может разумнее помолчать? Не поддаваться на провокацию? Мне ли лезть в эти политические хитросплетения, подставляться жаждущим крови журналюгам?
Но все-таки необходимо высказать «профессиональную» точку зрения на произошедшее — этого еще не сделал никто. Чем оборачивается кощунство и святотатство для тех, кто поставлен блюсти святыню — для священников? И чем вызван их «звериный поповский оскал» (выражение Невзорова)? И какие-такие тонкости существуют в христианском мировоззрении? Что понуждает современных добрых христиан требовать наказания для невинных художниц?
Уже писано о том, что будни современного священника — это собирание плевков. Так что быть слабыми и обидимыми — не привыкать. Священника можно обозвать, побить, обидеть, оболгать, обокрасть, и еще много всего «обо». Особого греха в этом нет, это своего рода исповедничество — борьба с религиозным мракобесием. Однако, мы вроде бы и готовились ко всему этому, принимая сан. Но одно дело — оскорбления личные. Тут уже щеки покрылись бегемотовой кожей — лупи по правым и по левым! Другое дело — оскорбление святыни. Ибо священник (да и всякий христианин) поставлен блюсти святыню, и «не давать ее псам». И святыня дороже жизни, по крайней мере жизни за святыню отдавали и отдают. Начиная, к примеру, с мученика Тимофея, который был чтецом и был убит за отказ отдать священные христианские книги. И кончая новомучениками российскими, которые вставали на пути красноармейцев, вламывающихся в алтарь. И те входили через труп, а досадную преграду распинали на царских вратах (несколько лет назад в Мордовии нашли нетленное тело одного такого распятого — ни имени не сохранилось, ни фамилии). Или, например, архиерея, который бросился грудью на дароносицу, с которой забавлялся комиссар. В Древней Церкви христиане прятали святыню в катакомбы. И потом поливали кровью пороги этих катакомб, защищая Бога.
И этого не понять внешним. Что тут такого — железка раскрашенная. Как за нее можно жизнь отдать? Сталкиваются два принципиально, качественно различных мира. И никакой коммуникации — разговор на разных языках. Но и у мiра есть свои святыни. Что же — попробуем объяснить, прибегнув к аналогиям.
Дежурный вариант — влюбленный ботаник. И вот они гуляют тихим вечером с тоненькой невестой по московским переулкам, боясь коснуться друг друга рукою. Ну, а дальше — дело блатной шоблы. Как приятно — скрутить ботанику руки, ну и очки еще протереть — чтобы лучше видно было. И у него на виду девчоночку понасиловать немного (ну совсем чуть-чуть — мы же не звери!). И когда потом обезумевший ботаник, ломая ногти, будет выковыривать из мостовой булыжники и кидать — посмеяться издалека и пожурить за немилосердие. Церковь — вечный ботаник: «Яко овцы посреде волков…», или еще лучше сказано в Октоихе: «Как птенец в зубах волчьих…».
И пахану, меняющему по паре девок ежедневно, не понять — чего ради из-за них, баб, разоряться-то. Ну отняли у тебя бабу — не убудет ведь, попользуюсь и отдам (если вести себя будешь хорошо!). И отнять имел право, не кипятись, паря, ведь я посильнее буду (это, понимаешь, у меня творческое самовыражение такое — разнообразия требует). А про любовь — ну так это сказки ботанические.
Христиане любят Христа. Поймите! Эта любовь есть, она — объективный фактор истории. Она созидала христианскую эру. Да, это любовь другая, не та, что у юноши к девушке. И не как у детей к родителям. Она сильнее. Можно назвать это фанатизмом. Но пока есть вера, будет и любовь. У каждого, конечно, своя мера. Но за эту любовь люди будут всегда жертвовать многим, а иногда и жизни отдавать. И драться — один против десятерых. Ее, любовь эту, не отолерасить. Она вне расчета, идеологии, политики. И ничего вы с этим не сделаете! Осквернение святыни — не просто плевок в душу. Это гвоздь в руки Христовы. И за этот гвоздь можно и разорвать. У Никифорова-Волгина такой рассказ есть (на реальных событиях, кстати, основанный): как прихожанки комиссара разорвали. Который обманул их — сказал, что священник, и покощунствовал над Литургией. Ну их всех затем, конечно, под пулемет.
Ну, о любви-то вы, конечно, знаете, отсюда и изощренные издевательства — творческий эксперимент? Так это называется? Когда в компании начинают рассказывать что-либо кощунное, для христианина есть два выхода. Либо встать на защиту поругаемого Бога: вплоть до драки. Или выйти. Мы за последнее столетие привыкли выходить. Тихонько так, не хлопая дверью. Отворачиваться, не слышать.
Вы думаете, с тех пор кощунства стало меньше? Что Вы! Кощунства в современном мире хватает — стоит только стрелочку мышкой навести. Не наводим. Ах, так вы стрелочку наводить не хотите — получайте без стрелочки! Провокация, творческий эксперимент с религиозным чувством, с христианской любовью. Ну что они сделают-то? Как громко кричать будут?
Ну, а теперь давайте спокойно, без надрыва. По-современному, по-юридически. Вот сядем друг напротив друга, и посмотрим меру ущерба с обоих сторон. Возьмем банальный пример: мужчина заехал священнику кулаком снизу по Чаше — когда тот причащал. Тело и Кровь Христовы расплескались вокруг. Мужика поймали, сдали в милицию. Там через два часа отпустили — сказал, что подскользнулся. А многодетного священника отправили в запрет (я уж не говорю о том, что он полдня осматривал людей, вырезал клочки одежды с попавшей Кровью, вылизывал и выжигал пол….). Для него это событие — поворотная точка. Он слезами будет умываться затем полжизни. Только этого никто не увидит. И один Бог знает, как он будет кормить семью. А мужик просто поспорил «на слабо» — выиграл бутылку водки. Ну, посмеялись с братанами, конечно.
Уникальный пример? Да бросьте! Кто и когда измерял тот поток кощунства, который обрушивается на русских людей и русскую Церковь последнее столетие? Сколько храмов, например, ограблено за 90-е? Изощренно, с надругательством. В одной Владимирской области, к примеру, уцелел лишь единственный храм — во все остальные влезали по нескольку раз, уж и милиция перестала выезжать. Я вспоминаю, один старик-священник рассказывал, как на коленках обползал всю территорию вокруг церкви — собирал Св. Дары, которые кощунник, украв дарохранительницу, специально разбросал и потоптал. При мне молодые парни пробрались в алтарь: попохабить ради спортивного интереса. Присмотрелись — вроде нет никого — меня не заметили. И даже если удается поймать негодяя, все равно никто не накажет — только посмеются. Даже если и украл чего — кому охота с делом возиться. А так — обычное хулиганство. Максимально — посадят на пару дней, да и то если священник милицейскому начальнику ручку позолотит.
А ведь в оскверненном храме уже нельзя служить. Требуется совершить специальный Чин освящения после осквернения — для приходского священника это непросто, небыстро, по Чину освящает храм архиерей. Я уж не говорю об обязательном рапорте, разборе. Не говорю о канонических прещениях священнику — за то, что допустил. Не говорю о ропоте прихожан — подобные происшествия всегда связывают с личными грехами священника. Дескать, если Господь попустил, значит — было за что! Но о личных чувствах священника сказать можно. Я знаю батюшку, который после кощунства в храме не смог больше служить, почитая себя недостойным. Священник, как обычно, всегда винит самого себя! После этого надо найти в себе силы заново родиться.
Я не собираюсь «вешать» все эти поповские кошмары на «Пусек». Но, посудите сами — это же на всю Россию, в главном храме страны! Их, конечно, не накажут. Может, разве что штраф назначат. Влюбленный ботаник умоется слезами — и все. Мы не мусульмане, и темной ночью острых ножей точить не будем. Силы простить не нужно искать — ведь прощения никто и не просит. Найти силы забыть, и жить дальше. Это не впервой, но учиться нужно вновь и вновь. Ну неужели нельзя хоть какой-то предел положить этому бесконечному поруганию того, что мы любим, что было свято для наших предков? Ну неужели нельзя придумать хоть какой-то механизм, чтобы остановить этот поток боли? А так получается, что все эти события — лишь приглашение к новому, к очередному кощунству.
