Благодарность

Торжество Православия

Как в ходе дружеского десятиминутного разговора «на равных» объяснить «внешним», что такое православие? Почему мы гордимся своей верой и стремимся сохранить ее в чистоте? Что возразить тому, кто скажет: христианство — религия слабых? Можно ли сравнивать христианство с иудаизмом и исламом? Отвечая на подобные вопросы, нужно учитывать, что язык Священного Писания и святых отцов, привычный для нас, не всегда является понятным для людей невоцерковленных. Использование таких слов, как «благодать» или «искупление», как правило, ставит собеседника в тупик. К счастью, существует несколько понятий, сверхзначимых для всякого человека, пришедшего в мир, — опираясь на них, возможно вести конструктивный диалог. Одним из таких понятий является «благодарность».

Английский писатель Честерстон однажды заметил, что религиозное воспитание малыша начинается не тогда, когда отец говорит с ним о Боге, а тогда, когда мать учит его говорить «спасибо» за вкусно испеченный пирог. Живое чувство благодарности, наподобие пружины часового механизма, является движущей силой веры.

Любая религия предлагает свою священную историю. Рассказ о происхождении мира и человека, драматургия отношений Небесного и земного напоминает заводку часовой пружины: слово о том, что Бог сделал для человека, определяет степень и характер благодарности человека ко Творцу. Возникает и набирает остроту вопрос: что мне делать, чтобы достойно ответить на Его дары? Священная история бросает человеку вызов. Особенность этой ситуации в том, что ее невозможно игнорировать: ответом на вызов будет любое действие, в том числе, и попытка сделать вид, что ничего особенного не произошло.

Ислам говорит о том, что Всевышний создал великий, чудный мир и дал его во владение человеку. Иудаизм уточняет, что Творец выделил из человеческих племен особый народ, из недр которого явится Мессия. Это народ священный, а потому он призван учить остальные племена и управлять ими. Христианство же представляет собой нечто большее — это величественная и трагичная история земной жизни Бога, «распятого за нас при Понтии Пилате, страдавшего и погребенного. И воскресшего на третий день, согласно Писанию».

«Древнейшее зло», с которым столкнулся сотворенный человек, — это смерть, полагающая предел его бытию. Единственным «лекарством» от нее может быть только не имеющая пределов Вечность. Но вечен один только Бог. Он, несмотря на Свое всемогущество, не может сотворить другое совечное себе начало, другого Бога. Поэтому и спасти человеческую природу может «не пророк, не ходатай, не ангел», лишь «прививка» Самого Божества. Отсюда берет начало ключевая христианская идея о Боговоплощении.

Представим себе город, охваченный чумой. В него прибывает молодой врач, утверждающий, что он нашел лекарство от смертельной болезни. Правда, оно еще не опробовано. Врачебная этика («не навреди») не позволяет испытывать препарат на пациентах. И потому лекари часто проверяли свои лекарства на себе. Но молодой врач здоров. И вот он идет к больным для того, чтобы намеренно заразить себя. Когда болезнь в нем достигает нужной стадии, врач возвращается к себе и принимает свое лекарство.[1]

Так делает и Бог. Он, чуждый всяких нужд и страданий, намеренно «заражает» Себя смертной человеческой природой. Для того чтобы научить ребенка плавать, приходится вместе с ним влезать в воду. Чтобы научить человека воскресать, нужно умереть вместе с ним. И рожденный Марией Иисус из Назарета открыт для страданий и смерти. Сын Божий, Он и есть тот самый Бог, сотворивший небо и землю.

Вбирая в себя зараженную кровь, врач очищает и исцеляет ее своим лекарством. Победив болезнь, он переливает свою очищенную и содержащую антитела кровь пациентам. Во время Тайной Вечери Христос говорит ученикам: «Примите: это Тело и Кровь Моя, за вас и за многие изливаемая во оставление грехов и жизнь вечную». Эти же слова произносит священник во время Литургии.

«Евхаристия» в переводе с греческого означает благодарение. Неблагодарный не в праве считать себя достойным человеком, даже если он всю жизнь занимался благотворительностью. Именно поэтому тот, кто пренебрегает Причастием, по суровым правилам древней Церкви, автоматически исключается из церковного общения. Представим себе ситуацию: человек тратит всю свою зарплату и от души делает другу подарок. Но тот, равнодушно взглянув на протянутый предмет, выбрасывает его в мусорную корзину со словами: «На что мне это? Я думал, ты принесешь мне что-то стоящее!» Увы! Как часто мы поступаем так же! Проходя мимо жертвенной Чаши с Кровью и Телом Христовым, мы отталкиваем протянутую нам руку Бога, пробитую римским гвоздем: «Знаем про Тебя: Ты страдал. Сочувствуем. Но нам и так хорошо. Не нужна нам Твоя жертва». Воистину тонко подметила Марина Цветаева: «Лучшая благодарность — радость хлебу», который тебе дали.

Магометанство не призывает человека к совершенству, потому что рассказывает всего лишь о даре, который Всемогущему Богу ничего не стоит. Само слово «ислам» буквально означает «покорность». Достойно благодарить Бога — значит, бережно использовать Его дары, не отвергая их и не злоупотребляя ими. Это достигается засчет покорного исполнения религиозного закона — своеобразной «инструкции по эксплуатации мира». Иудаизм в качестве ответной благодарности Творцу предполагает ответственность каждого иудея перед Богом за весь избранный народ и верность Ему. Но чем может благодарить своего Распятого Бога христианин?

Одно дело — благодарить Бога за то, что не стоило Ему никаких усилий, и совсем другое — приносить достойную «жертву хваления» Тому, Кто принял ради нас мучительную смерть. Здесь уже недостаточно частичной жертвы. Никакая «десятина» трудов или плодов здесь уже неуместна. Тому, Кто отдал Всего Себя, подобает лишь полная жертва, то есть дар, не меньший чем жизнь, — самое большое сокровище, которым может обладать человек.

Если и есть в христианстве покорность, то эта покорность абсолютная, до отсечения своей воли. Если и возможна верность, то это непременно верность «даже до смерти». Совершенная радость разрешения от долгового бремени — это радость мученика, расстающегося с телом и вглядывающегося в свое любезное сердцу Небо в ожидании заветных слов: «Добре, раб верный! Войди в радость Господина своего!»

Вызов Божественной Любви измеряет собой всего человека, не оставляя ничего «человеческого, слишком человеческого». Даже социально безобидные, неподсудные закону слабости, совершающиеся мысленно, здесь расцениваются как грех, потому что стремление быть «просто хорошим человеком», а не святым — это попытка сделать вид, что «ничего не было»: ни Воплощения, ни Креста, ни Воскресения. Именно поэтому появляются в Евангелии слова: «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный».

[1] Английский врач А. Уайт, лечивший больных в госпитале Эль Хаммеди (Египет) в начале XIX века, намеренно заразил себя чумой. Доктор Уайт пытался найти защиту от чумы с помощью прививок — подобно тому, как была найдена защита от оспы. Однако опыт его кончился неудачно. Он заболел чумой и на восьмой день был доставлен в госпиталь для чумных в Розетте. Здесь он и скончался 9 января 1802 г. в сильной горячке. Другой врач, Эйсебио Валли (1755−1816), также прививал себе чуму, но выздоровел. Его погубила другая напасть. В сентябре 1816 г. он приехал на Кубу и занялся выяснением природы желтой лихорадки. Чтобы понять, как распространяется эта болезнь, Валли надел на себя одежду только что умершего от желтой лихорадки человека. В результате этого через несколько дней Валли умер. Немецкий врач Линдеман в июле 1851 г., чтобы проверить, является ли заразной вторая стадия сифилиса, взял выделения из миндалин больного, сделал у себя на руке надрез и внес в него эти выделения. Через несколько недель у него появились симптомы тяжелейшего заболевания. Парижская академия, под наблюдением которой проходил этот эксперимент, в заключительном докладе от 18 ноября 1851 г. отмечала: «Это было зрелище, разрывающее сердце. Представьте себе молодого мужчину с поразительно красивым и одухотворенным лицом, все тело которого было разъедено фагеданическими шанкрами и являло признаки конституционального сифилиса в его самой тяжелой форме. Этот новый Курций противился всем просьбам лечиться; он хотел довести опыт до конца и на упрек, что он потом, может быть, умрет, ответил словами: „Тем лучше! Моя смерть докажет, что учение о сифилизации является ужасным заблуждением, и предотвратит новое несчастье“. Если это самопожертвование, когда медленная и ужасная смерть стоит перед глазами, не является возвышенным, то в чем же возвышенное?»